колесницу, взяв рычаги во второе положение. Сержант-инструктор чуть не улетел с башни.
- Ты что, твою мать, охренел, что ли? – неслось из ларингофонов возмущение инструктора, - Что, блин, классным механиком заделался?
Илья, с широкой улыбкой на лице, уже выбирался из люка механика-водителя. Подоспевший вовремя Герасимов успокаивал взбешенного инструктора, желавшего рукопашной с зарвавшимся курсантом. Но всё, слава Богу, обошлось, Илья принимал поздравления от сослуживцев и сам торопливо старался объяснить готовящимся к трудному упражнению курсантам, как обхитрить коварные столбы на скользкой, как каток, трассе.
Со всего третьего взвода с упражнением справились трое: Илья, потом – Дё, за ним – Рыбкин. С остальных взводов – тоже несколько человек. Уже после вождений, на объявленном всеобщем построении, командир роты, старший лейтенант Тимошенко, огласив список отличившихся, скомандовал:
- Перечисленным курсантам, выйти из строя!
- Есть!
Три строевых шага, одновременный разворот через левое плечо, лицом к роте.
- За отличные знания в вождении боевой техники, за достойную выучку и проявленное хладнокровие при исполнении учебно-тренировочного заезда, от лица командования, объявляю благодарность!
Держа правую руку у виска, отличившиеся курсанты, грянули счастливыми голосами:
- Служим Советскому Союзу!
- Встать в строй!
- Есть!
Илья мог теперь сказать, что он, наконец-то, по-настоящему почувствовал боевую машину! В душе его хозяйничал непередаваемый восторг, хотелось опять сесть за рычаги, выполнить все, какие только возможны, упражнения, и ехать, ехать, куда-нибудь далеко, всем танковым полком и непременно совершить что-то геройское, настоящее, мужское!
В расположении роты явно творилось неладное. С утра было известно, что накануне, из роты, с первого взвода, пропал один курсант, ещё один кореец, по фамилии Тэн. А такие случаи сразу подпадают в армии в разряд ЧП. По команде, о случившемся было доложено по инстанциям, не исключено, что информация эта стала известна уже штабу армии. Силы, брошенные на экстренный розыск возможного дезертира, прочёсывали весь город и его окрестности, но обнаружили пропавшего солдата, рыбачившие на Южном Буге рыбаки.
Крутые берега Южного Буга всегда были испещрены скрытыми от глаз впадинами, за разросшимся многолетним кустарником прятались настоящие, глубокие пещеры. И как раз возле одной из этих пещер и обнаружили подозрительного, в солдатской форме, человека. Дальше всё оказалось просто. Тэна поймали, благо, оружия при нём не было, привели в штаб полка, оттуда – в роту, и вот теперь, сидящего на центральном проходе беглеца, собственноручно стриг наголо неожиданно оказавшийся в казарме, чудесным образом излечившийся от простуды, Ивко. Глаза и нос у Тэна были красны, во всю левую щёку фиолетовым пятном растёкся огромный синяк, он отчаянно сопел носом и плечи его подрагивали от сдерживаемых рыданий. Зато Ивко излучал строгую торжественность и, вгрызаясь машинкой в и без того короткие волосы несчастного Тэна, гнусавил противным своим голосом:
- Что ж ты, козлина, чухнуть решил из армии? От своих товарищей? От командиров своих? Перестрелять, небось, всех хотел, а? Куда ж ты, уродец, засобирался? Родину предать хотел?
- Товарищ младший сержант…
- Молчи, гад, паскуда, погоди вот, в дисбат попадёшь, во, где служба мёдом покажется!
Вернувшаяся с вождений рота толкалась в центральном проходе, задние ряды тянули головы, что бы лучше рассмотреть происходящее.
- Взводам пройти в свои расположения! – Матерился застрявший на лестнице Герасимов.
Протиснувшись, наконец, ближе к центральному проходу и увидев всё там происходящее, он, сдвинув шапку на затылок, развёл руки в стороны:
- Вот это кино! Пропавший объявился! А Гнида, стало быть, как всегда, на охране закона и порядка?
- Ты, товарищ младший сержант, язык-то придержи! – Неожиданно огрызнулся Ивко. – Молод ещё, мне замечания делать!
Ивко призывался на полгода раньше Герасимова.
- Да ты чё за цирк устроил? А, Гнида? – Украинское «г» Герасимова звучало непередаваемо,
- Что, в бытовке постричь нельзя? И я тебе не замечания делаю, а говорю, при всех, что ты – Гнида полковая, и если я в чём не прав, готов разобраться прилюдно!
Серёга Герасимов мог быть и таким. Ивко, конечно, струсил, и уже другим тоном ответил:
- Серёга, мне замполит батальона приказал этого беглого постричь…
- Но не позорить же перед всей ротой, - не унимался Герасимов. Он подошёл к Тэну, положил руку ему на плечо и, подбадривая, сказал:
- Пошли, зёма, в бытовку, там дострижёшься. – Ивко возражать не решился.
Герасимов, Ивко и Тэн перебрались в бытовку. Илья с Рыбкиным стояли возле дверей.
- Так что случилось-то, зёма? – Вопрошал с лёгкой своей хрипотцой Герасимов, - чё ты в бега то подался?
- Бабушка у меня, - вздохнул несостоявшийся дезертир, - Бабушка у меня умерла.
- И ты драпануть решил? Что-то ты, зёма, не договариваешь… Бывает, и родители у солдатиков умирают, и невесты вдруг ждать отказываются. Что ж теперь, вешаться, что ли? А с армии бегать… Последнее дело. Может, обидел тебя кто? А, зёма?
У Тэна по лицу текли слёзы. Он рос сиротой, родителей своих не помнил с самого рождения, и воспитывал его единственный родной человек – его бабушка. И вот пришло известие о её кончине. Среди прочих курсантов, Тэн был малозаметен, ничем не выделялся, просто ещё один серый, безликий член толпы. На нём не задерживался взгляд, друзей у него ни во взводе, ни в роте, не было. Тихо страдая в ежедневной тягомотине армейских будней, он всё больше замыкался в самом себе, и только короткие минуты, когда он писал очередное письмо единственному любимому человеку, были для него по-настоящему счастливыми. С каждым днём служба давалась Тэну всё тяжелее и, в конце концов, превратилась в невыносимую каторгу. И вдруг – известие о смерти! Это оказалось роковой и последней каплей! Ему стало настолько плохо, настолько тяжело в душе и невыносимо в сердце, что захотелось одного – бежать. Как угодно, куда угодно, но – бежать, скрыться, куда-нибудь, всё равно, куда, от окружавшего его равнодушия, ругани, от всего этого кошмара, куда он был втянут чужой, железной волей и неумолимым и бесстрастным законом огромного государства.
Словом, солдатика попросту проморгали. И коллектив, и младшие, и старшие командиры. И замполиты, кстати, тоже. Хотя институт замполитов создавался когда-то в Красной, а потом и в Советской Армии, в том числе и с той целью, что бы быть в курсе душевного состояния каждой единицы личного состава. Но, что бы быть в курсе, надо этого хотеть. И заниматься такого рода деятельностью исключительно по призванию. Хорошо ещё, что сбежавший солдат быстро нашёлся, оказался цел и невредим, не нанёс ущерба, или, упаси Бог, увечья окружающим.
- Я не знаю, товарищ младший сержант, как у меня всё это случилось, голова не соображала, в глазах - туман сплошной! – Тэн с каким-то даже облегчением выговаривался Герасимову.
- Что теперь со мной будет, а? – В глазах Тэна метался страх. Герасимов опередил Ивко с ответом:
- Не дрейфь, зёма, танкисты своих не бросают. Самое большее – на губе маленько помаешься. Ну, тут уж никуда не денешься. Виноват, брат, значит, надо отвечать. Вернёшься в роту, и служба пойдёт, как надо!
Губой звалась гауптвахта. Тэн с надеждой и облегчением, даже с обожанием, смотрел на Герасимова.
- Ладно, - прогнусавил Гнида, - хватит болтать то, давай, герой, садись, достригу.
Герасимов хлопнул по плечу несчастного корейца и вышел из бытовки. Ивко, с испорченным настроением и уже без особой охоты, продолжил демонстрацию своего парикмахерского искусства. Впрочем, демонстрировать его теперь было не перед кем. Разве что перед беглым курсантом. Но тот, после недолгого разговора с Герасимовым, явно укрепился духом.
Вся эта история вспоминалась сейчас Соколовым неспроста. Через несколько месяцев, уже весной, на самом излёте учебки, точно так же, источая в невероятном количестве накопленную желчь и ненависть к сослуживцу, Гнида будет стричь, недавно повышенного в звании, сержанта Герасимова. Потому что тот, при самых таинственных и никому не понятных обстоятельствах, внезапно исчез из полка, и искали его целых три дня. Что послужило причиной его исчезновения, почему удачливый в службе сержант вдруг выкинул такой фортель, никто толком не знал и, впоследствии, не узнал тоже. Дальнейшая судьба Сергея Герасимова осталась для Соколова неизвестной. В полку с ним долго не церемонились и, после того, как Гнида обрил его наголо, беглого сержанта увезли в неизвестном направлении. Ровный с Григорьевым о чём-то тихо судачили, у них, наверняка, была какая-то информация, но делиться ею они, ни с кем не собирались, а с курсантами и подавно.
Служить в учебке оставалось считанные недели. Скоро, совсем скоро, отучившихся курсантов должны были направить в линейные части для прохождения дальнейшей службы. Тревоги в их сердцах, по этому поводу, не ослабевали, а напротив, нарастали с каждым днём. Самый трудный, самый тяжёлый, как тогда им казалось, период службы, оставался позади. А впереди их всех ждала неизвестность…
