Когда мне об этом доложила бригадир-таракановод Маня, я – я, конечно, дико извиняюсь, товарищи, но, – еще раз извиняюсь, – я чуть не … чуть не всцался на месте! Но дело это было такое, шо надо было принимать решение. Ну, значить, созвал я экстренно правление колгоспу. Говорю, так и так, мол, мужики. Какие будут думки? Шо будем делать? Думал, шо все наши сразу полезут в канистру – потребуют радикальных мер по искоренению брателлов к чертовой матери под самый корень. И мне придется их успокаивать – за руки держать. Но каково же было мое изумление, когда члены стали высказываться «в порядке ведения»! Зоотехник Олег Гнатович, курва такая, – тот, например, высказался на темы генетики. В том смысле, шо он, мол, пока, дескать, еще глубоко не разобрался до конца в данном вопросе и не сложил окончательного мнения, как так генетически может происходить, шоб таракан з бабой шо-то такое делал. И какое, мол, у них, дескать, у результате, после такого, понимаешь, тараканоложества может получиться потомство. Поэтому ему представляется, шо в данном вопросе надо досконально разобраться с научной точки. И шо, возможно, проведение такого эксперимента имеет глубокий научный смысл и его следует рассматривать как вполне рациональное. Ибо – чем чорт не шутит? – мы вполне можем получить столь радикальную научную информацию, которая, может, и на Нобеля потянет. И это будет первый Нобель у нашему колгоспе! И наш выдающийся колгоспный вклад у мировую фундаментальную тараканоантропологию! Этую мысль тут же бросился развивать Дырченко-агроном, шо, мол, смотрите-ка, а на брателлов Феномен-то не действует, хотя телик у них крутится без перерыву круглые сутки! И шо, невзирая на то, что он, агроном-Дырченко, есть специалист по растениеводству, а не по животноводству, и тем более не по таракановодству, в каковом деле он, агроном-Дырченко, целиком и полностью полагается на авторитет Олега Гнатовича, но из общебиологических соображений может предположить, шо при таком, как докладывал предыдущий оратор, скрещивании и селекции вполне может вывестись новая, Феноменально устойчивая человеческая порода, позбавленная от S-аномалии. И шо, может, на такой эксперимент в сложившихся в державе критических условиях нам придется и пойти. Шо, мол, история такую жертву оправдает во имя научно-технического прогресса и «нашого из вамы» национального возрождения и этнотараканогенеза.
Все, как ненормальные, вылупивши зенки и ссылаясь на авторитет Олега Гнатовича и агронома-Дырченка, стали всерьез обсуждать эти варианты.
И тут я не выдержал. Ах, говорю, мать вашу ити, друзья-соратники! Эксперимент! Авторитет! Этнотараканогенез! Вы шо, так и не поняли своей дурной головой, шо это будут ваши дочери и сестры? Ах, говорю, вы козлы! Да знаете, шо народ вас пораздирает на шматки, сволочей таких! И меня вместе из вамы! И правильно сделает! А я еще з ними советовался! Думал, как действительно принять решение совместное. Но видно, шо вам не то, шо в морду плюнуть, а яйца поотрывать нужно!
Ну, тут они и поприходили в себя. Поопускали головы. Молчат. Потом говорят: ты, говорят, Кондратович, прости нас, и хотя бы никому вже не рассказывай в селе, какую мы тут херню несли. Нервы вже ни к чорту – ни в кого не выдерживают. Ладно, говорю, хер з вамы. Только думайте вперед, шо мелете своим языком и шо делаете. Достал из сейфа, где секретная тараканячая документация хранилась, канистру самогонки и закончили наше заседание пьянкой, не принявши никакого официального решения. И только поздно вечером, косые в дупель, все порасходилися по домам.
А в ту же самую ночь все село проснулось от колокольного набату. Это в нашей сельской церкви вдарил колокол. Все, хто в чем спал, повыскакивали на улицу и увидели, как вдалеке пылает коровник. Совершенно понятно было, что это был поджог. Причем поджог грамотный. Запалили сразу с нескольких концов. Когда мы прибежали до коровника, то поняли, что потушить его не удастся. Потому что видно было, что его добре со всех сторон кто-то полил соляркой. А из пылающего коровника раздавались отчаянные, душераздирающие крики, плачи и вереск горящих брателлов. Вдруг мы заметили, что одна из стен как бы раскачивается от наносимых изнутри отчаянных ударов. Наконец, она не выдержала и в ней образовался разлом, в который хлынул тараканячий поток. Многие из них были обгоревшие, многие покалеченные – по-видимому, когда ломали стену. Но держались плотной толпой, шипели, угрожающе шевелили усами и вот – вся колонна стремительно рванула прямо на гурт народу. Весь народ в ужасе отпрянул, расступился и в этот промежуток устремилась лавина брателлов. Многие из наших услышали, как брателлы на ходу, пискляво всхлипывая, скрежещут что-то типа походной речевки. Некоторые потом говорили, что даже разобрали слова:
промежуток устремилась лавина брателлов. Многие из наших услышали, как брателлы на ходу, пискляво всхлипывая, скрежещут что-то типа походной речевки. Некоторые потом говорили, что даже разобрали слова:
[/i]А народ не расходился. Собралось все село – и старые, и малые. Ужас поселился в человеческих душах. Все только и смотрели на меня с надеждой: что я скажу, чем утешу. Помолчал я немного и говорю: «Ну шо, мужики зажурилися? Разве ж мы не козаки? А козаку бояться не приходится! То ж давай держаться гуртом. А главное – трымаем языки за зубами, а там – обстановка покажет. Господи, помилуй! И еще раз помилуй! Выкрутимся!».
Конечно, тут были и неотложные, буквально – горящие дела. А именно, надо было шо-то делать с горящим, а точнее догорающим коровником. А шо с ним делать? Уже занимался рассвет. Сказал я Мане, шоб уничтожили следы поджога, подождали еще с полчаса и позвонили в район – в пожарку. За это время пожар практически догорел. Коровник сгорел дотла. И когда, часа через три, приехала пожарна команда з району, то был уже белый день и они увидели только то, шо называется, пожарище. И квалифицированно составили акт о полном уничтожении в огне здания и всего того, что было в нем. И правда! В огне сгорело все! – и сами брателлы, кроме тех, шо сумели вырваться через пролом, и телевизоры с видиками, и следы тараканячих оргий. Осталися только, обгоревшие полуразрушенные стены. И в пожарном акте было отмечено, шо здание восстановлению не подлежит.
Ну, как вы сами понимаете, следствие по этому делу прокуратурой, конечно, было возбуждено. Но поскольку в огне сгорели также и видеокамеры наружного слежения, то установить, был поджог, или нет – так и не удалося. Несмотря на то, шо начальство так серьезно до этого вопроса подошло, шо прессовать нас приезжала вся силовая головка – и Генпрокурор Пелдун, и Минюст Шизоватый и Унутрешний Министр Поценко. И Берия в шляпе тоже с ними приезжал, гипнотизировал нас своим взглядом стеклянным из-под очков. Но наши во главе с Маней держались стойко и, все как один, показывали, шо причина – короткое замыкание в электропроводке. Ведь брателлы лазили и по стенам, и по потолку, и в телевизоры залазили. А жевалы они себе уже ого-го какие отрастили на деликатесных объедках! И Маня показывала всем многочисленные докладные, накорябанные ее непривычною до писания рукою, где она докладывала, шо брателллы кусают провода и просила, шоб электропроводку забрали в железные трубы. А я, в свою очередь, также показывал свои неодноразовые обращения до НАКАЖЕПРО с такою же просьбою. А в НАКАЖЕПРО предъявляли такие же неоднократные обращения до Гаранта с просьбой увеличить бюджетные ассигнования на эту важнейшую, имеющую принципиальное значение для державы научную работу, и смету-кошторыс демонстрировали, где, к счастью, и электропроводка фигурировала. А вже с Гаранта, как сами понимаете, где сядешь, там и слезешь. Так следствие ни черта конкретного не накопало – концы надежно были упрятаны в воду. Точнее, сгорели в огне.
И село постепенно стало приходить в себя. Для начала мы, как водится, устроили грандиозную пьянку. Тем более, шо и повод хороший представился. Наступило Успение – Первая Пречистая, двадцать восьмое августа. Как раз наше храмовое свято. И после службы, которую батюшка – отец Виталий – посвятил избавлению от тараканячего ига, мы, вместе с ним, дружно, все селом так напилися, шо я уж и не упомню, когда такое было за всю историю. Разве, шо на День Победы в сорок пятом году. Пили и гуляли целых три дня. Молодеж ховалася по кустам да по углам и оттудова только треск и стоны раздавалися! После этого многие девки забеременели. И, шо самое смешное, понесла и Маня, хотя уже давно вышла из, так сказать, репродуктивного возраста и вже лет пятнадцать как числилась непреклонною вдовою. Причем, от кого она подзалетела – мы так и не узнали, бо молчала Маня как партизанка на допросе в гестапо. Отец Виталий говорил нам в разговоре, шо забеременеть в таком возрасте, да еще на Успение – это просто чудо и благословение Господне. Но шо Святому Писанию такие случаи известны. И приводил нам з Библии пример Сарры и Авраама. Правда, хто тут был Авраамом – узнать нам так и не судилось. Упоминал батюшка также историю Фамари с Иудою – не с тем Иудою, шо Искариот, который Христа продал, а с тем, шо сын Иакова-Израиля, один из двенадцати колен Израилевых. Хто хочет, может почитать в Библии – очень интересно! И через девять месяцев Маня народила хорошенькую, здоровенькую двойню – хлопчика и дивчинку. Хлопчика, в честь нашего батюшки, нарекла Виталием, а дивчинку – Маней, наверно, в честь себя, а может и Девы Марии.
После этого я про брателлов ничего не слыхал. Правда, организовали мы з мужиками и бабами экспедицию до лесу, чтобы обнаружить ихние следы. Долго искали. Нашли даже останки от наших партизанских землянок. Грибов немало насобирали. Пьянку в лесу, понятно, организовали. Но куда скрылись брателлы и где теперь их искать –