Две абрикоски

С благодарностью  Игорю Горину из Херсона

"ДВЕ АБРИКОСКИ"
(новелла)

   Я пою в церковном хоре. Нет, не в православном, и не в католическом, - в протестантском. Если точнее - то в баптистском. Впрочем, это значения не имеет.

   Ну так вот. Я хожу на репетиции, как полагается, - и мы там поём. Я, значит, вверху, как полагается, - а все девушки, там, это, внизу. Ну, в нижнем ряде. В нижнем ряду. Я, конечно, рассказчик не очень опытный, но вот, просто захотелось поделиться. Был там один случай. Вот вроде бы пустяковый, - но почему-то запомнился. Вот прямо, знаешь, врезался в память, и всё тут. И - вот хранится там в памяти, и вспоминается иногда. И сразу улыбаться почему-то хочется. А ведь случай-то пустяковый!... Ты никуда не торопишься, нет? Ну, посиди со мной. Вдруг это и для тебя судьба. Ты вот, это, меня дослушаешь, проникнешься, и тоже будешь потом улыбаться, как и я. А главное - случай-то пустяковый!

   Да, случай-то пустяковый, а я вот волноваться начинаю. Вот, вспоминаю всё в подробностях - и как-то уже дрожь волнения начинает охватывать. Уже начинаю дрожать от волнения, уже и коленки перестают меня слушаться, я их стараюсь сдерживать, чтобы не дрожали, и мысли отвлекаются. Кто знает, когда меня дослушаешь, то и у тебя коленки дрожать будут. И тоже будешь вспоминать, закусив губу, и улыбаться. А вообще,знаешь, это здорово, - вообще всё это! Вот смотрю, как за окошком абрикоса расцветает, - видишь, да? Вон, вон, посмотри! Да вон же! Вон, вон, выглядывает! Да, это она. Абрикоса. Нет, не та самая, но просто эта абрикоса мне напоминает ту, что в церковном дворе была тогда. Ну, точнее, она тогда не цвела, а уже плодоносила, и уже созревала.

   Я, вообще, знаешь, сам к абрикосам так, немного равнодушно отношусь. Ну, так вот, была там в хоре Таня. Она, значит, альтовую партию исполняла, а я теноровую. Вообще, знаешь, сейчас вот вспоминаю всё - и волнение такое приятное разливается. Так улыбаться хочется. Я, значит, наверху, и мне её всегда видно. Она там с партитурой в руках, поёт, глаза у неё голубые-голубые! Нет, ну, сверху мне не видно было, какие у неё глаза, - это я только потом увидел, когда этот случай произошёл. Но я вот так потом, на дальнейших репетициях, после того, как мы пели дальше, - то всё представлял, как она голубыми своими глазами смотрит в партитуру, и у неё партитура тоже видится голубой. А у меня глаза цвета хаки, - то мне, следовательно, всё кажется окрашеным в цвет хаки. Нет, ну, я так на самом деле не вижу, что всё хаки, - я же ведь с детства привык видеть всё в этом цвете, как вижу, и не замечаю, что на самом деле вижу всё в цвете хаки, - но думаю, если бы мы с нею поменялись глазами на пару минут - то непременно увидели бы различие. Она бы увидела, что мир весь немножко хаки моими глазами, а я бы увидел, как это красиво, когда мир весь в голубом. Я вот, это, на репетициях очень часто задумывался: как это красиво видеть мир в голубом. Нет, не на самих репетициях, не во время пения думал об этом, а в промежутках, когда смотрел на неё. И когда домой ехал на велосипеде, то тоже думал, пытался представить. И потом, когда опять ехал на репетицию, то тоже торопился, дрожал, словно опоздаю. Нет, это потом уже было, после того случая.

   Погоди, дай дыхание переведу немножко, а то я уже совсем разволновался. Вот не хочу волноваться, а оно само волнуется. Она, кстати, замужем была. Я это знал, всегда, но вот, всё равно мне нравилось на неё смотреть. Я всё время задумывался, чем же она привлекает мой взгляд. Я-то ведь понимал, что мне на неё засматриваться нельзя. Но вот смотрелось всё равно. Знаешь, вот, вроде стараешься смотреть в другую сторону, не думать, а глаза сами, как на цыпочках, незаметно для меня, вот так подкрадываются в её сторону, подкрадываются, а потом бац! - и, оказывается, я уже снова смотрю на неё. Ну, нехорошо так много смотреть, тем более, она замужем. А вот как магнитом тянет. Тем более, она какая-то грустная была всё время. 

   Волнуюсь. Дай немного отдышаться. Ты ещё не дрожишь? а я вот дрожу. А главное, случай-то пустяковый! Она сама-то, небось, и не помнит уже его. А я помню. Она замужем, куда ей было на такие мелочи обращать внимание. А мне вот запомнилось. Вот врезалось, и стоит перед глазами.

   Я вообще, знаешь, не сказать, что прямо там, такой весь, чтобы прямо совсем всё близко к сердцу принимал. Я бы даже себя особо впечатлительным бы не назвал. Ну, как тебе объяснить. Ну, если весь мир видится цвета хаки - то как-то к этому привыкаешь и относишься уже равнодушно. Такое слегка военное положение, где нет, в общем-то, места тонким чувствам. Нет, ну, есть, но не настолько, чтобы прям... Есть. Везде есть. В любом мире. Просто где-то больше, где-то меньше. Вот, вспомни фильмы про войну. Там вот, наши бабушки и дедушки, когда молодыми были - то, хоть война, хоть не война, - а всё равно влюблялись, и там это, что полагается, и дети рождались от этого. Я, знаешь, впервые об этом задумался, когда узнал, что наш сосед в переулке - сорок третьего года рождения. Я помню, как узнал об этом, то удивился: как, сорок третьего? Тогда же война шла полным ходом!... Какие сексы, какие пелёнки, в такое время??... Взрывы, смерть, концлагери, немцы, расстрелы, плен!... А ведь - вот ведь, наши бабушки и дедушки, какие отчаянные были, - не боялись! война, не война, смерть, не смерть, - а всё равно рожали, и с пелёнками возились! Всюду немцы, дышать страшно, чтобы не обнаружили и не расстреляли, а младенец он ведь не будет спрашивать, когда ему орать, а когда молчать. Младенец заорал - пожалуйте на расстрел. А сейчас? противозачаточные попридумывали, рожать боятся... Войны на улице нет, а они боятся! Чего боятся? Смерти, что ли? а если бы война? то тогда тем более боялись бы? А вот наши бабушки и дедушки - не боялись! Я, знаешь, как это понял, когда до меня это вдруг дошло - я просто, знаешь, у меня волосы дыбом и мурашки по коже! Бомбы взрываются тут и там, а они - с пелёнками и сосками возятся!... Голодали ж ведь ещё... А сейчас не голодают, дефицитов нет - и... Эх, да что там говорить! Помню, как-то дед какой-то на улице вдруг одну фразу крикнул: "Войны на вас нет! тогда бы по-другому заговорили!"... И чего-то он так это сказал, - так, знаешь, выкрикнул, с обидой какой-то, с гневом... Я не понял тогда, о чём это он, и почему. Ну, просто на улице услышал. Ехал так себе на велосипеде по улице, проезжал мимо остановки какой-то, - и вдруг услышал, как дед какой-то эту фразу выкрикнул. Я тогда прямо опешил, знаешь, подумал: "Больной, что ли, на голову? в психушку этого деда надо, чтобы пил меньше...". Ну, это я тогда так подумал, осудил его в своих мыслях, знаешь. А только потом до меня дошло, когда я узнал, что у нашего соседа в переулке - сорок третьего года... Ну, что он сорок третьего года. И когда опешил от мысли: каким образом он стал сорок третьего года? когда задумался, представил так себе, - тогда вспомнил всё разом: и этого деда, и фильмы про войну... Вот этот, помнишь? "А зори здесь тихие..." Ну, в общем... Такое вот...

   И вот, знаешь, я вот это, в церковном хоре пел. Таня там была. В таком платочке лёгком, из газа, или как там этот материал называется. Ну, лёгкий такой, полупрозрачный. Точнее, совсем прозрачный. Такие в нашей церкви у многих были. Всякие: и одноцветные, и с рисунками... Странно, я плохо помню, какой был платок у Тани... Вроде как что-то красное, вроде как с тиграми, или что-то в этом роде... А может, и с хризантемами. Ну, в общем, я на платок её не обращал внимания как-то. Просто смотрел на наклон её головы, как она в партитуру смотрит, и поёт, - смотрел на её профиль, на лицо... и пытался представить, что она чувствует. Меня вот это как-то задевало почему-то: вот, она красивая, замужем... А какая-то неулыбчивая. Мне как-то странно это было, знаешь. Вот, думал: что это за несмеяна какая-то... И вот, вроде бы не сказать, что она прям такая чтобы из себя там была, или чтобы корчила из себя там что-то... Ну, просто ходит себе в церковь, замужем, в платочке, - а какая-то неулыбчивая... Мне было непонятно: вот как-то она, такая неулыбчивая, замуж могла попасть. Как?... Вот я задумывался об этом, и всё думал: взял ли бы я таку несмеяну себе замуж?... Хоть и красивая. Вот, знаешь, смотрел на неё и представлял: вот, к примеру, она моя жена, живёт у меня дома... А она красивая очень была. Очень красивая. Лицо такое благородное... А вот - несмеяна! И я вот это себе представлял, как бы мы жили с нею вдвоём, и она такая несмеяна, по дому у меня ходит... Делает там это, сё... В постели, к примеру... Я к ней, а она - как отмороженная... Мне кажется, с нею любой мужик закоченеет. И там всякое достоинство опустится и не встанет. Так что и детей не будет... Ну, ладно, ты прости меня, я тут аж в такие откровенности подался... Понимаю и сам, что она замужем, мне засматриваться на неё нельзя было, а я вот такие мысли себе в голове допускал... И - сам не знаю, зачем и почему. Но вот старался не смотреть в её сторону, а оно всё равно смотрелось... Нет, и я даже, знаешь, не испытывал особого волнения в её сторону тогда. Но просто, знаешь, вот смотрелось и думалось. Всё как-то философски, знаешь...  

   Ну вот, всё хочу тебя к этому случаю подвести, объяснить тебе, что к чему было, чтобы тебе было понятнее... Вот, а теперь вспоминаю его опять - и вот, теперь опять волнение накатывает... А ведь пустяковый случай был. Точнее, их два было. Разных, но... Вот врезалось, и всё тут. И мне всю жизнь перевернуло, всё видение мира. Хух... волнуюсь... Дай, немного дыхание переведу, и продолжу. Ты не торопишься, нет? Ну погоди, уж дорасскажу, что там было... Может, это и для тебя судьба, и ты, когда дослушаешь, вникнешься, осознаешь вот это удивительное, - тоже потом по-другому мир увидишь.

   В общем, это. Пели мы, значит, в хоре. А во дворе весна была, абрикоса большая такая во дворе в церкви была. Ну, просто огромная. Гигантская просто. Я таких никогда не видел в жизни. Вся гигантская. И в высоту, и вширь... И вот, на ней были абрикоски. Сперва зелёные, потом зреть начали... У нас, знаешь, когда репетиции были, то были в два этапа: сперва одну песню репетировали, потом перерыв, все выходили на свежий воздух минут на десять, и потом назад, - другую песню репетировать. И я вот что заметил: что Таня никогда не выходила на свежий воздух. Все выходят, - тут весна буйным ходом, цветы везде!... А она - нет. Оставалась всегда внутри. Одна. Чем ей там было мило в этих белёных голых стенах - не знаю. Я не подсматривал, - было неудобно. Ведь, собственно, все, кто в хоре поёт, - видели тоже, что все выходят на улицу, а она - нет. И, если бы, к примеру, я пошёл бы тоже вовнутрь, когда она там одна - то как-то было бы неловко. Сказали бы: "Она замужем, а этот холостой, - чего он там с нею наедине делает?" - верно? Пошли бы кривотолки... А зачем оно мне надо? Ну, сидит себе там одна, пусть и сидит. Её воля. Я же не влюблён прямо в неё, чтобы прям не мочь без неё так, чтобы прям быть готовым себя спровоцировать, это. Ну, как это. Ну, чтобы репутацию свою, в общем. Ладно, в общем. Не могу вспомнить это слово сейчас, но ты понимаешь, в общем.

   Ну вот, короче. Это. В общем, она там одна внутри, а тут, значит, весна, абрикоса цветёт... Потом плодики появились, потом увеличивались, округлялись, потом румянеть начали... Я смотрел на эти абрикоски, как они румянеют, и всё думал про Таню: она ж ведь этого всего даже не видит,