Аляска. Книга I. Вопреки запретам

в другой, своей взрослой жизни, я поняла: мама совершила тогда нечто удивительное. Всего несколькими необязательными касаниями она заложила во мне основу такого огромного личностного преобразования, о котором можно было только мечтать!..
***
Теперь мне кажется забавным, что именно тогда она всерьез занялась «культурным воспитанием» отца! Как-то я услышала их разговор:
— Когда ты предложил мне руку и сердце, Коля, — строго говорила мама, — я согласилась с одним условием. Ты его помнишь?
— Ну а как же, Валя! — виновато отвечал отец. — Я должен был получить высшее образование! Поступить в академию! Но…
— Теперь никаких отговорок, — менторским тоном сказала мама. — Ты воспитываешь нашу дочь. Это тебя ко многому обязывает. Так что выполняй свое обещание!
— Будет сделано! — бодро взял под козырек отец. Здесь намерения родителей совпадали. Отец рассказывал мне, что с момента знакомства с мамой его не покидало чувство неудовлетворенности собой. Он не мог похвастать маминой образованностью, эрудицией, знанием этикета, тонким вкусом и музыкальностью. Чем он мог удивить любимую женщину? Порой в общении с ней он чувствовал себя человеком второго сорта. Со свойственным ему мужским самолюбием он собрался доказать ей обратное. И с радостью согласился на необычное условие их брака. Он знал: высшее военное образование даст ему многое и поднимет в маминых глазах! Неизвестно, что сорвало планы отца, но теперь, спустя годы, он вернулся к ним с тем же энтузиазмом, что и ранее.
— Еще можно успеть подать документы в Высшую школу МВД, — вслух размышлял он. — На факультет инженеров противопожарной техники и безопасности…
— И еще, Коля, — требовательно прервала его мама. — Я купила абонемент в консерваторию, по воскресеньям будем ходить с тобой на концерты.
Может быть, папа и не был в восторге от классической музыки, но зато обожал проводить с мамой время в театрах и концертных залах. Он с восторгом согласился!
С тех пор в моей памяти остались две сцены из нашей жизни.
Первая. Мама и папа собираются в консерваторию. Мама стоит перед зеркалом и поправляет прическу. На ней — черное бархатное платье, лакированные туфли на каблуке, на шее — жемчужное колье. Отец в строгом сером костюме ждет ее в дверях. Большой зал Московской консерватории имени Чайковского находится совсем недалеко от нашего дома. Мои родители не спешат. Они чинно пройдутся рука об руку по нашей улице, пересекут Тверской бульвар и немного прогуляются по улице Герцена. А в точно назначенный час займут свои места в концертном зале. 
Я думаю: в такие часы они были счастливы…
И вторая сцена. Я просыпаюсь среди ночи и вижу: отец сидит за столом, свет настольной лампы льется на раскрытые учебники, тетради, схемы, чертежи. Он что-то пишет. Иногда поднимает глаза, смотрит невидящим взглядом в стену, губы его шевелятся.
Пишет конспект. Или курсовую. Или готовится к сдаче экзамена…
Он, как и собирался, поступил в Высшую школу МВД. Учился заочно, ночами. И осуществил свое намерение — получил высшее специальное образование! Этот нелегкий жизненный демарш был совершен не ради формального обретения более высокого образовательного статуса. Отец ничего не делал формально, никогда не лгал ни себе, ни людям. Он получал знания ради Дела. Он всегда был первоклассным специалистом. Но после окончания Высшей школы МВД стал автором четырех учебников по пожарной безопасности и ее техническому обеспечению!
Я узнала об этом через много лет, уже после смерти отца, от его коллег. Он никогда не хвастал своими успехами…
***
Вообще говоря, если отец ставил перед собой какую-то задачу, то он ее обязательно выполнял, чего бы ему это не стоило. Через дорогу от нашего дома, возле храма Большого Вознесения разбит сквер, в нем стоит памятник Алексею Толстому. На высоком гранитном постаменте — бронзовая скульптура: автор «Хождения по мукам» и «Петра I» сидит в кресле, заложив ногу на ногу, с блокнотом и карандашом в руках. Вокруг памятника — обширная мощеная площадка. И вот однажды зимой отец задумал залить на ней каток. Для любимой дочки!
— На «Динамо» я не всегда могу с Олей пойти, а одна она не доберется, — сказал он маме. — Пусть рядом с домом катается, когда захочет.
Мама и представить себе не могла, чем для нее это обернется, поэтому только рассеянно кивнула в ответ.
Отец пошел к соседям в комнату напротив.
— Люда, помоги каток залить, — попросил он дворничиху. — Ведь в твоем хозяйстве есть шланг! Мы с Володей его из подвала к памятнику протянем. Поможешь? — повернулся он к соседу.
— Да какие вопросы. Сделаем… — вяло ответил похмельный сосед. — Наши-то, Петька с Танькой, на Патриаршие пруды ходят кататься. Далеко это. Мать, вон, всегда волнуется. А тут — рядом с домом будут! Только потом обмоем это дело, лады?
— Обмоет он! — уперла руки в боки Людка. — Я тебе!.. Да и обмывать-то нечего! Ты видел, какой у меня шланг? Тридцать метров. От крана до дороги дотянете, и все! А оттуда до памятника еще метров пятьдесят, если не больше! Длины вам не хватит!
Володька взъерошил и без того всклокоченные на голове волосы:
— А если еще один шланг к твоему прирастить?
— А где я тебе его возьму? В ЖЭке нет, а дворники не дадут! Недавно на собрании участки делили, так я теперь со всеми на ножах…
Отец молча слушал. Задуманное дело срывалось.
— А если ведрами? — неуверенно спросил Володька.
Отец только махнул рукой:
— Не натаскаешься! Подумать надо…
Думал он недолго. Решение поставленной задачи требовало решительных действий. И бывший рядовой пожарный Николай Платонов, который в молодости не раз обеспечивал подачу воды в зону возгорания в самых немыслимых условиях, их совершил!
На следующий вечер посреди нашего коридора возвышалась куча свернутых пожарных рукавов. Каждый из них заканчивался соединительными головками. Один был с узким металлическим наконечником, пожарным стволом.
Оказывается, отец взял их на складе Главного управления пожарной охраны. А Володька на своем автобусе заехал к нему на работу, забрал рукава и привез их домой.
— Ну вот, Оленька, — удовлетворенно оглядывал отец брезентовые рулоны. — Сейчас мы все это соединим и протянем от крана до памятника — через наше окно!
Из своей комнаты вышел Володька. За ним выбежали Петька и Танька. Мы с ними весело защебетали и стали бегать вокруг рулонов.
— Ну, что, Харитоныч? Сейчас и начнем? — потирая руки, бодро спросил Володька у отца. Он был трезв, и ему, определенно, нравилось предстоящее дело.
— А чего тянуть? — весело ответил папа. — Поехали!
И наши мужчины принялись за работу. Размотали рукава, один протянули в кухню, второй присоединили к нему, стали прилаживать третий. Я прыгала рядом и хлопала от радости в ладоши. Соединительные головки стучали по паркету, рукава шуршали. Папа насадил один конец образованной магистрали на кран кухонной раковины, Володька закрепил его проволокой. Второй конец бросили у порога нашей комнаты. На шум и возню в коридоре стали выглядывать соседи. Вышли мама и брат. Мама удивленно округлила глаза:
— Коля! Что это?!
Папа объяснил.
— Через наше окно?! — воскликнула мама. — На улице мороз! Комнату выстудишь! Паркет поцарапаешь! Коля!
Она была в ужасе.
— Ничего страшного! Мы за полчаса управимся! — успокаивал ее отец. — А дети оденутся и пойдут с нами каток заливать! Валя, — увещевал он маму, ? пойми, гидранта поблизости нет. В подвале рукавами не подсоединиться, там кран сорван!..
Решили всей семьей одеться и выйти на улицу. Мама бросилась в комнату:
— Если окно откроешь, сквозняк будет!
И стала поспешно собирать со стола Сашины тетрадки и учебники.
Отец потащил конец импровизированного трубопровода через всю комнату к окну. Рукава зацепились головками за ножки стола, он сдвинулся, два стула полетели на пол. В серванте зазвенела посуда. Мама ахнула.
Отец распахнул окно. Из вечерней зимней черноты улицы в комнату повалили клубы морозного пара.
— Это какое-то хулиганство! — возмущенно закричала мама и попятилась к двери. Что она могла сделать? Отец уже по пояс высунулся из окна и стравливал конец с пожарным стволом на улицу. Он ее не слышал.
— Принимай! — кричал он Володьке, который уже был внизу. Обернулся и озорно мне подмигнул.
Я жадно смотрела на всю эту картину. На отца, по пояс стоящего в белом клубящемся тумане. На звездное небо в оконном проеме. На распахнутую настежь дверь. На многометровую брезентовую кишку, ползущую через порог через всю комнату к окну. На лежащие на полу стулья. На растерянную маму, поспешно надевающую шубу.
Вот это да! Я была в восторге от папиного хулиганства! 
Мама взяла меня за руку и поспешно вывела из комнаты. Растерянно глядя на проползающую мимо соединительную головку рукава, крикнула отцу:
— Николай! В выходные пора паркет натирать!
— Есть натирать! — раздался веселый ответ. 
— Обязательно! — возмущенно воскликнула мама. — После такого разбоя! 
Раз в месяц папа прилежно натирал паркет мастикой. Причем не только в нашей комнате, но и по всему широкому и длинному коммунальному коридору. Бабушка Леля очень хорошо помнила, что когда-то была наследницей всей квартиры, и считала своим долгом заботиться о состоянии паркета. И маму к этому приучила. А паркет того стоил! Изготовили его еще в XIX веке из отборных дубовых плашек высочайшего качества. И выложили не как-нибудь, не стандартной «елочкой», а знаменитым узором «Шереметьевская звезда»! Он прекрасно сохранился и был настоящим украшением квартиры!
Святая обязанность ухода за «фамильным» паркетом была возложена мамой на отца. А что такое натереть несколько десятков квадратных метров паркета мастикой? Часы монотонной, нелегкой физической работы! Сначала папа подметал пол, в особо загрязненных местах протирал его влажной тряпкой, потом — сухой. После этого приступал к главному…
Для натирки паркета отец использовал водорастворимую мастику, которая тогда продавалась в оранжевых полиэтиленовых тубах. До сих пор помню ее стойкий специфический запах. Отец покрывал тонким слоем мастики всю площадь пола. Делал он все это на коленях, орудуя специальной серпообразной щеткой, предназначенной для подобных работ. Спустя пару часов, когда мастика высыхала, вдевал правую стопу в петлю широкой паркетной щетки и полдня тщательно полировал полы. После этого паркет обретал первозданный глянец и блестел как новенький! А папа утирал пот со лба и удовлетворенно улыбался!
Он не боялся никакой работы! Ему было все нипочем! Он мог годами сидеть за учебниками ночи напролет, мог часами натирать паркет, а мог притащить домой пожарные рукава, перевернуть в доме все вверх дном лишь для того, чтобы залить для меня каток!
  …Когда мы вышли из дома на улицу, сосед Володька уже топтался у памятника с пожарным стволом в руках. Прохожие с интересом смотрели на происходящее. Отец стоял в окне.
Володька махнул ему рукой:
  — Давай, Харитоныч!
  Отец пропал из виду, а через минуту рукава раздулись, и тугая струя воды брызнула из пожарного ствола. Прямо на ноги Алексею Толстому! Мне показалось, что писатель, беспечно сидевший в кресле, от неожиданности вздрогнул!
  — Есть! — радостно закричал Володька. — Спускайся, Николай!
  На следующий