ДЕМОНЫ ЕГИПТА

сделать правду…да что из лжи!...из просто ничего…вы удивитесь, господа мои, в каких удивительных местах приходилось находить мне правду.
    - В каких же? – заинтересовался Аханахт.
    - Правду можно извлечь даже из … из откуда угодно, если использовать для этого особые инструменты.
    - Вот там именно, ей и место. – удовлетворенно заключил Аханахт.
    - Так в каком же действовать мне  направленьи?
    - Хорошо, над этим мы подумаем, а что все же выяснить удалось сейчас на самом деле? Как все на самом деле происходило?
     - Господин Раджедеф, да будет его жизнь легка и счастлива на полях Иалу, прибыл вечером слегка навеселе и сразу же отправился в спальню.
     - Один?
     - Совершенно, как солнечная барка Ра, на синем и лазурном небосводе.
    Все разом выпрямились в креслах и посмотрели на Небку.
      -Затем господин велел подать вина и яства, зажечь ароматические куренья и всем убраться в … ну в том  смысле, что б, не досаждать.
     - И?
     - Потом просто все в поместье легли спать. Господин Раджедеф так никого до утра и не позвал.
     - Так что? Кто с ним такое сотворил.
     - Может, все-таки у него были девки? Может он их привел тайком?
     - Это ерунда! Как могли девки справиться с мужчиной, да еще без звука. Криков-то не было!
     - А может это бродячие артисты? Раджедеф, привел девиц, а те затем впустили и мужчин и они…нет, Сет вас побери, опять не получается - он бы позвал на помощь слуг и охрану.
     - Достойные вельможи, - напомнил о себе человек с глазами мудрой и ушлой старой крысы, - мы можем смело отмести бродячих музыкантов - на господине Раджедефе,  остались украшенья, ценности немалой,  и их еще больше на столиках вокруг и ничто не тронуто. Падаю в грязь перед вашим величием, целую следы ваших ног на земле и прошу дозволение продолжить детальный осмотр помещения и для этого Вам, господа мои, надобно покинуть помещенье спальни и зала.
Вельможи уставились на смиренно склоненного слугу. Тот исподлобья стрельнул жгучими глазами, опустился на колени, а затем распростерся ниц.
     - Любезный Уаджар, на вашем месте я бы выпорол наглого мерзавца. - процедил господин Аханахт.
     - Я порю, порю, любезный казначей.
     - Почаще.
     - Очень часто, но сейчас он говорит дело, да и вообще он дело знает. Так что, действительно - пойдемте. Это хорошая ищейка. Одна из самых лучших. Он нюхом и прытью поспорит с любой из ваших охотничьих тезем.
    - Ну, уж позвольте не согласиться, вот послушайте, что давеча произошло со мною на охоте в западной пустыне. Сообщили мне о бесчинствах, учиняемых львами, и взял я, значит, свору своих тезем, ну вы знаете, ту, где вожак Аккер и еще сука наизлобнейшая Мафдет, и, на всякий случай, прихватил еще две своры этих хваленных слюгги, что выменял на соколов у презренных шассу, и что же вы думаете…
    Вельможи, сияя многочисленными браслетами, блестя золотыми наплечными ускхами, со множеством самоцветных камней, удалились, а египтянин начал осмотр, слыша в отдалении оживленное обсуждение качеств охотничих собак и смех, и стенания из сарая где содержались рабы.
    Он медленно и долго осматривал зал, оглядел столики с яствами, понюхал кубки и бокалы. В каждый опустил палец, провел по стенке, и понюхал и даже облизал. Сел в кресло и некоторое время сидел задумавшись. Затем перешел в спальню и облазил каждую плитку пола, но судя по не прояснившемуся лику, результата не было. Он перешел к ложу, на котором опять, как ни в чем небывало, возлежало тело господина Раджедефа, но и оно его ничем не удивило и он, в некоторой рассеянности, присел рядом с вельможей и в задумчивости уперся локтями в колени.
     И тут что-то его насторожило. Он склонил голову набок, затем повел носом, и ноздри его затрепетали, и тут же он склонился к кровати, принюхиваясь. Сначала он брезгливо сморщился, но не прекратил осмотр и обнюхивание.
     - О, боги. - прошептал он выпрямившись.
    Вновь склонился к ложу  и тут его внимание что-то привлекло. Он поднял с кровати двумя пальцами нечто невесомое и, посмотрев на свет, очень удивился. Глаза его блеснули как у крысы заметившей беззаботного цыпленка, он уже собирался подняться, как вдруг заметил еще кое-что и, так же, подняв это осторожно пальцами, удивился еще больше и пробормотал:
    - Мать наша Асет!
    Затем он вышел в зал и кликнул управляющего. Явившийся управляющий  с некоторой нерешительностью уставился на чиновника. С одной стороны не велика, конечно,  шишка, чтоб отдавать ему указанья, а с другой стороны…Сет его знает, что там у него с другой стороны, сразу так и не рассмотришь. Чиновник же на сомнения управляющего внимания не обратил и тихим голосом попросил позвать всех женщин, прислуживающих господину Раджедефу.
     Окинув одним взглядом сбившихся в кучку и перепуганных до смерти женщин, зажимающих рты ладошками, он приказал собрать вообще всех женщин присутствующих в поместье, чем привел несчастных в неописуемый ужас. Все закрыли лица ладонями и, подвывая, упали на колени. Все прекрасно понимали, что значит смерть их хозяина и подозрение в убийстве. Это, по закону, означает смерть для всех рабов. Даже если из всех рабов виновен только один,  - смерть всем!
     Народ, конечно, может выйти перед Высокими Вратами и  перед собранием Верховной Коллегии и просить о милости хотя бы для детей и женщин, ибо понимали, что все не должны отвечать за одного, но…но, свирепый древний закон обычно соблюдался неукоснительно. И еще не одно тысячелетие. На этом держалось государство – господин – и раб. Нельзя нарушить равновесие зависимости большинства от меньшиства. Иначе крах всего! Можно убить одного – можно убить и всех – рабов-то намного больше. А вот когда жизнь господина равна тысячам жизней…охо-хо-хо! Такой размен рабам не выгоден.
    Однако, когда пригнали всех прочих женщин, он, маленький чиновник,  только взглянув на воющую на разные голоса компанию и небрежно махнув рукой, тихо сказал:
      - Все свободны.
    Когда же чиновник спускался по лестнице со второго этажа, закусив палец и задумавшись, его окликнули:
     - Господин…э-э-э, господин…
     - Старший писец. - подсказал чиновник, не оборачиваясь.
     - Господин старший писец, вы …вы, так добры к нам. Мы все обязаны вам жизнью.
    Чиновник обернулся - у лестницы стоял карлик с печальными глазами.
    - Пустое, братец, тем более, что пока еще и не обязаны. Ты за этим меня окликнул?
    - Нет, конечно. То есть, да, и за этим тоже! Вы, наша жизнь…она была у вас в руках… Вам и вправду надо знать, что там, в спальне происходило? Не вашему господину, а именно вам?
    - О, да! Именно мне.
    - А…не принесет ли это нам вреда?
     - Нет, мой дружочек, всем кто невиновен вреда не будет. Иначе…, сам понимаешь… дыба, плетка, кол по ребра. Так что? Ты можешь мне ничего не говорить. Потому что если было преступление, то я обязан довести расследование до конца, иначе, зачем нам нужно государство? Но если вы виновны, то можете не говорить против себя, пока я не добуду доказательств.
    - Я скажу. Я…ну, в общем, я…
    - Ты что-то видел? – мягко спросил старший писец.
    - О, нет, мой добрый и справедливый господин! 
     - Так, ты что-то слышал, мой дружочек?
     - Я слышал.
     - Что же? Крики, стоны?
     - Совсем и нет.
     - А что?
     - Песню.
     - Песню? – улыбнулся чиновник.
     - Да, песню.
     - И кто же пел эту песню?
     - Богиня. - карлик опустил глаза. – Ее пела сама богиня.
    - Прямо-таки богиня? Какая же из них, ведь богинь немало и даже просто много. И многие из них поют – Асет, Маат, Хатхор, Нейт, не приведи, конечно, бог Хнум. Какая, из них, богинь, тебе песню спела?
     - Смеетесь? А вы не смейтесь, мой господин. Это было вовсе не смешно. - карлик поднял глаза, и старший писец с удивлением увидел в них слезы. – Ее голос. – у маленького человечка прервалось дыхание, и он даже закусил губы. – Поверьте мне, это был удивительно дивный голос, такого быть не может у смертной и это хорошо, потому, что такое нельзя слушать смертному обычному. Я услыхал его во сне, понимаете, господин мой, я спал в эти мгновенья, и проснулся потому, что стал куда-то падать, а проснувшись, не смог пошевелиться и только слушал и слезы текли из моих глаз, а когда пение закончилось, я разрыдался и более уже не спал. Зачем я проснулся, зачем же я его услышал!
      - И более ты ничего не слышал?
     - Нет, мой господин, но я знал, что что-нибудь должно случиться. Что-то страшное должно случиться. Смертному нельзя такое слушать. Никогда и ни за что на свете. Нельзя смертному слушать голос богини. О, боги, зачем же я проснулся. Зачем же я тебя, земная богиня, услышал! Он же звучит из загробного Дуата.