Лежать было ужасно неудобно, воняло шерстью, отчего-то болели шея и спина, я разлепила глаза. А где это я? Лежу на жесткой кушетке, в чужой комнате. Проснувшаяся память подсказала: я не дома, меня же вчера поймали маньяки и чуть не запытали до смерти! Я вспомнила, как папа замахнулся, и как мама закричала: «Вадим, она убежала!».
Сердце дрогнуло: а вдруг они обрадовались, что меня теперь нет?! Как хочется к маме! Я обреченно вздохнула тихонько, перевернулась на бок и услышала, как в другом углу этой неуютной большой комнаты кто-то разговаривает.
За большим столом сидел здоровенный дядька в форме полицейского и смотрел на моего папу, который что-то тихо ему рассказывал, махал рукой и без конца проводил ладонью по глазам, словно снимал невидимую паутину, волосы у него были всклокочены, взгляд какой-то очумелый, или мне так показалось из моего угла.
— … вот и замахнулся, а кто бы выдержал?! Мы к ней и так, и сяк, и задом об косяк, в общем танцуем два месяца вокруг нее ритуальные танцы, а она смотреть не хочет, ни разу!.. — он потыкал пальцем в полицейского дядьку, — ни разу не подошла сама, я подтащил насильно — она глаза зажмурила! Жена переживает, нервничает, а от этого младшая не может успокоиться, орет сутками, к тому же у нее какие-то колики долго не проходят! В общем сорвался я на Светку! — он махнул головой в мою сторону.
Я поспешно закрыла глаза, будто все еще сплю и навострила уши.
— Ревнует, — покивал головой дядька-полицейский. Он тоже был всклокоченный, смотрел таким же очумелым взглядом и время от времени прихлебывал чай из стакана. — У меня Санька, старший мой, тоже, знаешь, какие концерты устраивал! Мне потом знакомый психолог объяснял: вот ты свою жену ревновал когда-нибудь?
Что-что?! Я превратилась в один оголенный слуховой нерв и приоткрыла глаза. Папа молча моргал и снова проводил ладонью по лицу.
— Вот и прикинь, что она чувствует! — продолжил дядька, не дождавшись ответа. — Сколько ей?
— Одиннадцать, — пробормотал папа.
— Ну! — обрадовался полицейский. — Самый возраст детского вампиризма! В этом возрасте они из нас всю кровь вытягивают вместе с нервами!
— Знаешь, что она мне сказала? — родной отец сдавал меня полицейскому с потрохами, я просто отказывалась верить в происходящее! Меня же посадят в тюрьму, он что, этого хочет?! — «Сами нарожали — сами и сидите!» Прикинь! — делился папа с полицейским.
— Гы-гы-гы! — затрясся дядька на стуле. — Молодец она! Остроумная девчонка! Надо запомнить! Да не волнуйся ты так, подойдет и посмотрит, никуда не денется! Их же двое теперь!
Наверное, я была слишком возмущена тем, что мои слова и поступки стали достоянием гласности, поэтому выдохнула слишком громко и они меня услышали. Папа кинулся ко мне, но дядька-полицейский его становил жестом. Махнул рукой, и папа опустился на стул. Они смотрели, как я путаюсь в огромном свитере, который напялил на меня маньяк, не Саша, а второй, без имени. Я попыталась выбраться наружу, но не смогла высвободить руки из длиннющих рукавов, которые падали до самого пола, сам свитер доставал до пяток и в нем было ужасно жарко.
— Проснулась?! — дядька-полицейский снова усадил моего папу обратно, с сам подошел ко мне.
Я задрала голову, чтобы увидеть его лицо, но поняла, что это безнадежно, его голова маячила где-то высоко-высоко, под самым потолком, и мне гораздо легче было разглядывать пальцы ног, торчащие из-под свитера маньяка, который был без имени. Рукава я кое-как подобрала с пола и придерживала руками. Высоченный полицейский жег взглядом мою макушку, так что она внезапно ужасно зачесалась, но пришлось терпеть.
— Значит так, Загорянская! — прогремел из-под потолка полицейский. — За такие выходки я обычно сажаю вон туда!
Я посмотрела в ту сторону, куда махнула его рука — там была клетка. Самая настоящая клетка, как в зоопарке, и в ней уже кто-то сидел. Вот это да! Вырваться живой из лап маньяков и угодить в клетку?! Туда мне совершенно не хотелось, уж лучше бы я оставалась с маньяками, чем гнить теперь в неволе. Я бросила на папу испуганный взгляд, неужели он такое допустит?! И тут я увидела такое, что почва, вернее пол закачался у меня под ногами, а по голове словно стукнуло дубиной: папа смотрел и улыбался. Мой папа УЛЫБАЛСЯ! Меня собирались посадить в клетку, а он веселился! Помощи ждать было неоткуда и жалобные полу-вздохи сами собой вырвались из моей груди.
— А-а! А-а! — не могла я сдержать невольные всхлипы, глаза наполнялись слезами.
— Сергей, Сергей! — папа вскочил со стула в третий раз, но подойти опять не смог.
Дядька-полицейский снова усадил его на стул и повернулся ко мне.
— Все зависит от тебя, Загорянская! — сказал он мне тоном нашего учителя по физкультуре. — Пойдешь с отцом домой и будешь вести себя прилично, так и быть, на первый раз я забуду об этом безобразии! — он помолчал, я напряженно ловила каждое его слово — решалась моя судьба. — Или… заходи прямо сейчас! — он гостеприимно сделал приглашающий жест к прутьям.
Изнутри клетки на меня смотрела страшная, заросшая морда дикого человека! Все, что происходило со мной, как две капли воды, напоминало мне страшные истории бабы Веры и ледяные мурашки пронеслись по моей спине, несмотря на жаркий свитер. Я быстро шагнула к папе и вложила в его руку свою ладонь вместе с куском рукава.
— Так-то лучше! — кивнул дядька-полицейский. — Имей в виду, Загорянская, я слежу за тобой! Все поняла?!
Я поспешно закивала.
— Свободна! — отпустил меня полицейский, а папа поднял на руки вместе со свитером и отнес в машину.
* * *
Что интересно имел в виду дядька-полицейский, когда говорил, чтобы я вела себя прилично? Я постаралась загрузить себя уроками и исправила все тройки по алгебре, Сергей Алексеевич даже похвалил меня перед всем классом за то, что я взялась за себя, и Лариса Николаевна похвалила, может, этого уже достаточно, чтобы снять с меня полицейский надзор? Свою подпольную войну против Катеньки я продолжала, дома-то за мной не могли наблюдать, но мои подрывные действия никто из родителей не замечал, даже странно, на месте испорченной вещи появлялась новая, как будто, так и должно быть.
На ближайшие выходные я наметила удрать к Маринке на целый день: не может же полицейский следить за мной целыми днями! В парке открылись новые аттракционы, которые стоило опробовать, потом у нас было в планах посмотреть что-нибудь у нее дома, пока ее родители свалили на дачу и купить мороженого, но все сложилось не так, как я рассчитывала.
— Ребенок, вставай! — папа тряс меня за ногу.
Хихикнув, я поддернула ее под себя, но папа затряс меня за плечо, пощекотал по спине и окончательно разбудил.
— Света, просыпайся!
— Сегодня же выходной, — укорила я отца.
Мне хотелось поваляться в постели. Катенька орала почти всю ночь и уж в выходной-то можно дать мне выспаться, пока она молчит! И тут папа меня ошарашил, как выяснилось, он не собирался оставлять мне выбора.
— Света, мама заболела, уже приезжал доктор и сказал, что ей надо лежать, так что сегодня тебе придется остаться за старшую.
— А ты? — резонно возразила я.
— А мне нужно на работу, — обрадовал папа. — На полдня, приду после двух.
— Ну прекрасно, блин! — возмутилась я, выбираясь из-под одеяла. — А кто же будет с Катенькой? — подозрительно посмотрела я на папу.
— Ты будешь. Полдня. Мама подскажет, как и что делать.
Как?! Что?! Я?! Меня вот так запросто поставили перед фактом, и даже мой лозунг «не подходить, не смотреть, и так далее…» не смог мне помочь. Нет-нет, я не могу! Не могу! Слышите меня? Не могу я! Только я открыла рот, что все это выпалить, как папа вышел из моей комнаты и зашуршал курткой в прихожей. Ну ни фига себе! Я заметалась по комнате. Надо его остановить, пока он еще не ушел, надо что-то придумать! Не сидеть же мне и правда с этой пиявкой!
После моего освобождения из полиции родители больше не делали попыток заставить меня приблизиться к сестренке — это слегка нервировало и напрягало. Когда такое затишье, так и жди беды, вот и дождалась! Все-таки они добились своего: с Катенькой сидеть некому, кроме меня. Выходной летел коту под хвост. И все из-за этой мелкой обезьянки! Из-за нее все только страдают: папа вынужден работать, я не могу спокойно гулять, а мама, вообще, заболела — это пиявка довела ее, выпила все соки! И отказаться нельзя, я же под надзором полиции, опять же из-за этой пиявки! Что делать, что делать? Должен же быть какой-то выход?
— Позвони бабе Маше, пусть приезжает! — выскочила я в прихожую, выпалив первое, что мне пришло в голову.
— Света, не начинай опять, — попросил папа каким-то измученным голосом. — Тем более, баба Маша уехала в деревню, так что звать некого.
— Да как я с ней справлюсь?! — возмущалась я, кстати, совершенно справедливо. — Я не умею!
Оставаться с Катенькой-пиявкой один на один мне вовсе не хотелось, я прямо вспотела вся от таких переживаний. Так вот и отмирают нервные клетки, а потом их восстанови, попробуй! Так я, пожалуй, скоро превращусь в какого-нибудь невротика с трясущимися руками и головой, но родного отца это не волновало.
— Что мама скажет, то и сделаешь, — спокойно ответил он мне, продолжая одеваться.
— А тетя Оля? Может ее позвать?
Я лихорадочно цеплялась за соломинки, а также за прочий мусор, плавающий на поверхности воды. Наша соседка иногда заходила к маме и с большим удовольствием нянчилась с Катенькой. Что если ее охватить? Ну не мне же с ней сидеть, в самом-то деле?!
— Свет, тетя Оля — чужой человек. Я не могу стучаться к ней, ни свет ни заря, чтобы просить посидеть с ребенком. Она не обязана.
Вот так! Просто ни убавить, ни прибавить! Чужого человека неудобно просить, а меня, значит, можно пнуть в любое время суток, чего стесняться?! Я стояла перед папой, зло сопела и, второпях, соображала, кого еще из баб и дедов можно привлечь. Баба Маша отпадает, баба Вера тоже по причине их отдаленности от цивилизованного мира, а может, баба Рая (сестра бабы Маши), правда она совсем старенькая?..
— Баба Рая! — крикнула я папе в отчаянии. — Звони ей!
— Хватит! — отец понемногу выходил из себя. — Никому звонить я не собираюсь! Посидишь полдня со своей сестренкой — не развалишься! — закончил он уже грозно.
Капец! Все мои усилия пошли прахом. Да что же это такое?!
— Папа! — взывала я к бессердечному и безжалостному отцу. Он натягивал куртку, а я стояла рядом и взывала, дергая его за полы и мешая одеваться. — Ну папа!..
Я готова была заплакать, но что бы это изменило? Поэтому я решила со слезами повременить. Застегнув последнюю липучку, он посмотрел на меня.
— Света, — голос папы стал слегка помягче. — Мы терпим твои
))
И будут заботиться друг о друге!
