В зимнюю пору, ехал как-то вечерней электричкой в сторону Москвы. Людей, в вагоне было немного. Недалеко, напротив, сидел сильно выпивший, довольно крупный мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести. Он находился в глубоко бессознательном состоянии, и его туловище, в положении полулёжа, сдвинулось к проходу, а голова безжизненно повисла в этом проходе между сидениями, едва, не доставая, пола. Входящие, и выходящие на станциях пассажиры, следуя далее по вагону, замедляли ход, потому что свисавшая, оказавшаяся на их пути голова, наполовину сузила и без того не широкий проход между сиденьями. Пассажиры осторожно, некоторые полу боком проходили то место, между головой и сиденьем. Они бережно, с сочувствием и может быть, с состраданием относились к свисавшей в проходе между сиденьями голове, не дай бог, зашибить её, ненароком, ногой или сумкой.
[justify]
Возможно, такой скучный и однообразный спектакль продолжился бы всё время, моего следования, если бы в него не были введены другие действующие лица. Будто для того, чтобы их участием внести какое-то разнообразие и хоть немного потешить пассажиров в дороге.
По вагону проходили два милиционера с гордо поднятой головой, словно ясны соколы, вылетели на поиск добычи. Строгим и очень сердитым взглядом, они окинули вагон, будто искали кого-то, своего обидчика или нарушителя, и стремительным шагом двинулись дальше. Их стремительное шествие притормозила свисшая между сиденьями голова, закрывшая собой часть прохода. И без того суровые лица милиционеров, ещё более посуровели. Шедший впереди милиционер, чуть замедлив свой ход, резким движением ноги, коленом, зачем-то резко толкнул голову. Так, как будто это какой-то сторонний легко устранимый с прохода предмет, не требующий какого-то особого внимания к себе. Голова, получив довольно сильный толчок, мотнулась в сторону и, описав круг относительно туловища, вернулась в прежнее положение. Нисколько более не задерживаясь возле головы, первый милиционер, всё тем же, стремительным шагом прошёл в следующий вагон. Видимо, совсем не хотелось ему растрачивать своё время на раздумье над тем, зачем здесь не у места голова, и что она мешает свободному проходу.
Второй милиционер, похоже, был более сердитым, нежели первый, он остановился, озлобленно разглядывая голову, будто она нанесла ему какой-то серьёзный моральный урон. Непродолжительное время он стоял возле головы, и казалось, мучительно раздумывает, откуда она взялась здесь, и что надо с ней делать. Голова, так неожиданно оказавшаяся на его пути, тем самым видимо, возмутила его, и никак не позволила ему спокойно пройти мимо неё, и с миром проследовать в другой вагон вслед за своим товарищем, и ничем более, не тревожа покой этой головы. Но, таким необычным появлением своим, она почему-то вызвала приступ злобы и ярости у милиционера, видимо тем, что не соизволила убраться с прохода, чем сильно возмутила и озлобила милиционера, бросила ему вызов, слишком большой уверенностью в себе, своей силе и своём превосходстве, ущемив тем самым его достоинство. И, пройти мирно, мимо неё, признав превосходство головы над собой, ему никак не было возможным, и он принял этот вызов головы, решил не пройти мимо, и вступить в бой с этой головой, чтобы сорвать с неё, глубоко ущемляющее его, выражение спокойствия, уверенности и силы. Внятно разъяснить и указать голове – кто здесь главный. Но, может быть, всего лишь, он просто поразмяться от мучительного безделья и скуки, очень захотел, такое тоже может быть. Или, ещё что-то, из возможных версий, до конца понятных только ему.
А, может быть, вспомнил он сказочный персонаж, вдохновивший и подвигший его на бой с головой, и решил быть не хуже его. Так ничего другого, не надумав, после короткого времени наблюдения и изучения противной стороны, он решительно, намереваясь быстро победить её, начал бой с головой. Начал с того, что сильным и резким движением руки, поддел её снизу, так же, как это делают волейболисты с летящим у самой земли мячом, и резко толкнул её в сторону от прохода, предполагая, будто, что этим действием, он освободит проход от этой ставшей ненавистной ему головы. Голова мотнулась в сторону и вновь оказалась на прежнем месте. Ещё, более озлобившись от своей первой неудаче, он возобновил атаку на неё всякими беспорядочными охватами, захватами, толчками, да так, будто и впрямь с плеч сорвать её хотел. Но голова, какими бы сильными не были рывки, толчки, захваты – всё, что так безжалостно творил с ней милиционер, ещё сильнее была прикреплена к остальным частям своего тела и потому, согласно законам природы и здравого смысла, немедленно возвращалась в прежнее положение и оставалась там до следующего нападения на неё. Выражение лица, да, да, это была не просто голова, у неё было ещё и лицо, с отсутствующим взглядом закрытых глаз на нём, было безмерно спокойным, будто ничего вовсе, с головой не происходит. Первый раунд боя милиционера с головой, был проигран им.
Чего же он хотел от головы, её пробуждения что ли? Чуть, помедлив, по внимательнее, оглядев голову, предполагая видимо, не отыщется ли, ещё какой-нибудь более простой способ стащить голову с прохода, и, не обнаружив ничего более подходящего, что позволило бы ему быстро одержать победу, он начал второй раунд боя с головой. С ещё большим ожесточением и яростью он возобновил атаку на неё. Рывки, толчки, охваты, удары следовали непрерывно один за другим, как будто голова это отдельный предмет вроде мяча, поэтому непременно должен отлететь прочь с этого места и освободить проход. Но, голова, в силу каких-то причин, неизвестных, наверное, этому милиционеру, зависла здесь, похоже, что всерьёз и надолго, и весьма успешно противостояла враждебным ей силам, описывая круговые и поступательные движения, она упорно возвращалась, как, ни в чём не бывало, на прежнее место, всё больше и больше выводя из себя милиционера. Голова, наверное, подумала, сполна ощутив на себе всю ярость нападения – почему это вдруг ни откуда, ни отсюда взявшаяся, явно нечистая сила с таким ожесточением и упорством так люто нападает на неё, уж не погубить ли собирается вовсе, и за что? Всё, то же и на этот раз, безмерно спокойное, невозмутимое выражение лица у головы, с отсутствующим взглядом на нём, только стали гораздо более взъерошенными светлые волосы на ней. Итак, был проигран, и второй раунд боя с головой.
Постояв ещё несколько секунд возле, так и не покорившейся ему головы, всё так же, озлобленно рассматривая её, удивляясь вроде бы на то, что она всё ещё на том же месте, и не веря в то, что невозможно сорвать её с плеч, и отбросить с прохода, милиционер сдаваться не собирался. Он готовился к следующему раунду боя с головой. Стоя возле головы, он внимательно высматривал что-то в ней, что позволило бы в бою с ней, нанести поражение ей, и освободить проход от неё. Намеревался, при внимательном осмотре, обнаружить что-то на голове или в голове уязвимое, старательно вглядываясь своим злобным, ястребиным взглядом в неё, он изучал её, чтобы непременно найти что-то, что принесло бы ему в решающем бою успех, и поставленная перед ним столь сложная и важная задача была бы выполнена. Но ничего такого, способного привести его к победе, на голове и в голове им не усматривалось и не обнаруживалось. Тогда, убедившись, что, какими бы яростными не были атаки на неё, голова вопреки всему, всё ещё прочно сидит на своём месте и мешает проходу, несколько поколебали его воинственный дух, но не остановили его намерений и упорства в достижении поставленной задачи. Он готовился к следующей, ещё более яростной атаке на голову.
Он, ещё с минуту, или поменьше, постоял, отдохнул, переведя дух, и поднабравшись больше сил от земли матушки, и не теряя надежды на успех, начал третий раунд боя с головой. Атака на неё была ещё более яростной, нежели их предыдущие. Голова, уже в который раз, металась и рвалась в разные стороны, крутилась, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, как будто и впрямь намеревалась оторваться прочь от своего туловища. А размётанные по лицу волосы, будто скрывали какие-то тайные намерения головы, что вот сейчас, одним только своим дуновением, она отбросит прочь от себя своего врага. Но вражина от неё никак не отступал, в отчаянии, с ещё большим озлоблением, он обхватил её так, будто был в порыве любовной страсти, только, как оказалось, не затем, чтобы в порыве этой страсти и «радости» зацеловать её, нет, он яростно рвал её и на себя и от себя. Похоже, что расшатать её и вырвать хотел, как рвут расшатавшийся, больной зуб. В ненависти и гневе, с ещё большим ожесточением и злобой он зачем-то гнул её к плечам, к одному и другому, затем к груди, и обратно откидывал её к спине, будто пробовал её на прочность, словно хотел таким образом отломить или оторвать её от туловища. Уже перепробовав много всяких способов, чтобы управиться со злополучной головой, он, в который раз, с остервенением хватал её, казалось, будто загрызть хотел, и поднимал её вместе с остальным телом от прохода, пытаясь усадить на сидении, но у него ничего не получалось, голова снова валилась в проход. Все предпринимаемые им усилия, успеха не имели, голова, несмотря, ни на что, всё ещё оставалась на своём месте – на плечах и в проходе. В порыве гнева, так вдруг, охватившим милиционера в стремлении достижения им цели, он будто рассудок утратил, и совсем забыл, что голова, ну никак не может быть без туловища – остальной части тела.
[b] Пока были в нём ещё силы, не иссякли полностью, от ведения трудного боя, он вновь перешёл к прежним, более простым, уже испытанным в предыдущих раундах, способам ведения этой нелёгкой борьбы. И на этот раз, продолжая яростно атаковать голову, он применял и в этом бою, всё те же, приёмы, вкладывая в них уже, последние остатки своих сил – рывки, толчки и удары. Он как злой пёс, натравленный на голову, беспощадно трепал и рвал её. Твёрдо, решив видимо, не считаясь ни с какими затраченными на это силами, всё же, во чтобы то, ни стало, сорвать её с плеч. Это всё меньше походило на действия разумного человека, рассудок будто покидал его, было похоже, что это, в автоматическом режиме какой-то киборг осуществляет все эти действия по заданной ему программе. Казалось, ну вот, вот голова не выдержит очередного, такого стремительного, бешеного натиска, и в испуге сорвётся с плеч долой, и отлетит куда-то в сторону, но всё же, вопреки усилиям, внезапно налетевшей на неё стихии, и на этот раз она устояла, удержалась на плечах, на предназначенном ей месте. Когда всё закончилось, и уставший супостат прекратил атаки на неё, голова тяжело вздохнула, но дух не испустила, продолжила свой безмятежный сон. По лицу у головы, выражавшему безмерное спокойствие, на этот раз прошлась какая-то кривая гримаса, выразившая
