Дождливыми летними вечерами мы, ребятишки, любили собираться в нашей избе и слушать рассказы тётки Лиды. Рассказывала она всегда напевно и складно, пересыпая свою речь старинными местными выражениями — это нас особенно завораживало. Самым любимым нашим рассказом была история про её старшую сестру, красавицу Любу, к которой сватались тридцать шесть женихов.
— Тётя Лида, расскажи ещё про тридцать шесть женихов…
— Так ведь уже сто раз рассказывала!
— Ну, расскажи ещё разочек, ну пожалуйста!!!
— Что с вами поделаешь? Слушаете уже и не перебивайте…
Лидия подкидывала дровишек в печь и начинала свой рассказ:
— Давно это было: ещё при царе-батюшке. Семья наша была, справная, зажиточная: четыре лошади, три коровы, пашня и покос немалые. Но мы сами со всем справлялись — никогда в нашей семье работников не было. Народилось нас у папаши с мамашей одиннадцать, но не все дожили до отрочества: кто младенчиком помер, кого болезнь после скосила. Осталось нас семеро — три брата и четыре сестры. Старшей из сестёр была Люба, папашина любимица.
И такая она удалась красавица — отродясь такой в нашей деревне никто не видывал. Щеки как яблочки наливные, глаза бездонные, синие, губы как малина, росту высокого, стан гибкий, а коса такая длинная, что когда Любушка на лавку садилась — всегда косу свою приседала. Все только диву давались — в кого она такая красавица.
С детства для Любы самое богатое приданое собирали — знали, что не засидится в девках с красотой такой. Папаша настоял, чтобы и девочек грамоте выучить — и Любушку вместе с братьями с малолетства в школу отдали. Такая была Люба умница — батюшка её хвалил, и папаше с мамашей предавал записочки благодарственные.
Там, ещё в школе, она встретилась с Ваней, сыном бедной вдовы. Жил Ванюша в бедности — мать его замуж снова не шла, одна сына растила, как могла.
И до того Ваня был парень умный и способный, что после окончания приходской школы, батюшка ему бесплатное место в городе в гимназии выхлопотал. Каждый день, и зимой и летом, Ваня ходил до города семь вёрст туда и обратно чрез лес один, но учёбу не бросал. Упорный был парень, старательный.
Все вместе бегали они по малолетству, а как вошли в пору, тут уж и все замечать начали — как придут на беседы с Любушкой, так друг на друга зыркают, будто молнии по избе летают. Да и то сказать — пара они были знатная. Ваня тоже как с картинки писанный — высокий, статный, кудри из кольца в кольцо.
Как шестнадцать им стукнуло — бросились они в ноги к нашим папаше с мамашей, просить благословения. Клялся Ваня, что выучится и в город Любу увезёт, заживут они в достатке. Родители уж чуть и не поверили.
Но вмешалась тут тётка Анна. Она папашу вместо матери вырастила, жила в доме в почёте и уважении, и все её слОва беспрекословно слушались.
— Пусть выучится сначала, да должность получит, потом и сватается! За вдовьего сына-беспортошника не пойдёт Люба!
На том Ване и отворот поворот. Поплакала Люба, да делать нечего.
Закончил Ваня гимназию с медалью и уехал в Питер, учится на инженера-путейца. В те годы это самая денежная была должность. Ждала его Люба, письма писала, и он ей в ответ, а летом уж и виделись тайком от родителей, когда он на вакации в деревню приезжал.
Все эти годы к Любе беспрерывно женихи сватались. Только все одно — отказ. И из-за Волги приезжали сваты, и из Княжева, и из Красного — до того молва о Любиной красоте разлетелась, все хотели счастья попытать, посвататься. Даже купец и города сватался — и тому Люба отказала. Только Ванюшу любила, ждала.
Тем временем Любаше уже к двадцати годкам близилось — по деревенским меркам совсем перестарок. Но такая она была красавица, что женихи никак не отступались — только парень в пору войдёт, сразу сватов шлёт к Любе, хоть и младше он на несколько лет.
Так посватались за эти годы к Любе тридцать шесть женихов — дело неслыханное. Уже вся деревня судачила, что Ваню она дожидается — ни за кого, кроме него не пойдёт. Только тётка Анна на своем стояла: за беспортошника не отдадим!
Вот и последний год остался учиться Ване. Летом они сговорились — как получит он должность, сразу за Любашей приедет.
Только подросла тем временем дочка Егора-почтальона — Дуня. Давно она на Ваню зыркала, пока ещё совсем девочкой была, а как увидела его в то лето — совсем разум потеряла.
И задумала она дело подлое, черное. Ласково так стала к своему папаше льститься, проситься на почте ему помочь. А тот и рад-радёшенек. Так Дунька-разлучница и стала Ванюшины письма перехватывать, и в комод их дома у себя складывать.
Любушка извелась совсем — не пишет ей Ваня, на письма не отвечает, никаких весточек не шлёт.
А на святки Егор с сыном в Питер поехали — хотел он парня своего мальчиком в лавку пристроить. Ну, сговорились с хозяином, что возьмёт он брата Дуни осенью, как тот школу закончит. Гордится брат её, Колька, гоголем по деревне ходит — шутка ли, с осени в Питер поедет на работу! С взрослыми девками у колодца любезничает, а они раскрыв рты про Питер слушают.
И подговорила Дунька своего братца на самую подлую подлость. Как пришла к колодцу Люба, Колька как бы невзначай и рассказывает:
— Идем мы с папашей по Питеру, по самому Невскому проспекту. И вдруг видим — Ваня наш. Идёт весь расфуфыренный, и дама с ним под руку городская. То ли жена, то ли невеста. Загордился он совсем — нам еле кивнул, не стал разговаривать!
Потемнело в глазах у Любаши, она даже ведро выронила. Зашушукались девушки, заохали. Кто Любу жалел, а кто и наоборот ехидничал — многие ведь тридцати шести женихам завидовали, к кому и один-то не сватался…
Вспыхнула Люба и домой опрометью бросилась. Заперлась Любаша в горнице и, заливаясь слезами, дала себе клятву страшную: в ответ на предательство Ванино, выйдет она теперь замуж за того, кто следующий посватается!
Но только вдруг все сваты запропали. Вот уже и лето началось, скоро Ваня учёбу закончит, а Любашу и не сватает никто. Как-то разом все женихи отступились.
А в соседней деревне, Осташево, жил один бобыль богатый, Игнат. Добра огромное количество нажил — и дом-хоромы, и стадо коров, лошадей табун целый, и на пашне у него десять человек работников. Всем хорош был Игнат — и богат, и здоров, и статен. Да вот только лицом Господь его обидел — до того нехорош был, что не то, что девки — вдовы с детьми за него не шли. Так и прожил бобылем почти до сорока годков. По молодости-то он сильно на отказы обижался, а потом уж и рукой махнул: видно, такая судьба бобылем прожить.
Только мать его, бабка Агафья, никак с таким мириться не хотела — ела сына поедом, внуков просила на старости лет повидать. До того его извела, что решил Игнат от матери раз и навсегда отвязаться. Говорит:
— Было мне видение на всенощной. Зашлю я сватов последний раз. Если согласится — это моя судьба, а отказ — значит, мне на роду написано бобылем век доживать.
И решил послать сваху за верным отказом — к Любаше: ну, и всё не так обидно, что тебе тридцать седьмым отказали.
Как сказала сваха, кто их Любашу сватает, папаша даже и звать её не хотел, сам думал отказать. А она вдруг заходит в избу: я согласна. Родители не знали, что и думать — плакать или радоваться. Слухи-то уж об Ивашкиной измене по деревне разнеслись, понятно было, что с горя она за Игната идёт.
Но сговорились, как положено, раз невеста согласна. Да и муж богатый, работящий. С лица не воду пить — слюбятся может ещё.
Игнат не мог поверить счастью своему нежданному — быстрее свадьбу спроворили, пока невеста не одумалась. На субботу венчание было назначено.
А в пятницу Иван приехал. И сразу к Любаше бегом. Она как увидела, что Иван идёт, в сени к нему выскочила. Стоит она — ни жива, ни мертва. Иван-то радуется, обнять пытается:
— Приехал я за тобой, моя Любушка, как и обещал. Закончил учиться с отличием, положили мне жалование знатное, выправил я себе отпуск краткий — на женитьбу, а потом сразу к месту службы с женой: мне уже выписали подорожную.
— Поздно, Ванечка, поздно уже. Я засватана за Игната из Осташево, завтра утром венчание!
Вспыхнул Иван, сорвал с головы картуз:
— Так вот почему не писала мне! На добро Игнатово променяла любовь мою! Так пусть же не достанет тебе богатство его, а детям Игнатовым — красота твоя!
Кинут он картуз об пол и как безумный прочь выбежал.
Кинулась за ним было Любаша, но заступила ей путь тётка Анна:
— Не будет в семье нашей позора такого и бесчестья! Наше слово — крепкое, верное. Не допущу такого сраму, чтобы невеста накануне венчания по всей деревне за парнем бегала!
Тут и братья подоспели и, по указаниям тёткиным, заперли до утра Любашу в горнице.
А Дунька-разлучница на улице к Ивану бросилась — видела, как он опрометью от Любаши выбежал:
— Забудь эту изменщицу, Ванечка! Я тебя люблю, я за тобой куда хочешь поеду!
Посмотрел Иван на Дуню, да и сказал сгоряча:
— Собирайся, Дунька, ты девка видная! За женой поехал - с женой и вернусь!
Так и укатили они этой же ночью в Питер на перекладных. Дуня так собиралась поспешно на радости, что письма Ванины в комоде забыла, в печку не бросила…
Написала письмо потом Дунька родителям: обвенчались с Ваней и уехали далеко — в Маньчжурию, на Китайскую железную дорогу. Больше слуху о них в деревне не было…
Не успели Люба с Игнатом окрутиться, как начало сбываться проклятье Иваново. На Ильин день разразилась гроза страшенная. Всех коров грозой поубивало, лошади по лесам разбежались, а молния ударила прямо в хоромы Игнатовы. От этого пожара занялась и вся деревня Осташево — целиком сгорела, до последнего дома. Хорошо, хоть днём это было — люди, в чем были, но живые из домов повыскочили.
Не оставили в беде погорельцев Осташевских — всем миром выстроили им новый посад на краю нашей деревни, он и до сих пор стоит, Свистухой прозывается. Там домик и Любаше с Игнатом достался. Они оба работящие, жили — не бедовали, только уж такого богатства никогда у них не было.
Что и как у них там сложилось — неведомо, только несколько лет после свадьбы детей у них не было. Уж как Игнат любил Любашу — на руках носил, все бабы судачили. Потеплела к нему Любаша, оттаяла. И родился у них наконец-то первенец. Как радовалась-то бабка Агафья — дожила-таки внуков попестовать!
Только и тут сбылось проклятье Иваново. Пятерых детишек они нажили, но никто из них не удался в Любашу — никому её краса не досталась…
А как пришло время помирать бабке Марфе, матери Дунькиной, позвала она к себе Любашу. Отдала она ей письма Ванини, в комоде найденные, да за злодейство своей дочери покаялась.
Так и узнала Люба, что любил её всегда Ванечка, а она сама замуж вышла первая, злым наветам
