(миниатюра в диалоге)
Посвящаю другу, известной местному кинорежиссёру эротических сцен Гаррибальду Ебулкину
- Гарька! Мне сегодня приснился интересный сон. Как будто я – председатель колхоза. А ты – зверский кулак с вечно мрачной рожей, похмельным выхлопом и с железным обрезом, скрывающийся от нашего советского правосудия в
дремучем непролазном лесу. И вот иду я с пляжа, и настроение у меня чудесное, и
коккендроны совершенно не чешутся (ну, совершенно!) - и вдруг ты неожиданно
выскакиваешь из-за громадного гнилого пня и направляешь на меня свой зверский
обрез. Тогда я распахиваю на груди рубаху и кричу тебе бесстрашно: «Стреляй,
гад! Стреляй, ублюдок! Стреляй, сволочь! Козёл! Подонок! Тварь! Пидор! Гавнище
мерзотное! Гнида казематная!...
- Может, хватит?
- Чего хватит?
- Обзываться.
- Что? Колет глаза правда-то? Нету у тебя никакой совести признать своё лядское ничтожество. И вот ты медленно поднимаешь на меня своё железное дуло, а я, не сгибаясь, смело смотрю в глаза нависшей надо мною смертельной
опасности и кричу тебе: «Стреляй, скотина! Стреляй, пидорюга мерзотная! Тварь
ходячая! Гавносос твердокаменный…
- Ты это уже говорил. Можешь не повторять.
- Говорил? Тогда извини, увлёкся. И вот поднимаешь ты на меня своё беспощадное железное дуло, а я кричу тебе, презирая опасность…
- Ты по третьему разу уже пошёл? Чем закончилось-то? Застрылил я тебя, слава Богу, или так и оставил мучиться?
- Не успел застрылить. Потому что неизвестно откуда примчались бесстрашные красные конники и изрубили тебя, скота, без всякой пощады в пух и прах. А мне ихний командир пожал руку и сказал: «Спасибо,
товарисч!». И долго её тряс.
- Кого?
- Руку.
- Зачем?
- Ни за чем. Так положено.
- Да… Тяжело тебе. Понимаю. Может, по сто пятьдесят? Чтобы сны придурошные не снились?
