В некотором царстве...

     
           В субботу вечером гражданин Бухов, прогуливался по одной из заброшенных аллей городского парка, карманы его выходного костюма подозрительно оттопыривались. Остановившись возле едва видимой бреши в декоративном кустарнике, он с видом тайного заговорщика огляделся по сторонам и, вжав голову в плечи, выставив вперёд руки, протиснулся сквозь кусты. Никого нет! Поляна пуста. Заплетаясь ногами в высокой траве, добрёл до старого, расколотого молнией, дуба, и устало повалился наземь; наконец-то можно передохнуть — место для этого вполне подходящее, не раз им используемое. Расстелил перед собой газету и стал извлекать из бездонных карманов припасённые для пикника ингредиенты. Волнение улеглось и он, предвкушая сладостные минуты встречи с Бахусом, потирал руки, разглядывая с блаженной улыбкой живописный натюрморт. Вот–вот произойдёт оздоровительное, долгожданное  свидание человека с божеством, как в это самое мгновение перед ним возник, неизвестно откуда взявшись, маленький старичок без бровей и ресниц. Не совсем конечно маленький, так, метр с кепкой, в выцветшем, некогда сине-голубом, сатиновом халате. На седых его волосах залихватски сидел картуз переживший, по-видимому, не одно поколение своих владельцев. Стоптанные сапоги его, смотревшие носами в разные стороны, давно были не чищены и по-русски говоря — просили каши.
      — Так-так, пьем, значит!  Спрятались, затаились в закутке и один, портвешок хлещете, под стать росомахе*. Это как понимать, — на мир обиделись? Или жаба душит? Я вот всю дорогу стою у дерева — жду, может, предложит кто чарочку за компанию. Так нет, — ни разу никто и не предложил. А сколько вас тут за день перебывает — не счесть. Сами всё выдуют, а мне только остаётся пустую посуду собирать да объедки колбасные. Это разве честно? Я вас спрашиваю, — это честно?  — старичок угрожающе почесал свой подбородок поросший почему-то зелёной бородой и добавил с ухмылкой:
      —Ты не бойся меня, добрый человек, зла не причиню! — лицо его просветлело, будто с солнца хмурые тучи сошли. — Настроение сегодня у меня как видишь игривое, для знакомства сподручное.
      — Да я не заметил вас, извините! Угощайтесь, прошу. Как же за знакомство не выпить. — Залепетал опешивший Бухов, протягивая стакан с портвейном.
      — Во-во, и я про то же. — Старичок подхватил пластмассовый  стаканчик — Будь здоров! — и лихо опрокинул содержимое в беззубый рот.  —  Фу, какую всё-таки гадость вы пьёте, врагу не пожелаешь. Дай скорее чем не-то закусить …  Это что, колбаса что ли? Ну, вы люди даёте…! Да уж лучше я крапивой заем, всё полезней, огурчиком свежим отдаёт. Не веришь? Попробуй… Ну, рассказывай, кто ты, из каких краёв к нам пожаловал. Да, представиться забыл — Парковый, я. Да, да — Парковый, из леших мы. Предки-то наши в лесах здешних жили — лешими звались, а как люди сюда пришли, так от лесов ничего и не осталось, только видимость одна да воспоминания. Людям-то ничего не надо. Вот как тебе — пришёл, нагадил и обратно к себе в каменные казематы, а за вас тут порядок наводи, мусор собирай. Так надоело, плюнул бы на всё да уехал куда подальше, да токмо всюду едино. … Ты рот-то прикрой, ишь губу-то свесил; с лешими поди никогда не знавался, — зря, много нашего брата по земле ходит, многие и в люди выбились, да только позабыли откель произошли. Ну, да это бывает, коль лоб узок.
      Городской житель, любитель отдыха на природе всё никак не мог прийти в себя от изумления: не верилось в происходящее. Вроде обычный выходной день, вон и солнце светит, ветерок в листве шуршит, самолёты по небу летают, в руке стаканчик с портвейном, вроде и портвейн не плохой, судя по запаху, и на тебе, пожалуйста —  леший и не простой, а парковый. Во сне такое не привидится. Вроде бы сегодня ещё и не пил. Разве что попробовать ущипнуть себя, чем черт не шутит. А может позвать кого?
      Бухов с тоской поглядел на бутылку:  Нет, третий лишний. Уж лучше вдвоём с лешим — и залпом выпил.
      Как ни хаил леший винный напиток, однако, заметно стало по разговору, как забрались градусы под его старый картуз и на время укоренились там.
      — Добре угостил ты меня, мил человек и за то поклон тебе, и почет великий. Теперича мой черёд гостеприимство выказывать. Прошу,  добрый барин ко мне, в мои чертоги. — Проговорил леший и коснулся дерева веточкой, что была в руке. В тот же миг увеличилось то древо в размерах и образовалось в нём огромное дупло дверью дубовой прикрытое. Хозяин леса открыл ту дверь, на железных петлях навешанную, и пригласил гостя вовнутрь.
      Поклонник виноградной лозы, освоившись с присутствием древнего мифического персонажа в виде антропоморфного существа, который в христианскую пору был зачислен в разряд нечистой силы и, признав происходящее за действительность, шагнул за порог. Дверь тут же захлопнулась и он оказался перед лестницей ведущей в низ, ступени которой невероятным образом искривлялись и в конечном итоге тот кто спускался должен перевернуться вверх ногами.
— Смело ступай за мной.
      — Да, но как же … — гость засомневался и оробел. Окружающий полумрак вызвал тревогу, страхом наполнив сердце.
      Леший, хозяин здешний, взяв где-то фонарь пошёл впереди подсвечивая гостю, тот решил смириться со своей участью, в конечном счёте, сам выбрал свою судьбу расположившись под этим деревом. И ничего не произошло; спустился по лестнице не почувствовав как перевернулся, — никакая гравитация не действовала в том мире в коем он оказался.
      Перед ним открылась ещё одна дверь, за которой сияла чистотой и порядком деревенская горница. В распахнутые окна заглядывало румяное солнце, заставляя все вещи радостно улыбаться. Лёгкий ветерок, вливаясь через подоконник, растекался по избе свежестью раннего утра.
      — Ну вот, здесь я и живу,— с приходом в свои владения леший изменился.  На нём чистая рубаха красной нитью вышитая, цветастые портки в сапоги новые заправлены. Слез он в подпол и на столе вскоре появились дежурные блюда — огурчики солёные, грибочки маринованные, капустка пластовая. У гостя ажно слюна потекла. А в конце на стол бражечка медовая выплыла. Садитесь за стол, милости просим!
      Присел горожанин Бухов на лавку и хотел извлечь из карманов свою закуску, но хозяин воспротивился:
      —  С твоего мира здесь ничего не надобно, своего достаточно. Здесь не должно быть того что не должно быть. Это в вашем миру хожу я в не чищенных сапогах — сия грязь ваша, отчего и оставляю за дверью одёжку, которую ношу у вас, чтобы какой вирус сюда не занесть, и так уже ваши привычки здешние обитатели перенимают. Ну чего долго разговор вести, прошу к столу. 
      Скоро время бежит за разговором коль брага на столе. Захмелели собеседники.
      — Что-то потянуло в разгуляево, — лукаво прошамкал беззубым ртом леший, — а не пойти ли нам по кикиморам? Я знаю тут одну, живет недалече. Такая же забытая и одинокая, как и я. Посидим, погуторим, давненько я у неё не бывал. Чай, поди, не совсем всё тиной поросло. Мы хоть по вашему и нечисть, а всё ж без женского полу, как и вам, ну никак нельзя. В общем, чего зазря лясы точить, сам знаешь — который год без жены мыкаешься, на судьбу жалуешься, небритый, не ухоженный из друзей только один Бахус. Айда, наведаем старушку!
      Гость во хмелю совсем страх потерял, что поначалу в поджилки вселился. Раздухарился, себя чуть ли не хозяином чувствует — всё трын-трава. А подавай нам русалок, а коль нет — так кикимор, всё едино!
      Вышли на улицу, а там — благодать божия! Жить бы да радоваться, дышать полной грудью ароматами трав и цветов медоносных, что вокруг на лугах глаза радуют. Слаще звуков струн арфы небесной слышится птичий хор, что слух и душу ласкают. Солнце златокудрое своею рукой лицо умывает.
      Не долга стёжка под ногою вилась, как повстречалась им девица вся в красном, и платок и платье, в косы ленты червонные вплетены. Шла она на встречу с улыбкой, с глазами озорными на круглом лице на коим солнышко отметилось. Поздоровалась и мимо прошла, то была вечерняя зорька. Следом за ней как бы прохладой повеяло.
      Идёт гость — диву даётся: сколь прожил на свете, а таких красот и чудес не встречал в своём миру. Там суетою всё огорожено, тяжело пробиться глазам и душе к прекрасному, смотрим на мир сквозь призму своих проблем от чего и не видим настоящего содержания. Свежий ветерок повыветрил хмельную дурь из головы, а тут как раз и к месту пришли.
      Стоит перед ними изба с палисадником, в сирени сиреневой да белой утопает. Гость подивился, — не то ожидал увидеть, — нет у дома не одной куриной ножки. Обошел вокруг — ну не та сказка, хоть тресни!  И леший стал похож больше на деревенского мужика, чем на лесную нечисть. Вдруг лешак стащив свой картуз раскланялся, ногою шаркая — это на крыльцо вышла хозяйка пяти стенной избы.
      Из дверей показался кончик носа, тонкий и длинный,— намного длиннее чем можно  себе представить, — он съёжился, подёргался в разные стороны, и наконец, принюхавшись вытянул вслед за собой всю голову с белым, обсыпанном мукой лицом и словно уголья черными глазами.
      — Фу-фу! Крепким духом пахнет, небось, с утра уже бражничаете. И кого ты, леший, опять притащил?  Нет покоя от твоих собутыльников. Сколь раз говорила — оставь в покое народ православный, переродились они, не верят уже в сказки. Да и вообще ни во что не верят. Хоть бы телевизором обзавелся и глянул на ихние творения. Не нужны мы — ни детям, ни переросткам старым. Да и к лучшему это, не-то у нас дач понастроят, выживут всех аборигенов с родных мест. Куды тогда деваться?
      — Во-первых, долгих лет и здравия желаем! Во-вторых, что ты с порога гневишься? Сперва наперво в избу пригласи, чаем угости, или совсем всё позабыла? Давненько ли гости захаживали? — ответствовал леший.
      — Гости? — Не прошенный гость, что в горле кость, — Много тут вас нахлебников, дармоедов. На готовенькое все мастера. Ну да ладно, милости прошу к нашему столу. Не зря видно мне поутру Среча* гостей нагадала, я пироги и затеяла—вот-вот в печи подойдут. — Кикимора широко улыбнулась, подмигивая лешему — мужичок-то хоть стоящий?
      Глядя на лешего протрезвевший на свежем воздухе Бухов тоже поклонился, поразился длине носа кикиморы и переступил порог, за которым ждала его светлица увешанная кружевами и рушниками вышитыми. Простенки расписаны  орнаментами с алконостами и лебедями, да зверями диковинными, цветами различными да травками кудрявыми. В дальнем углу у окошечка сидит девица, пряжу прядёт из лучей солнечных, что в окошко то заглядывают. Зовут ту девицу Среча. 
      Обомлел гость, не может и слова вымолвить — не так представлял он жизнь «нечисти», что в сказках описана, да и имя-то такое им не подходит. Попав сюда узрел — здесь герои сказок предстают в иной ипостаси, со своим истинным лицом, а не в тех масках в кои религия со временем их облекла. Ибо  рождены они были от соития человека с природой, от его зависимости с окружающим миром. В извечной суровой борьбе за жизнь оживотворялась природа наделяемая человеческими качествами.
     
      Поставила хозяйка самовар на стол, трав заварила, стала гостей подчивать,