пятьдесят тысяч – вот моя цена!
- Нет, нет, нет, это не дело, - Хенкель смешливо замотал головой. – Максимум, что я могу сделать – это восемьсот пятьдесят тысяч.
Пётр пристально посмотрел ему в глаза. Похоже, этот дилетант решил поиграть с ним.
- Вы понимаете, что я запросто могу найти другого продавца?
Хенкель нахмурился.
- Понимаю. Но ведь и я могу найти другого покупателя, правда?
Пётр Игоревич фыркнул и упёрся руками в свои толстые бока. Он не мог допустить, чтобы такое сокровище досталось кому-то другому.
- Миллион сто тысяч. Вот моя цена. Идёт?
Продавец задумался.
- Вместе с домом?
Пётр поморщился, борясь с желанием оставить дом себе. Нет. Этого никак нельзя было допустить Иначе он не сможет принять товар со спокойным сердцем. Ему нужны только такие вещи, за которые не стыдно расстаться с домом. Через силу, сдавленным голосом он произнёс:
- Да, вместе с домом!
- Тогда девятьсот пятьдесят тысяч – и точка! – резко оборвал Хенкель.
- Чёрт! – воскликнул Пётр Игоревич. Он чувствовал себя раздосадовано. – Вы разве не понимаете, что это слишком мало?
- Попрошу не выражаться в моём заведении! – насмешливо протянул Хенкель. – Девятьсот пятьдесят тысяч вместе с домом – это итак слишком много! Я делаю одолжение, что позволяю себе принять такие условия!
Покупатель замолчал. На мгновение он всё-таки допустил в голову мысль о том, чтобы предложить оставить дом себе, но тут же прогнал её оттуда.
- Миллион пятьдесят тысяч. И ни копейкой меньше, - поборов досаду, гордо произнёс он.
Хенкель взмахнул рукой и стал отодвигать пачки с купюрами от себя.
- Нет, нет, так я не веду дела. Можете забирать себе всё это. Знаете, между прочим, мне на прошлой неделе предлагали купить эти запонки за семьсот тысяч. Вот я дурак, надо было соглашаться тогда! Нет же, приходят сюда всякие эстеты и предлагают дома…
Пётр Игоревич заскрипел губами. «Вот, значит, как он меня называет! «Всякие эстеты»! Да что он позволяет себе, чёртов плебей!»
- Миллион двадцать пять тысяч! – заорал он. – И выбирайте, пожалуйста, выражения, милейший! Я носил за свою жизнь разные запонки, и многие из них были явно подороже этих, так что вы должны быть благодарны мне, что я предлагаю вам такую низкую цену!
Хенкель посмотрел на него с картинным огорчением, покачивая головой.
- Вам что, правда настолько нужны эти запонки? Даже несмотря на то, что их носил мой покойный дед? – он выделил слово «покойный» укоризненным тоном.
Мужчина в цилиндре помолчал, сверля его взглядом. Уголок его губ чуть приподнялся вверх.
- Сойдёмся на миллионе! – воскликнул Пётр Игоревич. – Миллион и мой дом. Это не слишком высоко для вас?
Хенкель нахмурил лоб, обдумывая предложение. Помолчав немного, он одобрительно кивнул.
- Ну ладно. Пускай миллион. Я думаю, это ещё не выходит за рамки.
Пётр Игоревич просиял. Он быстро забрал несколько пачек, пересчитал в них купюры и забрал лишнее, оставив продавцу ровно миллион рублей.
- Закладная на дом лежит у меня в кабинете, - бодро сказал он. - Я уже заполнил её, вам осталось лишь поставить подпись в нужном месте.
Хенкель кивнул. Он сложил деньги в сумку под прилавком и повесил ключи на стенд за стеклом.
- Вам завернуть? – он улыбнулся всё той же широкой желтозубой улыбкой, которой встретил его на улице.
- Да, пожалуй, - с важным видом протянул Пётр Игоревич.
Он встал, выпятив грудь и засунув руки в карманы. Хенкель аккуратно положил запонки с бумажный пакетик и заклеил его.
- Ну… - Он протянул товар покупателю. – Поздравляю, они твои! Не хочешь ли купить что-нибудь ещё, друг?
- Нет, спасибо, - поморщился Пётр. Он приподнял пакетик вверх, заворожено глядя на него.
- Для таких разборчивых ценителей антиквариата у меня всегда найдётся товар по-настоящему уникальной редкости. Старинные вазы, портсигары, которыми пользовался сам адмирал Дрейк… На следующей неделе поступит набор булавок, которым уже больше двухсот лет!
- Простите, мне пора, - бросил клиент, отворачиваясь от него.
- Хорошо, до встречи, друг! – крикнул вдогонку Хенкель. - Заходи ещё! Я всегда рад образованным людям!
- До свидания, - буркнул Пётр и вышел наружу.
Хенкель прошёл обратно за прилавок. Он достал из-за стекла ключи, повертел их в ладонях, пощупал мозолистыми пальцами неровный край.
- Боже мой, - пробормотал он. – И ведь это только первый покупатель! Похоже, день начался неплохо.
Он вышел на улицу, лихо спрыгнув со ступеней, поправил грязный фартук и заголосил:
- Сувениры! Подарки! Украшения! Запонки! Чудесные запонки! Заходите, не стесняйтесь! Самые скромные цены...
Пётр Игоревич шёл по улице, щурясь от солнечного света, бившего в глаза после полутьмы комиссионной лавки. В руках он вертел старые, потёртые от времени латунные запонки, которые извлёк из пакета, едва покинув вагончик.
«Какой успех!» - довольно думал он. – «Здорово я облапошил этого дилетанта. Он и не знает, с чем он расстался только что!»
Он улыбался, измеряя блестящими носами туфель плоскую брусчатку рынка, выпятив массивный подбородок навстречу солнечному дню. Войдя в раж, Пётр Игоревич ускорился и вдруг запел, заставив вздрогнуть проплывавших мимо пешеходов:
Эх! На сопках седовла-асых велика-анов… ка-анов!
Тратили мы дни вдвоём с тобой…
Найдя укромный угол у входа в церковь, где раздваивалась главная магистраль базара, он прилёг у стены, укрывшись найденной неподалёку картонкой. Он заворожено рассматривал запонки, крутя их перед глазами, наблюдая, как играет в их тусклых перегибах солнечный свет. «Какая чудесная вещь!» - думал Пётр Игоревич. – «Потрясающие запонки. Они теперь мои. МОИ запонки.»
Полуденная жара спадала, и базар редел, потихоньку превращаясь в обычный рынок. Людские реки мелели, насытившись захваченными товарами, и вскоре стало очень просторно; за десятками коричнево-жёлтых стен теперь можно было даже расслышать лай дворовых собак, получавших обеденную порцию мяса от угрюмых поваров местных кафе. Лишь изредка проплывавшие перед носом силуэты заставляли мужчину в пыльном, помятом плаще отвлекаться от любования бесценной реликвией, которую ему только что удалось заполучить.
Со всей этой суетой Пётр Игоревич совсем не заметил, насколько чудовищно устал. Он откинулся на стену и закрыл глаза. Какой-то мальчуган, пробегавший мимо, кинул ему мелочь, но Пётр Игоревич уже не видел этого. Удовлетворённо выдохнув, он провалился в сон, умер и сгнил. Прохожим казалось, что на белом черепе скелета застыла широкая, довольная улыбка.
