С Юстонского вокзала я отвез сыры на квартиру моего приятеля. Его жена, войдя в комнату, понюхала воздух и спросила:
— Что случилось? Скажите мне все, даже самое худшее.
— Я ответил: это сыр...»
Джером К. Джером.
«Трое в одной лодке, не считая собаки».
Его звали Рубо де Понтевес. Урожденный французский дворянин с благородной сединой в волосах и изысканно холеными руками, он работал плотником в нашей конторе. Человек двести бездельников занимали два этажа одного из зданий в центре города, подсчитывая за нашими героическими нефтяниками пробуренные метры, добытые тонны и прочие цифры бесконечно социалистического соревнования. А Понтевес сколачивал стеллажи, полки, ящички для всего этого бумажного хлама. От него вечно пахло свежей стружкой и смолой благородных старых сосен. И когда он, урожденный французский шевалье, подошел ко мне, потомку татарского княжеского рода, и попросил из очередной московской командировки привезти пару кило сыра, я не смог отказать.
— Дорогой Айрат, — сказал он, доставая из бумажника двадцатипятирублевую купюру кончиками ногтей большого и безымянного пальца, — вы меня бесконечно обяжете... — И, словно смутившись, замолчал, глядя на мой комсомольский значок с надписью «Я строил Беркакит». Я проследил направление его взгляда и поспешил помочь: — Беркакит — это станция в районе БАМа, я был там в журналистской командировке.
— Увы, — задумчиво молвил Понтевес, — мне больше знакомы селения в районе Воркуты и Магадана. Впрочем, я совсем не об этом... Не могли бы вы купить для меня в Москве два кило сыра рокфор?
— А что, в Уфе этот сыр не продается? — задал я наивный вопрос.
Понтевес посмотрел на меня долгим взглядом бывшего окололагерного детдомовца, которого именно там научили управляться с молотком и фуганком, и терпеливо принялся объяснять:
— Более того, милый мой, рокфор и в Москве не везде продается. Я даже думаю, что и в том единственном месте, где он бывает, его может не оказаться. Поэтому вот вам еще пять рублей на тот случай, если придется съездить туда несколько раз. Услышанное потрясло меня. Оказалось, что рокфор бывает только в магазине «Российские сыры» на Горького, что стоит он двенадцать рублей за килограмм и являет собой субстанцию голубого цвета с весьма специфическим запахом. Не будь мое дворянство испорчено шестьюдесятью годами безродного большевизма, я бы понял, почему никто в конторе так и не согласился выполнить просьбу благородного плотника. Но стоимость продукта (двенадцать рублей — обалдеть!), его высокопарное название рокфор (чуть ли не один из героев Дюма!) совершенно заслонили прозаическую сторону дела. Я потом тысячу раз пожалел, что невнимательно выслушал своего собрата по голубой крови о том, как следует правильно транспортировать этот голубой сыр. Лишь обещанная бутылка вина в случае удачной доставки и слова «сдачу оставьте себе» запечатлелись в моей неразборчивой юношеской памяти. Я принял деньги и записал поручение плотника в блокнот, уже испещренный просьбами сослуживцев привезти растворимый кофе, карамель «Коровка», миндаль в шоколаде, польских цыплят, детскую железную дорогу, любую обувь марки «Саламандра», альбом с гравюрами Дюрера, духи «Пани Валевская» и еще массу барахла, которое в те годы можно было купить только в Москве.
К чести столичных коллег, в обмен за башкирский мед и легкую переплату большинство из перечисленного мне принесли прямо в гостиницу. Но стоило завести речь о сыре рокфор, мои собеседники либо пожимали плечами, будто не понимая, о чем идет речь, либо начинали глупо хихикать и жестикулировать, словно отгоняя мух, жужжащих вблизи лица. Лишь Жора Топуридзе, ответственный секретарь журнала «Советский нефтяник», куда я привез материалы о подвигах башкирских буровиков, загадочно улыбнулся и спросил:
— Старик, а ты читал такого писателя — Джером К. Джером? Не читал? А зря... Классику нужно знать, — и ехидно замолчал.
Словом, покупка загадочного сыра отложилась на последний день. Водитель дежурной министерской «Волги», на которой я должен был попасть в Домодедово, был важен, как портрет Брежнева на первой полосе газеты «Правда». Мне с трудом удалось уломать его подождать возле магазина, пока я покупаю этот злосчастный сыр. Времени он мне дал в обрез, поэтому я ворвался в торговый зал, как царская конница в пылающую Казань. Пронесясь вдоль прилавков и нигде не обнаружив дворянского названия, я наконец уткнулся в небольшой закуток, из которого воняло, как из неубранной покойницкой. Возле прилавка я застал единственного покупателя с шарфом через плечо и в широкополой белой шляпе.
— Вы моя благодетельница! — рассыпался он перед продавщицей в засаленном фартуке, нарезавшей сыр огромным ножом.
— Ну что вы, Самуил Яковлевич, — ворковала та хриплым от «Портвейна» голосом. — Я всегда рада вам услужить. Рокфор сегодня свежайший!
Я с опаской выглянул из-за спины московского пижона и увидел голубой сырный шмат, покрытый толстым слоем шевелящейся плесени. Меня замутило, как студентку на третьем месяце беременности, а пижон, словно нарочно, отправил кусочек этой субстанции в рот, со смаком пожевал и воскликнул:
— Действительно, свежайший!
Я невольно издал горлом утробный звук. Москвич участливо посмотрел на меня и сказал с интонацией психиатра:
— Милейший, вы, боюсь, ошиблись отделом. Плавленые сырки «Дружба» продаются вон там.
Меня возмутил тон, с которым говорил со мной этот столичный хлыщ, и я, стараясь дышать ртом, а не носом, упрямо заявил:
— Нет, я не ошибся. Мне нужен именно рокфор, и именно вот этот, свежайший. Пожалуйста, взвесьте мне два кило и побыстрее, а то меня машина ждет. Я на самолет опаздываю.
— И куда же вы полетите с двумя кило рокфора? — заинтересовался мой собеседник.
— В Уфу, — ответил я. — Его заказал мне мой знакомый французский дворянин.
— А что французский дворянин делает в Уфе?
— Плотником работает.
Продавщица уронила нож и заржала, как курящая лошадь, а Самуил Яковлевич улыбнулся уголками губ и вкрадчиво спросил:
— Вам, наверное, очень дорог этот человек?
— Почему? — спросил я, не чувствуя подвоха.
— А потому, что только ради самого близкого друга можно решиться провести два часа рядом с сыром рокфор в закрытом помещении. Да еще когда вокруг почти сто пассажиров... А вы симпатичный, — добавил он после паузы и погладил меня по щеке рукой, пахнущей французскими духами пополам с рокфором...
Водитель уже было разинул рот, чтобы сказать, что ему, возившему космонавтов и клоуна Енгибарова, не пристало ждать по полчаса провинциальных уральских хамов, но вдруг замолчал и задумался. Минут пятнадцать наша «Волга» неслась в сторону аэропорта, пока от запаха не начали слезиться глаза. Тогда шофер остановился, вывалился из кабины и задохнулся ароматом прелой подмосковной листвы.
— Парень, ты это кончай, — сказал он мне, натужно прокашлявшись. — Ты чем сегодня завтракал?
— Яичницей с колбасой, — ответил я, краснея от корней волос до самого кончика.
— А яйца точно были свежие?
Пришлось признаться, что все дело в авоське, которая по причине своей сетчатой фактуры не в состоянии сдерживать запаха только что купленного сыра.
— Фу ты, слава тебе Господи! — вдруг вздохнул водитель и облегченно перекрестился. — А я-то ведь черт те что подумал...
— Понимаешь, неделю назад у нас дома кошка сдохла, — объяснял он мне после того, как мы обмотали сыр куском грязной ветоши, полили ее автолом из канистры и продолжили путь. — Так ведь нет умереть, как все нормальные люди. Она, дура, залезла за батарею и там преставилась. Пока нашли, пока то да се... Ну, сам понимаешь. И вот я еду и думаю: а уж не моя ли Муся с того света вернулась?
— Между прочим, — заканчивал водитель свой рассказ уже в аэропорту, доставая из багажника мои тюки и свертки, — та история с Мусей не без пользы для меня случилась. Теща три месяца у нас жила, выгнать не могли, а тут в два дня собралась и укатила в свой Днепропетровск... Ты не женат? Нет? Ну, когда женишься, приезжай к нам в Москву за сыром. Верное средство от тещ...
В зале ожидания я с дрожью в сердце пристроился к концу очереди на регистрацию. Через пятнадцать минут выяснилось, что мои надежды на автол и ветошь напрасны. Сначала рядом стоящая женщина с размаху шлепнула по заднице своего малолетнего сына и потащила того в сторону туалета. Пацан громко заорал, не понимая, за что его бьют. Потом какой-то мужик заявил, что наша очередь напоминает ему траурную процессию. Пассажиры нервничали и бросали друг на друга подозрительные взгляды. Запах, исходящий из моей авоськи, создавал столь причудливые ассоциации, что непосвященному человеку могло показаться, будто люди топчутся на месте бывшего скотомогильника рядом с только что отстроенными автомастерскими. Наконец дежурная на регистрации сунула голову в амбразуру, в которую по транспортеру уплывал багаж, и заорала:
— Сысоев, сволочь, сколько раз тебя просили, не бери кур в нашем буфете! А раз уж взяли, сожрите всей бригадой, а то у меня здесь пассажиры задыхаются!
И только в салоне «тушки» мне немного повезло: я разместился по соседству с группой знатных свинарок, возвращавшихся с сельскохозяйственной выставки. Румяные тетки пили водку, пели «Утырале янарыма»* и абсолютно не обращали внимания на аромат моей поклажи. Только одна из них на втором часу полета ткнула пальцем в авоську и поинтересовалась, где я в Москве брал дыню. Я проблаженствовал в их компании все время до посадки в Уфе.
Дальнейшее уже было делом техники. В автобусе я, вспомнив студенческие годы, вывесил сетку с сыром за окно, и ни один пассажир ничего не заметил. Правда, следующие за автобусом легковушки громко сигналили и вихляли из стороны в сторону, но это меня уже мало беспокоило.
Прямо с остановки, не заходя домой, я ломанулся на работу. Взлетев на свой этаж, я добежал до двери плотницкой и забарабанил в нее, надеясь, что француз на месте. Тот, открыв дверь, не успел и слова вымолвить, как я сунул ему в руки авоську с сыром и исчез в коридорном сумраке.
Следующим утром, сидя на рабочем месте, я со страхом ожидал, что старик обрушит на меня обвинения по поводу тухлятины, которую я привез ему из столицы. Но тот вошел в кабинет весь сияющий, сердечно поблагодарил за оказанную услугу и на глазах у сослуживцев водрузил на мой стол бутылку дорогого вина.
— Надеюсь, у вас не было проблем с моей покупкой? — спросил он участливо.
— Ну, что вы, — ответил я, — напротив: мне было так интересно.
— Вы знаете, — склонился он ко мне и хитро подмигнул, — я только что говорил с вашим начальником, и он мне сообщил по секрету, что на следующей неделе вас вновь отправляют в Москву. Так вот там, при французском посольстве есть единственный в столице магазин, где можно купить свежемороженые лягушачьи лапки. Айрат, дорогой, вы меня очень обяжете... — И полез в карман за бумажником…
С тех пор минуло три десятка лет. За это время я распробовал, что такое рокфор. Этот мягкий сыр с голубыми прожилками и благородной плесенью следует тонким слоем нанести на кусочек белого хлеба, добавить немного сливочного масла и запить белым
Да и плавленый сырок уже второй раз встречаю.
И десять рублей дважды были.
Это какие-то авторские тотемы?