Каждый день в селе Рогатое был наполнен чем-то новым — какой-то историей. Истории были разные. Большинство рассказывал дед Еремей, какие-то происходили со мной, а некоторые придумывал я сам. Ещё в мае я попытался освоить новое дело — искусство писать. Весной пробовал описывать природу, набрасывал зарисовки и очерки. Ничего путного из этого не получалось. Тогда я и решил, что летом стоит попробовать заново. И вот теперь у меня впереди много свободного времени, а село Рогатое способствует развитию творчества.
Я ходил по своей комнате из угла в угол, пытаясь найти вдохновение. Это отвратительное чувство: у меня было желание потренироваться писать и время, но я не мог придумать тему рассказа. В голову лезли самые разные мысли, но всё это было из разряда «не то». Обречённо вздохнув, я подошёл к окну и, опираясь на стол, стоящий перед ним, уставился в одну точку. По деревянному столу были разбросаны бумажки с текстом (чаще всего перечёркнутым), письменные принадлежности. Я поднял глаза. Из окна мне открывался вид на лес. Мощные деревья стояли стеной, а их верхушки осторожно колыхал ветерок. Над лесом плыли облака. Вся эта картина вселяла в мою душу спокойствие и умиротворение. И тут мне в голову пришла идея. Я наспех сунул в карман блокнот, ручку и выбежал из дома.
На улице было тепло, при этом дул ветер, пропитанный свежестью леса и прохладой озера. Я решил отправиться в самую лесную чащу в поисках новой истории и уже грезил, как, вдохновлённый красотой и могуществом леса, напишу ещё не один десяток рассказов. Я стрелой метнулся к калитке, как вдруг меня окликнул дед:
— Сашок! Экий ты скорый. Куда это ты?
Дед Еремей сидел на лавке рядом с домом и латал корзинку. Рядом с ним лежало ещё с десяток таких. В порыве радости я, наверное, пробежал мимо и не заметил его.
— Да вот совсем разладилась… холера… Тьфу! — дед небрежно отбросил корзинку и вопросительно посмотрел на меня.
— А я в лес собрался.
— И я туда! За ягодами. Да вот помощи твоей попросить хотел.
Я, не задумываясь, согласился. Мы с дедом взяли корзинки и двинулись в путь.
— Только вот это надень, — дед Еремей протянул мне странную вещицу. Это была фигурка человека из палочек и сухих листьев на шерстяной нитке.
— Что это?
— Талисман. Как-нибудь расскажу тебе эту историю, — улыбнулся дедушка.
Для меня это было в диковинку, но перечить деду я не стал. Подумал: «Ему виднее».
Закрывая калитку, он достал из корзины ножичек и воткнул в ямку на одном из столбов (видно, что этот ножичек не первый раз туда засовывают).
— А это зачем?
— Чтобы нечисть наш дом не тронула. Всему-то тебя учить нужно, — последнее дед сказал с некой укоризной.
Всё тут было чудно (особенно для городского человека). Все эти рассказы про нечисть, талисманы и приметы создавали вокруг села некий ореол, будто и правда было тут что-то эдакое.
Лес находился на возвышенности, поэтому от дома до него идти, словно в гору, зато из лесу «спускаться» легко-легко.
Вскоре мы достигли первых деревьев. В воздухе витали ароматы трав и древесной коры.
— Смотри, Сашок, не сворачивай с тропинки. А то леший тебя в чащу заведёт, — предупредил дед Еремей, перед тем как войти в лес. — Хотя… не должен… — задумчиво добавил он, пристально смотря на фигурку, которую дал мне у дома.
На миг в моей голове промелькнула мысль о том, что леших не бывает. Меня всегда удивляли эти… вещи. Но такие уж были особенности села Рогатое.
В лесу было прохладно, лишь редкие солнечные лучи, пробившиеся сквозь изумрудную листву, могли согревать путников. Деревья имели раскидистые кроны, а листья словно переливались различными оттенками зелёного. Воздух наполнялся звонким пением птиц и постукиванием дятлов. Казалось, лес жил, дышал. Он был похож на живое существо. Он насыщал путников своей заботой и любовью. Могучий великан дарил силы, а взамен брал лишь уважение к себе.
По мере продвижения дед Еремей завязывал на ветках деревьев красные ленты, чтобы потом найти дорогу назад. Он никогда не оставлял зарубов на коре. Дед считал это подлостью по отношению к гостеприимному великану.
Внезапно весь лес поразил протяжный хриплый вой. Птицы тут же поднялись с ветвей и стали кружить, носиться меж деревьев. Они громко и отчаянно вопили, будто звали на помощь.
— Чу! — насторожился дед.
— Кто это? Охотники?
— Не-ет, — протянул он и стал вслушиваться в звуки. — Это Хозяин леса.
— Кто? — фраза «Хозяин леса» ввела меня в крайнее недоумение. — Что ж это за зверь такой?
Дед Еремей только отрицательно покачал головой и вздохнул.
— Это произошло со мной, когда я был совсем ребёнком…
…Случилось это, как сейчас, в начале лета. Ох, жара тогда стояла. Я всё просил деда Николая сводить меня в этот лес. Мальцом я видел в этом месте какую-то тайну, которую мне всё хотелось разгадать. Оно так и манило меня. А я видел себя храбрым воином, которому не надобно кольчуги и щита. Я был готов идти на врага в одной рубашонке и с деревянным мечом. Помню, дед Николай мне даже меч смастерил. Ни у кого не было такого длинного и ладного меча. На этих мечах мы сражались улица на улицу. Одна улица — русская рать, другая — кочевники. Выбирали мы себе воеводу и шли на врага. Эх, хорошо нам было. Так воевать мы могли, пока луна не сменит ясно солнце.
Но ребяческих забав мне было всё мало. Я хотел в лес. Много мне приходилось слышать от ребят баек про чертей чащи, про ведьм, что собираются и сидят на ветвях нашего леса. Дед Николай только качал головой да говорил, мол, брешет народ. Он верил, что всех чертей и ведьм давно уж извёл Хозяин леса. Так он мне и говорил. Да много он всякого рассказывал. Бывает, тятька с мамкой скажут ему: «Не дури мальцу голову!» А он махнёт рукой.
Но делать нечего, согласился дед Николай отвести меня в лес. Собрал по утряне котомку: краюху хлеба ржаного, соль да нож. Взял он ленты красные, и отправились мы с ним в путь. Ну, а лес тогда был… Краше нашего леса не найдётся места на всём белом свете. Сейчас уж он не так ладен, но всё ж живёт. И нет силы, способной сломить его могущество, как нет ветра, способного приклонить гору.
Я шёл по лесу и диву давался. Деревья вершинами уходят в небесный покров. Крепкие корни глубоко проникают в землю, а нежная листва ловит янтарные блики небесного светила. Мне хотелось обойти весь лес, пройти в самую чащу. Но, как сейчас помню, остановил меня дед Николай:
— Не сходи с тропы, внучек. Не то леший тебя погубит.
Присмирел я тогда. Много слышал от деда Николая про Хозяина леса. Ходит он по своим владениям, смотрит, чтобы никто не обидел дерева али зверя какого. Ежели путник с миром пришёл, леший не тронет его. А уж ежели зашёл гость да начал лиходеять, он его в чащу заведёт колдовством али мороком покроет, и, считай, нет его. Чует он душу злую, ох, издали чует. Боялись люди его. Боялись сотворить что-нибудь не то. Вот и старались даже с троп не сходить, чтобы лишний раз лешего не тревожить. Охраняет он душу лесную. Да так, что никто незамеченным мимо него не пройдёт. Знает леший каждое деревце, каждую травинку, каждого зверя. А любого гостя издали видит.
Сам дед Николай чтил и старого лешего и его лес. Зарубок на коре не оставлял, зверьё не обижал, а, наоборот, помогал: кого-нибудь подкормит или подлечит, если нужно. Дед Николай жил в какой-то гармонии с природой. Понимал он её, наверно. А я старался брать с него пример во всём.
Но меня тогда даже страх не взял. Тронул только чуть да улетучился. Казалось мне, что всё тут живое. Деревья шепчутся меж собой, рассказывают о древности, о храбрых князьях да о днях великой сечи. Каждый листик славит солнце, впитывает его благодать. Травушка сотканным ковром покрывает землю да ласково щекочет босые ноги, питая их слезами рассвета. А ветру уж любо гулять меж стволов могучих, развевая былины старых деревьев.
Ослушался я тогда деда Николая. Сошёл с тропы и подался, куда глаза глядят, а он и не увидел. Иду я и чую, как страх крадётся за мной. Отогнал я его, значит. Иду дальше, всё готовлюсь увидеть чертей да ведьм. Нет их. Кругом только деревья да кусты. Взяла меня досада, но с пути своего я не свернул. Решил идти до конца. Тут на весь лес раздался вой протяжный. Я даже к земле припал. Затихло всё. А я подумал: «Вот оно, зло!» Помчался тогда прямо на этот вой. Долго бежал я, пока не устал. А вокруг никого. Остановился я, огляделся. Ни души. Ох, и стало мне досадно пуще прежнего. Вспомнил тогда про деда Николая. Стал думать, как возвращаться буду. Пошёл назад. Ходил-ходил, только небо уже заалело. Хотелось мне выйти из леса, да не знал как. Стало неуютно. Вспомнил я про дом, про маму, про отца, про деда. Про комнатку свою вспомнил. Горько мне сделалось. Невольно покатились слезёнки из глаз детских.
И вот иду я весь заплаканный и прямо в какой-то куст врезался. Поднял глаза, протёр… А не куст это вовсе. Стоит передо мной чудо какое-то. С меня тогда все слёзы пропали. Стоит передо мной, смотрит. Само оно, как человек-медведь. Высокий с горбинкой и будто в одеянии изо мха и веток. А на нём… и гриб растёт, и цветки какие-то цветут, и птица сидит. Сам он с палкой. На ней знаки неизвестные высечены, а конец её закручен в бараний рог. Не руки у него, но и не лапы. Все чёрные, да будто мхом покрытые. Ни глаз, ни лица не видать.
И тут-то я смекнул, кто передо мной. Это ж сам Хозяин леса. Вот меня и страх взял. Стою перед ним как каменный, ничего сделать не могу. А он смотрит на меня в лоб, не шевелится. И я пошевельнуться боюсь. Тут пташка спорхнула с его макушки. Я как вздрогну, а он даже ухом не повёл. Страх меня ещё больше взял. Стою, чуть дышу. А он неспешно достал изо мха своего фигурку человеческую из веток да трав и мне на шею повесил. И после этого протянул мне кусок хлеба ржаного. Я взял его боязливо, откусил немножко. С самого утра не ел, так что хлеб Хозяина леса я быстро огоревал. Но всё же страх не отпускал меня, только ослаб немножко. Протянул тогда леший мне свою лапу, и страх вернулся ко мне в полной силе своей. Я не осмелился бежать, только дотронулся до него детской ручонкой. Он осторожно сжал её и повёл меня куда-то. В глубь леса, мне показалось, он ведёт меня, да только на деревьях всё чаще стали появляться ленты красные, дедом Николаем завязанные. Шёл Хозяин леса неспешно, на палку опираясь. Так скоро остановились мы. Показал он мне палкой куда-то в сторону кустов. Я обернулся и увидел деда Николая. Так обрадовалось сердце моё детское, что побежал я к нему да с криком:
— Деда!
Бросился я к нему на шею. Он меня обнял и протянул:
— Вну-учек… Где же ты был, маленький?
А я не в силах рассказать ему, что случилось. Только посмотрел назад, вновь увидел лешего. Помахал я ему тогда, и с уст моих сорвалось беззвучное «спасибо». Мне даже почудилось, что и он мне в ответ палкой повёл. Стало мне жалко его. Ведь добрый он, леший. Живёт только один в этом лесу, а народ про него ещё и байки всякие сочиняет.
Рассказ деда мне казался невероятным. Я не мог в это поверить.
— А чего же он тогда кричит?
— Одиноко ему… — протянул дед Еремей. — Не зевай!