Аль-Хайсаме. Мои предположения подтвердились теперь, когда я просмотрел рукопись. Ибн Аль-Хайсам экспериментировал с линзами, и открыл, что определённое их сочетание способно расширить диапазон воспринимаемых человеческим глазом световых волн. Тебе, вероятно известно, что зрительное восприятие человеком окружающей действительности ограничено этим диапазоном? – Конрад спросил это с омерзительно снисходительной улыбкой, и потому я не стал отвечать, - Расширив границы восприятия, Аль-Хайсам открыл, что рядом с нами живут и занимаются исследованием нашего вида некие существа, невидимые человеческим глазом. Он назвал этих существ Ажнаби, что в переводе с арабского звучит как «пришлый» или «чужак». Ажнаби не были в восторге от того, что их присутствие было обнаружено, и предложили Аль-Хайсаму сохранить их существование в тайне. В противном случае Ажнаби были бы вынуждены убить учёного. Аль-Хайсам принял условие пришельцев, но предпочёл расспросить их о том, как и зачем они прибыли в наш мир. Ажнаби, взяв с Аль-Хайсама страшную клятву, поведали о своём появлении на планете в древние времена, задолго до строительства пирамид. Пришельцы исследовали космос в поисках расы, обладавшей зачатками разума (разумеется, в понимании Ажнаби), и такой расой были мы, люди. Ко всему прочему, человек лучше других существ поддавался влиянию извне, что позволяло контролировать развитие нашего рода, направляя его в нужное русло на определённых этапах. Важнейшим условием для эксперимента было то, что глаз человека не мог увидеть этих существ. Ажнаби предупредили Аль-Хайсама, что ставить опыты на существах, догадывающихся о том, что они подопытные, бессмысленно с точки зрения чистоты эксперимента. И потому тех, кто будут распространять слухи о существовании чужаков, придётся уничтожить. Одного-двух человек Ажнаби могут устранить незаметно, но если таковых станет больше, скажем сотни и тысячи, пришельцам придётся действовать более «деликатно» - они могут развязать войну, где в океане жертв утонет знание о них. Аль-Хайсам устрашился, но решил втайне от Ажнаби создать эту рукопись и спрятать в одном из домов, где он останавливался. Ажнаби редко заходят в дома, предпочитая наблюдать за нами с улицы, тем и объясняется предостережение, начертанное на мешочке с рукописью. Видимо, Ажнаби не узнали о том, что сделал Аль-Хайсам, иначе бы рукопись давно была сожжена.
- Звучит как красивое восточное сказание, - улыбнулся я. – И ты намерен поверить в этих таинственных Ажнаби?
- Я намерен продать рукопись музею, - ответил Конрад, поднявшись из кресла. Он редко изъявлял желание расстаться с находкой, и потому я несколько насторожился. – Мне доставит удовольствие наблюдать споры учёных по поводу написанного Аль-Хайсамом, если, конечно, это не глупая шутка его современников.
Я хотел было спросить у брата, сколько он намерен потребовать за сей бесценный документ, но в этот самый момент окно в комнату со звоном разбилось. Словно кто-то невидимый решил бесцеремонно ворваться в дом Конрада, дабы прервать наш разговор. Я горько усмехаюсь над этим «словно». Ведь незримый гость действительно был.
Один из осколков стекла, будто бы под действием какого-то жуткого колдовства, поднялся в воздух и перерезал застывшему в изумлении Конраду горло. Брат захрипел, и начал было падать, но в сей же миг его кто-то подхватил и усадил в кресло. Незримый гость взял рукопись, о которой мы только что говорили с Конрадом, и швырнул её в камин. Пламя быстро справилось со старой бумагой, всего пара мгновений – и тайна Аль-Хайсама превратилась в горстку пепла.
Я должен был бежать. Должен был забыть случившееся как кошмар. Но страх парализовал моё тело, и я не смог даже пошевелиться. Ажнаби некоторое время выжидал, словно раздумывая о необходимости моей смерти. Но, видимо, убедившись в том, что я не представляю для него никакой угрозы, невидимый наблюдатель заговорил со мной голосом, который теперь преследует меня в кошмарах:
- Неразумное человеческое существо! Твой брат намеревался нарушить соглашение между твоим родом и нашей цивилизации, и потому теперь он мёртв. Если ты посмеешь поступить так же, как он, твоё жалкое существование тотчас прервётся. Но я вижу, что страх сделал тебя своим рабом, и он не даст тебе совершить подобную глупость. Беги же, Вернон! Беги во мрак одиночества и храни молчание до тех пор, пока мы сами не откроем человечеству тайну своего существования.
И я побежал. Не помню, как сломал входную дверь, по всей видимости, страх наделил меня силой. Дождь хлестал меня по лицу, и мне казалось, что это не слёзы небес, а кровь моего бедного брата заливает мне глаза, упрекая в малодушии. Ветер срывал с меня одежду, словно я был недостойным человеком, ведомым на казнь самой вечностью. Впрочем, мои палачи куда страшнее природных сил, которые хоть частично, но покорились человеку.
Быть может, мне стоило остаться в доме Конрада и вступить в неравный бой с Ажнаби. И бесславно умереть, точно так же, как Конрад. Тогда бы я не писал эти строки, подвергая читающих оные немыслимой опасности, опасности, берущей начало в глубокой древности. Но я не могу молчать. И брат мой не стал бы. Я спрятался в подвале библиотеки, где и получил возможность дойти своим разумом до того, что открылось Аль-Хайсаму почти тысячу дет назад. Я смог рассчитать параметры системы линз, которая могла бы позволить человеку воочию убедиться в правдивости моей истории, но едва ли мне суждено воплотить эти расчёты (и чертежи, на них основанные) в жизнь. Меня убьют не Ажнаби, нет. Им нет дела до этого прижизненного склепа, куда за последние несколько лет кроме меня едва ли кто-то заходил. Я умру от голода и жажды, ибо страх не даёт мне покинуть сию мрачную обитель. Силы уже начали меня покидать, но вы, те, кто найдёт мою рукопись, вы должны продолжить начатое мной, иначе всё человечество так и останется выводком лабораторных крыс для опытов Ажнаби. Неужели род людской не достоин большего?
