Чёрное на белом

месте, бензина - хер, - огласил приговор „индеец“, плюхаясь обратно на сиденье. Похоже, стрелка у чувака на середине заела, - ткнул он пальцем в приборную панель.
- Это он нам, Василь Иваныч, с того света мстит, - сказал „колобок“. - Вот тебе и фора.
- Рано сопли пускать, Круглый. Глянь в багажнике: когда бензодатчик накрылся, хозяин обычно запасную канистру возит.
- Ага. Хер угадал. Голяк! - развеял „колобок“ надежды „индейца“, переворошив хлам в багажном отделении.
- Сука грёбаная! Сука, сука! - „индеец“ бил кулаком по торпеде, не замечая боли. Затем, что-то вспомнив, пулей выскочил из машины.
- У „Козелка“-то баки не рванули, братан. Ты разве помнишь? Бензина, значит, под завязку. Ходу! Ходу, братишка. На дачах ведро какое-никакое подберём. До темноты успеть надо.
- Дымком вроде тянет, - заметил „колобок“, когда - по колено в снегу - они поравнялись с первым рядом домиков. - А ты говорил, нет никого.
- Верняк. - „Индеец“ принюхался. - Молодец. Быстрее у хозяина спросить, чем самим наугад по сараям ломиться. Зырь давай по трубам - где.
- А вон, у леса, не оно? - „Колобок“ показывал пальцем на противоположный край посёлка. Из неразличимой с большого расстояния трубы струился едва заметный сизый дымок.
- Глазастый, - похвалил „индеец“. - Пошли быстрее.
- Странный какой-то сторож, - делился соображениями „колобок“, задыхаясь от борьбы с сугробами. - Он по аллеям что, не ходит? Ни тропиночки, ни даже следочка. Фигасе, охранник хренов.
- А ты бы ходил? - философски заметил „индеец“ . - Кому оно здесь надо? Одни лоси вокруг, с зайцами.
- А за продуктами? За дровами? Да просто кости размять. На охоту ту же. Я б с тоски сдох!
„Индеец“ молча оглядывал окрестности.
- Слушай! - не унимался „колобок“, - а давай его сожжём?
- Опух? Не хватило тебе? Этого-то за что?
- Нет, точно, слушай! - „колобок“ так и светился. - Это ж бомба! Мы их с камикадзе сажаем в нашу тачку. Клоп думает, что это мы и отваливает. А?!
- Да? А вторую тачку куда девать? „Нива“ не трактор, чтоб „козла“ утянуть. А камикадзе в деревне когда хватятся? Менты быстро срисуют, что к чему. А знают менты - знает и братва. Хотя идея, брат, зачётная. Знать бы загодя - обделали бы с умом.
- Ты, похоже, прав, - снова оценил смекалку „колобка“ „индеец“, когда они подошли к нужному участку. Калитка была наглухо заметена снегом. - Он даже с огорода своего ни ногой. Странно.
- Эй, хозяин! Есть дома кто? Гостей принимай, - закричали они через забор, идя вдоль него в надежде найти лазейку.
За  углом участка забор кончился. „Индеец“ и „колобок“ подошли к крыльцу с обратной стороны дома. Только тут на снегу стали заметны чьи-то следы.
Дверь оказалась не заперта. В просторном тамбуре они слегка замешкались. „Колобок“ зацепился за пустое ведро, и то полетело с гулким лязгом на пол, им под ноги.
- Живые есть? - громко спросил „индеец“ в сторону закрытой звери, ведущей, видимо, в основное помещение. Хмыкнул. Положил, на всякий случай, ладонь на рукоятку „калаша“ за пазухой. Приспустил для удобства замок молнии на куртке почти до конца.  Потянул на себя дверь.
У дальней стены между окнами стояла Маша с пистолетом в руках и целилась „индейцу“ в лоб.
Маша стреляла до последнего патрона, пока пистолет не издал глухой щелчок и не замолчал. „Колобок“ обрушился сразу, с грохотом, будто сваленный грозой вековой тополь; „индеец“ схватился за левый бок секундой позже. Это казалось  невероятным, потому что Маша после первого прицельного выстрела, раздробившего дверной косяк, стреляла, крепко зажмурив глаза от ужаса.
- Что ж ты, творишь, доча? - „Индеец“ на ватных ногах приблизился к Маше. Пистолет выпал из Машиной руки. Кровь сочилась по штанине „индейца“, наступая как весеннее половодье. Пуля, шлёпнув напротив сердца, смяла затворную крышку „калашникова“ и срикошетила вскользь по рёбрам.
„Индеец“ наклонился, поднял пистолет:
- Эвона! До железки.
Во время „боя“ ему было не до подсчёта выстрелов.
- Есть в доме тряпки, Машуль? А лучше бинт. Зелёнка там или йод какой. Не знаешь?
Он бросил пистолет на стол и присел на диван.
Маша беззвучно рыдала.

На посёлок Маша наткнулась сразу после третьего привала. С сожалением попрощавшись - как с родным - с живительным костерком, она прошла буквально сотню метров, и лес вдруг расступился, будто в волшебной сказке. В ближайшем же к опушке домике ей удалось вынуть еле держащееся в раме стекло и забраться внутрь.
«Я жива! Я буду, буду жить».
На столе стояла свечка, в углу - печка. Чего ещё надо человеку для счастья? Заботливые хозяева даже дров ей свалили немного прямо под вьюшкой. Спасибо. Дальше она сама. Даже если не найдётся во всём посёлке еды и одежды, до конца холодов она как-нибудь протянет. А там - солнышко, там - люди. Они придут, и всё страшное в жизни закончится.

Люди пришли неожиданно. Намного раньше весеннего тепла.
Сперва она решила, что всё это ей только снится. Сморённая усталостью от бесконечного путешествия по лесу, от необходимой работы по дому - затопить печку, найти одеяла, дрова в сарае да кой-чего из одежды - Маша прикорнула на худеньком диванчике напротив печки.
Нет, разве могут быть во сне такие громкие голоса? Такие знакомые голоса! Она окончательно сбросила остатки сна, лишь когда у входа загремело ведро. За что? За что ей такое?!

- Не плачь, Машуль. Мы живы. Мы вместе. Это главное.
„Индеец“ опутывал Маше руки бельевой верёвкой. Сделав короткий „поводок“, он привязал её за получившиеся верёвочные наручники к дивану. - Не обижайся, Машуль. Это чтоб ты новых глупостей не наделала. Для общего блага. Утро вечера мудренее, Машуль. Завтра, завтра разберёмся.
У „индейца“ кружилась голова и поднималась температура. Он держался из последних сил. Рану обработали пеплом из печки и кое-как замотали разорванной простынёй. Но, видимо, она оказалась серьёзнее, чем он думал. Прошедшие бессонные сутки также подстёгивали его слабость. О продолжении задуманной авантюры не могло быть и речи.
- До утра, Маш. Потерпи до утра. Клянусь, я тебя и пальцем... На руках буду... Маш... Маш... - у „индейца“ начинался бред. Он свалился на матрасы, принесённые из соседней комнатушки и закрыл глаза.
Печка догорала. Она, конечно, большая, каменная, тепло держать будет долго. Но вдруг? Вдруг бандит не проснётся? Маша поёжилась.
- Не проснётся...- повторяла она про себя, глядя на звёзды за окном и потихоньку - против воли - засыпая. Внезапно она вскочила. Села на диване. Под старым пальто и шароварами, что она нашла на вешалке у входа и надела для тепла, она нащупала зажигалку в кармане халата. Связанные вместе руки в карман не пролезали. Она сделала усилие и оторвала карман „с мясом“. Зажигалка скользнула ей в руку. Долгие, бесконечные секунды она пережигала верёвочный поводок, оглядываясь на каждый звук, доносившийся с матрасов на полу. Освободившись, она подошла к столу и зажгла свечу, заслоняя её, как могла, телом от глаз „индейца“. Пламенем свечи она пережгла верёвку между запястьями.
«Свободна!»
Но что проку в такой свободе? Верёвки сняты, но какие-то невидимые цепи по-прежнему привязывали её к этому страшному человеку.
Он что-то говорил про деревню, про машину, в которой кончился бензин. Он много чего говорил, пока она делала ему перевязку. Обещал счастье, говорил, как рад её видеть. Врал, конечно. Или бредил? А Маша думала только о трупе за стеной и лишь оплакивала свои несбывшиеся надежды.
Она открыла ящик стола и взяла в руки нож. Нет, нет - этого она не сможет никогда! Маша вспомнила о ещё одной находке в сарае. Канистра с бензином для примуса, стоявшего там же. Открыть крышку. Чиркнуть спичкой.
«Нет. Нет же! Зачем?!»
Маша осторожно порылась в карманах бандитской куртки, висевшей на стуле. Подложила дров в печку.
«Прощай, - сказала она. - Господи, прости!» И закрыла заслонку дымохода.
Пистолет, лежащий на столе, она не тронула.
В тамбуре Маша, неумело перекрестившись, переступила через лежащий в проходе труп и вышла в ночь. Бережно налегая на повреждённую ногу и с болезненным усилием  волоча за собой на верёвке - как санки - канистру с бензином, Маша пошла по следам, оставленным бандитами.

Через час с небольшим она заведёт мотор „Нивы“. И тогда ей останется сущий пустяк. Неразрешимый пустяк: выбрать путь. Назад или, может, вперёд?
А вокруг, над всем белым светом, всё так же будет хозяйничать чёрная бескрайняя ночь…