Присутствие духа

То ли британские учёные доказали, то ли сами янки раскинули начатками практического ума, но только в среде англосаксов, особенно за океаном, бытует вот какое мнение. Любое проявление героизма воспринимается там как симптом ненормальности, глубокого психического нарушения самой природы высокоорганизованных приматов. Когда внешние обстоятельства побуждают разумного гуманоида благополучно отсидеться в окопах, только сумасшедший способен в одиночку совершить прорыв к вражеской огневой точке, забросать её гранатами, а под конец пленить при помощи однозарядной винтовки оставшихся в живых солдат неприятеля.

Причиной отчаянных «необдуманных» поступков рассудительные янки считают абсолютное отсутствие у человека инстинкта к сохранению тех мягких округлостей тела, в благополучии которых, собственно, и заключается вся прелесть земного существования. Тем не менее, просвещённая американская общественность раз за разом с благодарностью признаёт: именно такие невменяемые «крейзи» обеспечивают успех любой военной операции. Восхвалению суровых безбашенных людей год за годом посвящаются фильмы Голливуда и фантастические саги иных форматов, от детских комиксов до ежегодных речей Президента США перед членами Конгресса.

Англосаксонский герой фатально обречён до начала спасения мира быть не смертельно ужаленным ядовитым пауком, удариться головой о край люка космолёта, стать киборгом в результате подпольных опытов коварных учёных, на худой конец – объесться испорченной тушёнкой из просроченных стратегических запасов, поставленных в воинскую часть лукавым оборотистым интендантом. Только в таких обстоятельствах в робком тщедушном теле зарождаются свойства и качества настоящего неудержимого супермена.  В итоге из светящейся ауры американской мечты является кумир для поклонения, захватывающий невиданной силы и широты поступками дух обывателей в спёртой атмосфере пропахшего колой и попкорном кинозала.

Дело, конечно, может обойтись и без испорченной тушёнки.  Состояние аффекта само по себе стимулирует к решительным действиям. При этом результат зачастую превосходит возможности Человека-паука и Терминатора вместе взятых. Одна африканская женщина, увидев подкрадывающегося к её ребёнку огромного аллигатора, молниеносно набросилась на ужасную рептилию и быстрым движением, достойным победителя львов Самсона, порвала животному пасть. Известен случай времён Второй мировой войны, когда четверо солдат при отступлении, помогая артиллеристам, вкатили на господствующую высоту тяжёлую пушку, метким огнём прикрывавшую их отход. Возвращаясь с Востока на Запад через ту же местность, те же люди, которым повезло пройти живыми и невредимыми через тяжёлые бои, в составе целого отделения попытались стронуть знакомое орудие с места, и не смогли.

Тут уже мы переходим с болотистых берегов туманного Альбиона на родную твёрдую, хотя и местами скудную почву, а значит, по необходимости должны позабыть обо всех изысканиях британских учёных. Ибо, согласно верному замечанию юмориста Задорнова, там, где янки говорят «nobody» (ни одного тела), русский человек непременно скажет «ни души», и никак иначе.  Движения, искания души составляют для нас единственную основу жизни, а иссечённая осколками эпохи плоть отодвигается на второй план почти библейской, сходной с видениями пророка Иезекииля, пословицей: «Были бы кости – мясо нарастёт!».

Таинственная русская душа побуждает башкира Мухамедьянова, позже перелицованного официальной военной пропагандой в Александра Матросова, закрывать собой амбразуру вражеского дзота ради спасения жизней однополчан. Таинственная русская душа возвышает над голодом и холодом сибирских лесоповалов тысячи заключённых сталинских лагерей, какою бы ни была национальность этих людей, не сломленных духом. Таинственная русская душа в пору экономических кризисов нашего времени безмолвно приемлет такие измывательства над бренным телом, при которых изнеженные европейцы давно изошли бы на крики и поджигательства уличных демонстраций.

Но не в одном только самопожертвовании и долготерпении кроется загадка русской души. Присутствие духа не изменяет нам и тогда, когда всякая попытка героизма не только кажется, но и на деле оказывается бессмысленной. Что чувствует, что переживает человек в последний момент, попадая в самое пекло ковровых бомбардировок? Какие видения проносятся в памяти моряков-подводников, чья развороченная взрывом субмарина брошена на произвол судьбы под толщей океанских вод бездушными политиками-чинушами? Какою надеждой живут пассажиры стремительно теряющего высоту авиалайнера? Что, наконец, следует предпринять, оказавшись на одном из последних этажей высотного здания, в то время, как за его окнами начинает рушиться мир?

Неизвестно, что предпримут простые американцы, если вдруг в один момент, подобно Везувию при Помпеях, пробудится широчайший вулкан Йеллоустонского национального парка. Возможно, они поступят так же, как поступили бы русские, ибо природа человеческой души по сути едина, душа каждого человека – христианка, согласно давнему утверждению Тертуллиана. У нас же, пожалуй, в каждой семье достаточно примеров совершившихся событий, где явлено было известными всем и оставшимися безвестными людьми поразительное присутствие духа. Никто не говорит при этом, будто оказавшимся в подобных обстоятельствах людям не было боязно, страшно, будто душу не охватывал смертельный ужас, прежде всего – от рационального осмысления происходящего, от осознания того, что никакие героические усилия не способны спасти в сложившейся ситуации.

В минувшую войну невестка моего дядюшки, по имени Серафима, на склоне лет – полноватая одинокая женщина, служила сестрой милосердия в передвижном медицинском эшелоне, вывозившим раненых с передовой в безопасные тыловые госпитали. Однажды, как это нередко бывало на войне, их состав, обозначенный по крышам вагонов красными крестами, попал под намеренную бомбёжку фашистских «асов». Первым же налётом был выведен из строя локомотив, разбежавшихся в стороны от насыпи людей хладнокровно убивали из пулемётов, охотясь за каждым, кто подавал малейшие признаки движения.

Серафима оказалась в вагоне с тяжелоранеными, не способными самостоятельно выбраться наружу. В том же вагоне был по долгу службы и начальник передвижного госпиталя, имя которого история не сохранила. В самом начале, как только упали первые бомбы и состав, дёрнувшись, словно в агонии, замер на рельсах, как старший по званию, этот человек отдал скорее не приказ, а спасательный круг для каждого верующего и неверующего из находившихся рядом с ним, одним коротким словом: «Молиться». И вот они все горячо молились, доктора и раненые, офицеры и рядовые, пока вокруг горела земля и слышались разрывы тяжёлых авиабомб. Когда же всё стихло, люди вышли наружу и увидели полностью разбомбленный поезд, горящую обшивку вагонов и искорёженный металл. Больше, кроме них, никого не было в живых. Не осталось ни одного целого вагона, на рельсах стояли только жалкие остовы на колёсных парах, кое-где и те были отброшены взрывом к основанию насыпи. От вагона же с тяжелоранеными в этом аду не оторвало даже малейшей щепки, не прошили его тонких, немощных досок ни одна пуля, ни один осколок.

Это невыдуманное свидетельство о присутствии духа, донесённое до нашего времени не чужим для меня человеком, вселяет покой и в моё сердце. Я знаю, что в момент гибели моего мира, если только будет время на осознание этого, не стоит бросаться прочь с высокого этажа городского здания, чтобы встретить конец в застрявшем или оборвавшемся лифте, на засыпанном бетонными обломками лестничном пролёте или в безысходном сближении с летящей навстречу отчаявшемуся телу асфальтированной почвой.  

Я хотел бы просить об одном, пусть даже совершенно не заслуженном мной, чтобы, случись такое несчастье, мы все оказались вместе. Чтобы можно было вдохнуть спокойствие и уверенность в тех, кому может изменить присутствие духа по слабости человеческой природы. Всего только и нужно успеть – взять младшего из детей на руки, приласкать спокойным словом, поставить перед собой старших, обнять свободной рукой жену и, обратившись к Красному углу, молиться простыми, несуетными словами: «Да будет на всё святая воля Твоя!». Совершится или не совершится чудо как тогда, на войне с вагоном, полным тяжелораненых воинов – судить о том не в нашем разуме и не в нашей воле. Человеку по милости небес предоставлено единственное драгоценное право вместе с близкими встать на изломе земной жизни перед лицом Бога. Возможно, ради этого счастья и посылаются нам самые великие, кажущиеся безжалостными испытания.