Полгода назад их познакомили общие друзья…
Всю свою недолгую жизнь она ждала принца – мамино воспитание. А этот добряк-увалень на принца, ну, совсем не похож.
Но что-то в нем все-таки было такое, что-то невыразимое словами, от чего у нее иногда замирало сердечко и появлялось чувство защищенности, когда находилась рядом. А когда его не видела, волшебство заканчивалось, и становилось тоскливо от мысли, что если связать с ним жизнь, то счастья не видать. Зачем-то перебирала его недостатки, которые сама же и придумывала - для противопоставления идеалу, не покидавшему ее подсознательной сути. Могла часами думать о нем после очередной прогулки по парку, вспоминая мельчайшие детали разговора, анализируя их и ставя оценки в своей, не совсем осознаваемой градации. А могла не помнить днями, если обстоятельства складывались так, что им не удавалось долго видеться.
«Да что же это, в конце концов, такое? - размышляла Сашенька, - Как будто кто-то насильно соединяет с ним. Имя – такое же, как у меня? Ну и что – разве такое может волновать? Лицо?». Она перебирала все особенности его внешности и поведения, приходившие на ум, и от этого в сознании зрело недоумение, как результат несоответствия логики и чувств. Когда разум твердил о несостоятельности выбора, чувства отчаянно сопротивлялись, принимая совершенно противоположную позицию. Но стоило ему чуть засомневаться, подпасть под диктат чувств, как те тут же уходили в оппозицию, диаметрально меняясь. Раздрай полнейший.
Временами чувства прятались на территории безразличия, и тогда становились неосознаваемыми. Но порой с особенной уверенностью вторгались под сердце. Именно – под сердце. Не в сердце. Но сразу казалось – в него. Словно домой возвращались. Становилось неимоверно тоскливо. И под ребрами. И в солнечном сплетении. И в низу живота. Тогда приходило страстное желание встречи, отчего она чувствовала себя стервой. Становилось стыдно перед ним, не подозревающим о ее в мыслях предательстве. Хотелось до чертиков услышать низкий бархатный голос, почти такой же, как у отца. Хотелось стать маленькой девочкой, обнять его за шею, забраться с ногами на колени и просто вот так лежать, испытывая умиротворение. Ей так не хватало этого умиротворения с тех пор, как отца не стало.
Но через короткое время разум снова брал верх. Вещал, что он человек чужой, и что этот чужой не любит ее вовсе. «И вообще, что ему нужно от меня? Может, поматросит - и бросит?» Снова становилось тоскливо. Но уже не от того, что тянула к нему женская затянувшаяся нереализованность, а от того, что хотелось бежать от него, забыть все, что с ним связано. Иногда даже приходила мысль, «ну зачем мы вообще встретились, лучше бы этого вовсе не случалось». Раздвоение коробило душу, наводило на мысль о скорбной неизбежности происходящего, о предопределенности судьбы, ввергающей в неотвратимость испытаний. «Неужели же такая моя доля?» Сашенька вдруг почувствовала всю нелепость жизни: то, что нянчила годами - мечтала о восхитительной встрече, о любви с первого взгляда - потеряло смысл. Прелесть будущего, стала неожиданно обыденностью настоящего, которое настойчиво влекло ее в серую неизбежность простой семейной жизни.
Она встала с дивана, захлопнув так и не начатую книгу, и подошла к окну.
Серый день с низким непроницаемым небом подходил к концу. Ветер слегка шевелил деревья с редкой и уже не живой, но цеплявшейся за ветви листвой. Холодного снежного дождя, что надоедал днем, уже не было, но он как будто бы с минуту на минуту должен начаться - так казалось. Может, потому, что ее собственное состояние как раз под стать осеннему небу, готовому вот-вот заплакать.
«Девочка моя, тебе плохо?» Она почти явно услышала голос отца. Но в воображении почему-то возник Александр. И через мгновение уже непонятным стало, чей же голос подсознание услужливо подсунуло.
Слезы, до этого сдерживаемые кое-как, вдруг завладели с такой силой, что стали всхлипами перекрывать дыхание. Сознание заволокла жалость к отцу, а скорее, больше к себе без него - к маленькой девочке, растерявшейся перед жизненным выбором. И Александра жаль. За то, что не любит его. А ведь он, бедный, наверное, любит.
Еще какое-то мгновение Сашенька не давала воли чувствам, как могла, всхлипывая и утирая слезы, но, в конце концов, разревелась, приняв безоговорочно одну из крайностей души, за которой следовало облегчение от того, что не нужно больше сдерживать пульсирующее волнами тело.
Он влюбился в нее с первого взгляда. Бывает же так. Увидел и понял: это - она. И никаких сомнений, никаких компромиссов между тем, что нравится в ней, а что не нравится. Да и не было в ней ничего такого, что бы даже подспудно обнаружила его интуиция. Все великолепно. Как в песне: «Все в тебе, ну все в тебе по мне».
Фигурка – закачаешься. На лицо – красавица, каких поискать. Ростик - как раз такой, как надо: не любил он «кобылиц», не нравились ему почему-то рослые, в теле, девушки. Сердцу не прикажешь.
Ночью первого вечера знакомства долго не мог уснуть, вспоминая красивую русоволосую девушку, сразу ставшую для него своей. Вспоминал ее грустные большие глаза, ее полуулыбку.
Да, так и есть - это не улыбка. Складывалось ощущение, что Александра – Сашенька - немножечко не дотягивает ее до конца - фиксирует, не закончив. От этого выражение глаз получалось грустным и таинственным, завораживающим своей незаконченностью. Вот этой вот улыбкой и обворожила она его больше всего. А остальное к ней как бы прилагалось. Остальное уже как-то пришлось само по себе, не выходя за рамки Сашиных представлений о женской красоте.
Впрочем, нет - неправда. А сами глаза? Красивые зеленые глаза с грустинкой в полуулыбке. Глаза с иконы. Те, которые, как ему казалось, готовы к жертве, готовы отдать все, что у них есть. Эти глаза обещали блаженства земной жизни – все, что мужчина ждет от женщины друга, где эти качества, сливаясь воедино, окрашивают черно-белую жизнь всеми цветами радуги. Глаза светились притягивающим светом, делая их родными. И от этого казалось - с Сашенькой он был знаком всегда. Никогда и всегда. Как это непонятно, и как в то же самое время сладостно – видеть в еще чужой женщине что-то свое, что-то до боли в груди родное. То, что хочется вобрать в себя без остатка и отдать этому всего себя. И тоже без остатка.
Саша беспросветно заболел прелестным и обворожительным существом. Заболел желанием видеть постоянно умилявшую почти до слез незавершенную улыбку, слышать мягкий, проникающий в самое сердце голос, вдыхать сладостный аромат, исходящий от волос и уносящий в иные сферы реальности. В конце концов, он желал обладать ею, ни на миг не признаваясь себе в этом, даже мыслью боясь оскорбить девушку, как будто это было чем-то постыдным в данной ситуации. Потому что любил ее. И потому что понимал – это на всю оставшуюся жизнь.
Через три дня, набравшись, наконец, мужества, позвонил, услышал обволакивающий сознание грудной голос:
- Але?
От этого стушевался, забыл, что хотел сказать. Все заготовленные фразы куда-то исчезли, испарились.
- Але-о? Говорите… Вас не слышно…
Стало стыдно за себя, и это подавило робость.
- Але… Сашенька, здравствуйте, - хотел сказать «это Саша», но мгновенно передумал, - Это Александр. Помните меня? Нас с вами на днях познакомили у Михайловых: Ирина – ваша подруга, а Кирилл – мой друг. Вспомнили?
Показалось, что изъясняется – как с ребенком, но не мог остановиться, боялся, что она вдруг скажет: «Ну и что? Ну, знакомили и знакомили. Что тут такого? Вечеринка закончилась, ну и будь здоров».
- Да, Александр, я помню вас.
Вечность, навалившись тишиной, стала бессовестно растягивать мгновения. Паузу надо срочно заполнять, слишком еще рано молчать в телефон, наслаждаясь иллюзией близости.
- Сашенька, вы не против, если я вас приглашу на чашечку кофе как-нибудь.
И снова слухом завладела тишина, отсчитывая секунды толчками крови из сердца в артерии. В какой-то момент Александру даже показалось, что это неполадки на линии. Но вслед за мыслью в сознание уже вторгался радостью голос Сашеньки.
- Нет, Александр, я не против, - ее тихая плавная речь завораживала каким-то почти неосязаемым ритмом, ее голос гипнотизировал и без того уже околдованное сознание, - А какова цель нашей встречи? Вам нужен дизайнер или спутница жизни? – на том конце провода явно улыбнулись, он это понял и по фразе, и по тону голоса, хотя ни единого смешка не услышал. Для него это многое значило: по крайней мере, над ним самим не смеются. Хотя, конечно, это может быть и самонадеянный вывод.
- Нет, Сашенька, никакой цели, - разум дальновидно лгал, - просто хочется увидеть вас, поговорить. Вы мне показались очень интересным собеседником. У нас есть много общего, и мне кажется, вам тоже это будет интересно.
Снова возникла пауза. За последнюю фразу ему на миг даже стало неудобно. Как он может утверждать - что ей интересно, а что – нет. Но ответ не оставил от этого неудобства и следа.
- Да, Александр, я согласна.
День выдался теплый не по-осеннему. Сказывалось бабье лето. Еще позавчера накрапывал дождь, и улицы неуютно заполнялись ветрами, проникающими под одежду сыростью и холодом. А сегодня – за двадцать. Солнце сияет. Ветра нет. Ну впрямь – лето. Народ подразделся. Подростки и вовсе сплошь и рядом – без рукавов: даже утром, когда еще чувствуется прохлада сентября, молодость не желает сдавать позиций – игнорирует одежду потеплей.
Летнее кафе, где Саша и Сашенька договорились встретиться, прилепилось к стене одного из небольших магазинчиков, что располагались на «древних» городских улочках среди стилизованной старины. Здесь – красиво и уютно. За деревянным, диагонально сколоченным штакетником, с просветами в виде ромбов, небольшие столики застланы пурпурными короткими скатертями. На единственной стене – декоративные картины, своими абстрактными образами связывают воедино все мелкие детали интерьера. Ничего особенного. Таких местечек в городе - пруд пруди. Но Саша предложил именно это, потому что здесь бывал неоднократно, и его здесь все устраивало. Здесь – свежо как-то. Скатерти не занюханные, что в таких забегаловках дело привычное, официанты вышколенные, без тоскливой нетерпеливости в глазах - аккуратные и доброжелательные.
Саша пришел заранее: мало ли что - все-таки суббота. Посетителей еще, фактически, нет – без двадцати одиннадцать. Он выбрал угловой столик у стены и занял позицию: отсюда хорошо просматривалась вся улица в обе стороны, так что Сашеньку он не пропустит.
Кремовую розочку, к которой никак, пока нес, не могла привыкнуть рука, положил на стол, отчего сразу стало легче – далек был от таких вещей, но понимал, что без этого сейчас как-то не так будет - неправильно.
Подошел официант – юноша, видимо, из подрабатывающих студентов. Принес меню и предложил кофе. Александр попросил пока стакан воды - во рту пересохло. От волнения. От которого, как ни старался, не мог отделаться.
Выпив воды, стал ждать. Никак не получалось расслабиться. Костюм, а точнее, только пиджак, надеваемый редко, создавал напряжение в плечах. От этого он казался себе неуклюжим и зажатым. «Зачем напялил? – спонтанно
