Декады день Первый

скоро у них собрание  акционеров ожидалось, а им не очень довольны. Результаты у него не очень-то хорошие. Экономические, в смысле, – тут же поправилась она.
– А здесь вы как?
– Да вот, как-то смотрела передачу, что-то вручали там, золотое, ну, что-то типа «Золотой Козел», для высшей Элиты в номинации «Б-и-ББ» – «Большой и Благородный Бизнес». Смотрю и глазам не верю: идет на сцену – улыбается, А тут хлопать начали все. Мол, молодец. Ему что-то в руки сунули, что-то сказали, а он с телки – ну, с той, что цветы подает, глаз не спускает. У меня все перед глазами поплыло, сначала потихоньку, а потом сильней, сильней. Потом его крупным планом показали у микрофона, что-то говорить он собирался и как только рот открыл, а у меня в ушах: «Давай, Сергевна!  Давай, Сергевна!! Давай, Сергевна!!!».
Тут меня и вывернуло наизнанку – с этого времени Феномен меня не отпускал. И не только уже на него.
– Ну, а с этим делом как?
– С каким?
– Ну, с учетом, с отчетами?
Светлана вздохнула, и не без сожаления, как показалось слушателям,  констатировала:
– Первое время было, как прежде, а потом Феномен стал приобретать все более тяжелые формы. Только он скажет «Сергевна – давай!», а я ему …
– Что? – почти стройным хором выдохнули «солагерники».
– Ну, что-что! – А я ему в ответ – БЭЭЭ!!! То на пол, то на стол. Он некоторое время все ждал, думал, что я в декрет уйду. А потом, когда и у него самого стало «БЭЭЭ!!!» и все про Феномен заговорили, понял, что с нами –  S-аномалия... Но, правда, не  уволил – ведь за мою «работу» задолжал мне несколько лет, да и смысла не было увольнять. И относился по-прежнему хорошо, даже подарки продолжал дарить. А муж тоже почему-то перестал «супружеский долг» требовать. Так и живем … вместе.
– Так он же не того, вроде, не политик там, не депутат?
– В списки его включили, … этой, как ее … Народно-Популярной партии. Я об этом, когда его награждали, еще не знала. Но Феномен не обманешь. Он через Дьяволиту  и порекомендовал меня сюда – для обследования, сказал. А здесь…

 Заметили? – это уже второе упоминание о Народно-Популярной партии. Да-да! Мы знаем: есть такая партия! И мы не раз еще услышим о ней  (Сост.)


– Что здесь? вас что –  коллектив не устраивает?
– Да нет…
– Так да или нет?
Она сняла очки и обвела всех глазами:
– Да пó херу мне ваш коллектив! – и снова надела очки.  
Общество сочувственно закивало головами – мол, Большой Бизнес, понимаем... И – ни слова.
Всем стало неловко. Пауза мучительно затягивалась и Петро Кондратович лихорадочно соображал: что делать? Хотя внешне сохранял полное спокойствие и даже симулировал безмятежность. «От эти бабы! – крутилось в его голове, – Оно, конечно, интересно от это все слухать, слов нет! А как теперь выходить з ситуации? Хоч бы Феня чего ляпнула або Вольдемар встрял! Ну шо они сидят, как будто чего-то такого в рот набрали!»
Однако помощь Голове пришла со стороны совершенно неожиданной. Валерия Александровна – ну очень бодрая для своего весьма почтенного возраста сухенькая пенсионерка, уютно расположившаяся в самом центре общества, однако удивительным образом никому при этом не мешавшая, сделала знак рукой Голове, означающий, по-видимому, что она имеет желание высказаться, и пан Буряк с облегчением предоставил ей слово “в порядке ведения”.
– Знаете что, милочка, – обратилась Валерия Александровна к Светлане, – мужчины вообще бестолковы и им только кажется, что они делают с нами все, что им хочется. Вот, обратите внимание, ваш начальник – такой, знаете ли, самоуверенный в себе кобель – в себе и для себя. Хозяин жизни, видите ли. И все-то у него есть. А ведь достойной женщины у него, возможно, уж никогда больше и не будет. Даже так, для жизни. А почему? А благодаря Феномена. Он-то, голубчик, всех этих политиков-олигархов от нас отсек. Теперь ему кто друг, вашему-то? Одна Дьволитовна – вот кто! А ляжет она с ним в постель? Сомневаюсь. А он с ней? Тоже большой-большой вопрос. Вот они и повымирают все.
– Як дынозавры оци жидивськи! – подхватил Маркиян Рахваилович, – и глаза его радостно заблестели, а усы победоносно поднялись.
– Хватанюк! – взвилась Феня, – Я вам точно сейчас устрою погром за ваш государственный антисемитизм против еврейского народа!
– Та ты шо, Хвеню, я ж не проты жыдив! Я ж проты дынозаврив! Життя вид ных вже ниякого нема! Ну, добре, добре. Це все москали вынни («виноваты»), Хвеню! Порозводылы цых дынозаврив! Згодна («согласна»)?
– Товарищ Голова! – не унималась Феня. – Таки вы сейчас мине срочно объясните вашему Хватанюку, что его холокост здесь не пройдет! Потому что будет одно из пяти: или он один раз замолчит свой рот или четыре раза получит у мине по морде!
– Феня Батьковна! – громким голосом воззвал Петро Кондратович, вновь почувствовавший себя хозяином положения, – И вы, пан Хватанюк! Я решительно призываю вас к порядку и к дружбе между народов, а то мы тут уси («все») один одному пыки («морды») понабиваемо и очи повыцарапуемо! Кому с этого польза? – токо («только») нашим врагам. Надо ж иметь классовое самосознание! А вы, Маркиян Рахваилович, если что-то хотите рассказать про дружбу между народов или, там, про шо, то я вам от сейчас, после товарышки, и надам слово.
– Нет, дорогой Петр Кондратьевич! – улыбаясь, сказала Валерия Александровна, – вряд ли это вам удастся.
– Это еще почему?
– А потому, что после моей истории мы все дружно идем на Процедуру. А потом ужин и – спать. А завтра председателем уже будет кто-то другой. Кстати, вы сами его и должны назначить.
– От, ёлки-двадцать, а я и забыл! Ваша правда, дорогая Валерия Александровна. То давайте вашу историю, а там посмотрим.
Валерия Александровна уселась поудобнее в своем кресле, поглядела внимательным взором поверх  очков  на  общество,  как бы оценивая, способна ли эта молодежь понять хоть что-нибудь серьезное, и, сделав, по-видимому, благоприятное на этот счет заключение, начала, а точнее – продолжила свой рассказ.

Мистерия пятая.    
Трактующая  тайную эволюцию видов
и тайное же проникновение их представителей в руководящие органы Обществ защиты животных
или Большой Метафизический Взрыв и его последствия

«Моя история может показаться не имеющей никакой связи с тем делом, по которому мы здесь находимся. И мне она тоже иногда такою кажется.  Но когда я начинаю раздумывать над всей нашей   жизнью, то возникает ощущение, что все-таки какая-то связь есть. Тайна жизни велика, милые мои! Откуда все взялось и куда все уходит – один Бог
знает. Иногда такое на свете бывает, что ни за что не поверишь. Вот об этом и моя история.
Но сначала я хочу рассказать вам стихотворение одного поэта. Его звали Сингард. Имя необычное, но это псевдоним. Настоящее его имя уже забыто. Это стихотворение мне рассказала соседка – она была знакома с Сингардом. Он снимал у нее угол, когда был студентом. Такой славный мальчик! Он тогда сочинял много стихов и некоторые из них соседка списывала к себе в тетрадку. Потом она умерла, а тетрадка со стихами досталась мне и я иногда читаю их. И это тоже. Его то я и запомнила. Не могу объяснить, почему, но чувствую, что оно имеет с нами какую-то связь. Слушайте же!
Валерия Александровна сняла очки, подняла голову, полузакрыла глаза и начала декламировать со старческими интонациями в голосе:

В небесах нежно Птица порхает
И перо клювом чистит Свое.
Но увы,
       Он не знает!
                            Не знает!
Что Охотник уж целит
                                     в Нея.

      ***
Память судеб прошедших живуча.
Плачь, душа, от проклятия карм…
Но Охотника
                    совесть
                                 не мучит,
Когда он свой наводит
                                       Удар.
                          ***
Отвлекися ж от воздуха, Птица,
И перо Свое чистить оставь!
Погляди:
             к Тебе снизу
                                стремится
Из огня восстающий
                                  Удав.

Стихотворение действительно показалось странным и необычным. Продвинутые в литературном отношении Светлана и Вольдемар даже терялись, как его оценить? С одной стороны, в нем явно чувство¬вались элементы самоиронии и даже пародии. Нарочито путанное употребление местоимений, хотя и вызывало легкие сомнения в авторском мастерстве, но, скорее, создавало впечатление, что автор попросту провоцирует читателя. Притом, стихотворение казалось вполне оригинальным – не ощущалось в нем чьих-то чужих поэтических влияний, по крайней мере, сразу, на слух. Наконец, совершенно потрясающая информативность и композиционная стройность этого маленького творения, уместившего всего в трех строфах столько образов и чувств: четкая лаконичность оппозиции между первой и второй парами строчек начального стиха, печальная рефлексия второй строфы и страстный призыв-апофеоз третьей, заканчивающейся блестящей метафорой выстрела, вызывали странное и трагическое ощущение неотвратимости судьбы. А любительская манера чтения Валерии Александровны с ее внешне неправильными интонациями и не вполне логически мотивированными акцентами произвела на слушателей впечатление трогательно-грустной прелести, какую навевает иногда на нашу душу поздняя-поздняя осень.
Валерия Александровна вздохнула, сама пребывая под впечатлением от своей декламации, немного помолчала и продолжила свой рассказ.
– Да, все мы чересчур хорошо знаем, как человек уничтожает природу. Вот и в этом стихотворении, видите – охотник убивает беззащитную птичку, которая не имеет никакой защиты. И сколько это будет продолжаться? Не знаю. И что?, разве этому охотнику нечего кушать? А ведь он, этот охотник, да и вообще люди не очень-то задумываются над тем, что может последовать и расплата. Причем с такой стороны, откуда они ее совершенно и не ожидают. А если со стороны этой самой птички? Не смейтесь, пожалуйста. Потому что я расскажу вам сейчас что-то такое, что, может быть, заставит вас призадуматься над тем, в каком мире мы живем. Правда, откуда у меня эти сведения – этого я вам не скажу, не имею права. А выводы делайте сами.
Так вот. Все мы в школе учили по биологии теорию эволюции Чарльза Дарвина про происхождение видов. Что человек произошел от обезьяны. Ну, точнее, кажется, что обезьяна и человек имели какого-то там общего предка. Энгельс писал, что, видите ли, труд сделал из обезьяны человека. То есть, какие-то там обезьяны вдруг стали трудиться и в результате их добросовестного труда у них настолько развились способности, что они превратились в людей.
Я, лично, не верю всей этой ерунде. И вот почему. Я понимаю так: уж если в организме имеется способность к развитию, то эта способность все равно проявится рано или поздно. И никакой труд здесь ни при чем. Хотя трудиться всем, конечно же, надо.
Вы можете возразить мне, а почему же тогда эта способность не проявила себя у других животных, а только у обезьян? И только в тот совершенно доисторический период времени?
Так вот, дорогие мои, слушайте внимательно. Здесь-то и скрыта самая большая загадка. Ее, кажется, кто-то назвал Большим Метафизическим Взрывом. Но я в этом ничего не понимаю. А чего не понимаю, о том говорить не буду. Зато хорошо знаю что-то совершенно другое. И об этом мой рассказ.
Для начала хочу обратиться к вашей памяти и наблюдательности. Вспомните: некоторые из ваших знакомых, да