Декады день Первый

ДЕКАДЫ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Начался Первый День Декады с мелкого инцидента, если так можно обозначить некую незначительную небрежность в туалете, допущенную Петром Кондратовичем. Голова на несколько минут опоздал, а когда появился, все заметили, что у него расстегнута ширинка и из нее торчит краешек его белой рубашки. Сие было очень трогательно, и весьма сблизило едва начавшихся знакомиться участников Эксперимента (расстегнутая ширинка иногда очень сближает людей). Однако общество с ходу никак не могло сообразить, как бы поделикатнее сообщить Голове об этом пикантном обстоятельстве. Первым нашелся Вольдемар:
– Послухайте, Кондратович, а скажить, чи в вашем колгоспе закрывают ворота на скотской ферме, чтобы бычки не поразбегалися?
– Ну, господин Вольдемар, конечно закрывают, шо за вопрос! Если бычки поразбегаются, то коровкам, знаете шо будет, ха-ха-ха!
– То следите, пан Голова, получше, за вашими воротами, а то наши коровки уже проявляют интерес до ваших бычков.
Здесь Петро Кондратович сообразил, что тут что-то не так, и обнаружил вышеизложенный непорядок в своем туалете.
– От, его ити! – тихо матюкнулся он и, полуотвернувшись от общества и лихорадочно застегивая пуговицы, деланно напустился на Вольдемара:
– А вы шо стоите, Вольдемар? Вы же ж нам должны сейчас рассказ рассказывать, а он стоит! Давай, Вовчик, давай! Ну скоко  («сколько») можно ждать!
Вольдемар тонко улыбнулся и приступил к изложению своей истории.

Мистерия первая.    
В которой интеллигентный нахал Вольдемар    зачитывает странное, если не сказать больше, интервью,  помещенное в дурацкой
газете.
«Дорогие друзья и подруги! – начал  свой  рассказ  Вольдемар, – История моя совершенно безумна и вполне заслуживает название мистерии. Однако началась она вполне банально – с чтения  газеты,  притом  дурацкой и с дурацким же названием  «С утра пораньше!». И кто бы мог подумать, что такое невинное ежеутреннее занятие станет прологом к событиям, не только полностью переворачивающим представления о мире, но и изменившим весь ход нашей жизни! А что это очень и очень похоже на правду, если не сама правда, надеюсь, вы сейчас убедитесь.
В то утро, августа 13 числа, я, как обычно, просматривал (находясь в нужном, надо признаться, месте) «С утра пораньше!» – одну из двух бесплатных газет, регулярно обнаруживаемых мною в почтовом ящике. Второй была такая же бесплатно-бульварная «Добрейший вечерок!». О том, чтобы покупать газеты или еще хуже – подписываться на них, я забыл уж более как десять лет тому назад. Так вот, просматривая «С утра пораньше!» как обычно – то есть с конца (номинантки конкурса «Лучшая попа месяца», анекдоты «Не в тему», астрологический прогноз и советы «Как поскорее заработать ваш первый миллиард долларов»), – на тринадцатой странице я обнаружил напечатанное под рубрикой «В мире науки», нелепо смотревшейся в таком малореспектабельном издании, весьма необычное интервью.
Необычность была видна сразу, она находилась прямо на поверхности – уже в его странном названии «Чему равно 22=4 или Насколько верна таблица умножения». В самом деле, ну чему равно дважды два – четыре? и вообще, что это за идиотский вопрос? – и я углубился в чтение. Чтобы не вызвать у вас, дорогие коллеги и мужики, ну и, конечно, бабы и девки, самомалейших сомнений в правдивости моих слов, я прочитаю вам текст интервью  полностью.
С этими словами интеллигентный нахал, нахально улыбнувшись, вытащил из заднего кармана своих видавших виды джинсов аккуратно сложенный и завернутый в полиэтиленовый пакет лист газеты и начал читать:
«ЧЕМУ РАВНО 22 = 4? ИЛИ
НАСКОЛЬКО ВЕРНА ТАБЛИЦА УМНОЖЕНИЯ?»
Общеизвестно, что наука, бросая вызов так называемому здраво¬му смыслу, способна поколебать самые устойчивые и привычные из обыденных наших представлений. Тому есть масса примеров в истории ее развития.
Наука смело вторгается в наиболее запретные области, и то, что еще вчера нам казалось очевидным, сегодня предстает как невероятное и наоборот. Вашему корреспонденту удалось посетить один из последних секретных («закрытых»!) научно-исследовательских институтов в нашей стране, оставшийся еще от прежних времен. До сей поры ни одному представителю, а тем более представительнице журналистского племени не доводилось переступать порога этого весьма необычного учреждения».
В этом месте Вольдемар отвлекся: – Видите, корреспондент-то – баба!, – после чего продолжил чтение:
«Необычность слышится уже в его названии – Институт экспериментальной математики – ведь до сего времени мы были убеждены, что математика – наука сугубо теоретическая, истины которой открываются чисто логическим путем. И вот – экспериментальная математика! Что бы это могло значить?
Ниже мы публикуем интервью с директором Института экспериментальной математики. Мы называем его здесь профессором Иваном Ивановичем Доктораго, хотя сразу же признаемся, что имя это условное, по¬скольку одним из строгих требований к нашему интервью было не разглашать фамилий, адресов и прочих конкретных вещей: режим есть режим!
***
К. Уважаемый Иван Иванович, расскажите, пожалуйста, в дозволенных пределах о тематике Вашего института.
ИД. Извольте, вкратце. Основное направление наших исследований – установление экспериментальным путем, насколько соответствуют действительности математические истины. Более точно или, если хотите, научно: разработка теоретико-методологических основ и получение на их базе экспериментальных данных относительно степени онтологической достоверности фактов математики.
К. Действительно научно! Но ведь мы еще со школы знаем, что математические факты, как вы их назвали, незыблемы и являются продуктом чистого мышления, которое в форме логики и служит критерием их истинности.
ИД. Это не совсем так. Не будем забывать, что «чистое мышление», о котором Вы упомянули и результатом которого являются, в частности, истины математики, являет собою весьма сложный конгломерат психофизических процессов, происходящих в голове человека и при обменах информацией между людьми, а также между людьми и окружающей средой, в том числе – Космосом, то есть всей той субстанцией, которая формирует ноосферу – сферу бытия разумного. Фундаментальным свойством этой субстанции есть ее принципиальная «нечеткость», а одним из проявлений последней (кстати, довольно хорошо известным) является вероятностное, «случайное» поведение практически всех достаточно сложных систем. К их числу относятся и системы, имеющие математическое происхождение.
К. То, что вы говорите, звучит невероятно. Я ничего подобного не слыхала в своей жизни. Неужели, то, что вы нам сообщили, относится даже к таблице умножения?
ИД. Представьте, именно так, как вы сказали. Но, к счастью, мы можем с уверенностью утверждать, что таблица умножения выполняется с очень высокой точностью.
К. То есть, я не ослышалась: она справедлива не абсолютно, а всего лишь «с какой-то точностью»?! И вы можете это доказать?!?!
ИД. Вы не ослышались и дело обстоит именно таким образом. Нами довольно давно, еще в 1986 году, было проведено экспериментальное исследование степени точности таблицы умножения. Оказалось, что она не абсолютная, хотя, как было сказано, очень точная система, возможно, предельно точная из всех известных науке на данный момент. Проведенные нами эксперименты показали, что она выполняется с точностью до стомиллиардной доли процента. Такой точности не знает ни одна из существующих теорий!
К. Если я правильно поняла, то в вашем институте установлено, что дважды два уже не четыре, а, скажем, три, пять или, к примеру, три с «хвостом» или четыре с «хвостиком»?
ИД. Это – грубо говоря. Если точнее, то на 10 миллиардов миллиардов испытаний (это число выражается математическим символом 1019 – десять в девятнадцатой степени) экспериментально детектировано всего 2 – 3 случая, когда 22 = 3, 9999999999999999999 и всего 7 – 8 случаев, когда 22 = 4,0000000000000000001. Кстати, причина такой асимметрии непонятна до сих пор, возможно, это проявление какой-то фундаментальной, но неизвестной нам закономерности. Существуют гипотезы, что это может быть связано, например, с расширением Вселенной.
К. Потрясающе!! Но вы сказали, что исследования были проведены в 1986 году. Мы знаем, что это за год – год Чернобыльской катастрофы. Может быть и ваше исследование как-то связано с этим событием?
ИД. Не стану скрывать, мы получили это задание, когда и многие другие научные организации были «озадачены» на предмет выяснения действительных причин аварии на ЧАЭС. Ведь эти причины, по сути, достоверно не установлены и до сих пор.
К. И каковы результаты ваших исследований?
ИД. Понимаете, существующие методы не позволяют точно локализовать в пространстве и времени факт нарушения того или иного математического факта, простите за тавтологию. В лучшем случае мы можем лишь оценить вероятность такого нарушения. В данном случае наши методы позволяют сделать вывод о том, что вероятность относительно упомянутого вами события является необычно высокой, я бы даже сказал, аномально высокой.
К. Но ведь аварии случаются не только на ЧАЭС, а также и на других рукотворных, созданных человеком объектах. Не следует ли из вашей теории, что и в ряде других катастроф «замешана» неправильность таблицы умножения?
ИД. Вопрос поставлен, в принципе, правильно, хотя, на мой взгляд, несколько упрощенно. Действительно, причиной многих техногенных катастроф могут быть сбои, а точнее девиации математических структур, положенных в основу расчета конструкций объектов техники и технологий. Ведь при их конструировании, как известно, применяется не только таблица умножения, а и целый ряд других весьма изощренных математических дисциплин – теория функций действительного и комплексного переменного, дифференциальные и интегральные уравнения, различные алгебраические структуры и многое другое. Эти концептуальные построения в гораздо большей степени, чем арифметика, подвержены искажениям, что можно считать установленным вполне надежно. Таким образом, мы теперь убеждены, что немало техногенных катастроф имеют математическое происхождение.
К. И все-таки, в голове не укладывается, что идеальные математические построения, теоремы и все такое прочее могут быть «немного неправильными». Ведь тогда вообще не останется незыблемых истин!
ИД. Да, тут мы входим в весьма опасную область. Вы упомянули о логике как критерии истинности математической теории. Это правильно. Но задумаемся, а что такое логика? Ведь по сути – это наука о законах мышления, которые, как мы уже упоминали, реализуются в определенных психофизических системах. Разумеется, что эти законы чем-то сродни законам природы, а последние, вообще говоря, всегда выполняются с той или иной точностью – вот вам «мостик» к пониманию сути математических несовершенств.
К. А не может ли быть так, что в случае те¬х¬но¬генных катастроф в игру вступают другие причины, например неточность вычислений, ошибки проектантов, нарушения технологии – то есть все то, что называется «человеческим фактором»?
ИД. Несомненно, то, о чем вы упомянули, имеет место. Но природа этих ошибок