...И шапка горит.

     Утки подмели все запасы зерна, которые у них имелись. Иван Иванович неоднократно удивлялся, глядя на них. Набьют зобы так, что они отвисают до самой земли, а им все мало, только подавай. А давать-то больше и нечего. Вчера жена пристала к нему, сходи да сходи на ток, набери немного зерна. Такая просьба вначале удивила Ивана Ивановича, а затем возмутила. Выходит, она посылает его, сорок лет отдавшего колхозу, воровать? Долго отнекивался, отговаривался, но жена, что назойливая муха, привязалась - не отгонишь. Махнув на нее рукой, пообещал, что завтра, с утра пораньше, сходит.
              Эта забота и заставила его проснуться вместе с петухами. Он лежал, закинув руки за голову, и не знал, что делать. В глубине души маленькой искоркой тлела надежда, что, проснувшись, жена передумает и ему не придется идти. Но эта надежда разбилась вдребезги от громкого голоса супруги.
              - Ты все еще лежишь? - воскликнула она, проснувшись и увидев рядом с собой невозмутимое лицо мужа. - А уток чем прикажешь кормить? Ну-ка вставай и отправляйся за зерном.
              Иван Иванович поморщился, словно от зубной боли. «Все-таки не забыла!» - подумал он, нехотя поднимаясь. Оделся, медленно застегнул пуговицы на рубашке и долго возился со шнурками ботинок.
              - Тебя только за смертью посылать, - сердито проговорила жена, и, подав скатанный, перевязанный веревочкой мешок, подтолкнула к двери.
              Село просыпалось. Слышались говор, блеяние овец, мычание коров и звон подойников. Где-то лениво тявкала собака.
              От угла дома и до калитки, отгораживая двор от улицы, стоял невысокий полусгнивший плетень. За него, словно за спасительную стену и шагнул Иван Иванович. Пригнувшись за плетнем, чтобы его не было видно с улицы, с мешком в руках он стал пробираться к калитке, косясь на соседний двор. Больше всего он боялся, что соседка увидит и догадается о его намерении.  
              Но беда пришла с другой стороны, откуда он вовсе не ждал. Не успел Иван Иванович преодолеть и половины пути от крыльца до калитки, как услышал голос, заставивший зашевелиться волосы на его голове.
              - Иван Иванович, что это ты прячешься за плетнем? Или встречаться со мной не желаешь?
              Чувствуя, как кровь хлынула в лицо, Иван Иванович разогнулся и увидел перед собой удивленное лицо бригадира.
              - Тебя-то меньше всего мне и хотелось встретить!
              Бригадир удивился еще больше, но заметив в руках Ивана Ивановича мешок, неожиданно взорвался громким хохотом.
              - Никак ты воровать собрался? - еле выговаривая слова, спросил он.
              - Как видишь! - Иван Иванович мял в руках мешок и не знал, что с ним делать.
              Приступы смеха сотрясали тучную фигуру бригадира, по круглым щекам катились слезы, и, вытирая их, он проговорил:
              - Поистине говорят, что на воре и шапка горит.
              - Тебе смешно, а мне не до смеха. Только задумал украсть и тут же попался, да не кому-нибудь, а самому начальнику.
              - А ты шел бы спокойно, я бы и внимания не обратил. А раз прячешься на своем собственном дворе, меня и заинтересовало.
Иван Иванович сокрушенно вздохнул.
              - Опыта, видать, маловато. Ведь первый раз в жизни решился на такое. А все баба! Пристала, как репей колючий, сходи да сходи на ток, уткам зерна набери, вот тебе и сходил...
              - Так в чем же дело? - успокоившись, спросил бригадир. – Иди, набери, я скажу сторожу, чтоб отпустил.
              - Нет, спасибо! Пусть эта чертова перечница сама идет, а с меня довольно позора, - в сердцах проговорил Иван Иванович, и круто, по военному, повернувшись, зашагал к крыльцу.
              На вопрос жены, почему вернулся, он так взглянул на нее, что она замолчала. Пройдя в комнату, швырнул мешок в угол, обутым завалился на кровать, чего с ним никогда не бывало, и лежал там до обеда, не проронив ни слова.