Я буду им сниться и на том свете

Когда грянула перестройка и мир внезапно стал восприниматься, как непонятный и враждебный, Вадим жил с семьёй в Мурманске. Момент, когда отпустили цены, ему запомнился на долго. И прежде всего это проявилось в глазах людей. Говоря высоким стилем, у всех в них сквозили растерянность и испуг. А ведь северян не так-то просто испугать. Народ, в основной массе, решительный. Подавляющее большинство из них в своё время сорвались с насиженных мест и в поисках счастья оказались в зоне вечной мерзлоты. Да, страх был, но и надежда не покидала людей, более того она росла. Её питали молодецкие речи депутатов о втором, скором пришествии светлого будущего. Однако жить становилось всё трудней, а достойно отдохнуть, как привыкли северяне, не было никакой возможности. Цены на жильё, продукты питания на Кавказе и в Крыму стали заоблачными. Это оказалось серьёзной проблемой. Детей раз в год необходимо вывозить на солнышко, иначе зимой они будут беспрерывно хворать. Кроме того северный отпуск, два с лишним месяца, и взрослым дается не просто так. Государство лишнего не даст, удавится.
И тогда Вадим решил с женой купить в средней полосе небольшой деревенский домик и использовать его как дачу. Он обратился к друзьям, которые недавно возвратились из Мурманска в небольшой старый городок Елец, на свою малую Родину с соответствующей просьбой. Они довольно быстро подыскали подходящее домовладение и в начале лета, своим ходом, семья отправилась смотреть недвижимость.
Дом оказалось расположен в двадцати километрах от города, в хуторе из трех, совершенно одинаковых, рубленых изб. Во дворе каждой имелись строения поменьше. В них располагалась кухня и чулан. Рядом, окруженный высоким плетнем, дворик для скота. Имелся также сарай, чердак которого использовался, как сеновал. Сразу за сараем начинался огород, который переходил в поле для картофеля, которое заканчивалось дубовой рощей. Хозяйками этой крестьянской усадьбы были две старушки, сёстры. Дом, который предлагалось купить, принадлежал третьей сестре, которая чуть больше года тому назад скончалась. Хозяйки оказались очаровательными существами. Старшая - Нина Ивановна, уже совсем немощная, пасла на опушке рощи в тени деревьев козу, лежа на надувном матрасе, потому, что в помещении ей казалось душно. Младшая - Василиса Ивановна, копалась на огороде, который находился в идеальном порядке, и даже ездила на велосипеде в магазин, в деревню за семь километров. Лица у старушек были добрыми с мягкими старческими морщинками. Светлые, выцветшие глаза приветливо смотрели на мир. Словом это был тип доброй бабушки из сказки.
В самом доме было три небольших комнаты. Большего Вадиму собственно было и не надо. Через несколько дней все документы уже были оформлены и новые домовладельцы начали обживаться на новом месте.
Лето надо сказать в тот год было очень жарким, а ближайший водоём находился за двадцать километров. Было решено построить баню и соорудить небольшой бассейн для купания. Откладывать это решение не позволяла жара и, закупив стройматериалы, наняв каменщика, Вадим принялся за земляные работы. Выкопал квадратом траншеи под фундамент, сбил опалубку. Залил всё это бетоном. Каменщик должен был начать кладку стен через два дня, а пока, не теряя времени, Вадим начал рыть котлован под бассейн. Земля была мягкая, как пух и дело шло довольно споро, и тут лопата уперлась во что-то твёрдое металлическое. «Не иначе клад» подумал Вадим, но это оказалась винтовка. Деревянное ложе практически истлело. Он стал копать дальше и обнаружил ручной пулемет, на котором сохранилась маркировка MG-34. Потом откопал ещё винтовку, полевую сумку с истлевшими документами, несколько алюминиевых фляжек и ещё шесть ружей, затем автомат, два пистолета, несколько ржавых банок, с патронами разного калибра, и немецкие каски. Их оказалось восемь штук. Всё это он сложил горкой у сарая и присел, недоумевая, откуда мог взяться этот склад. Немцы были в Ельце буквально несколько дней. Что могло здесь произойти? Надо будет у старушек спросить, решил Вадим и принялся копать дальше. И практически сразу обнаружил алюминиевую пряжку от ремня, на которой был изображен орел со свастикой и надпись вокруг Gottmituns, затем, истлевшие остатки мундиров и человеческие кости. Стало ясно, что покойников складывали аккуратно рядами по четыре человека. Всего их было в могиле восемь. Вадим позвал жену. Показал ей находки и пошел к Василисе.
Старушка была на огороде. Когда она увидела Вадима, лицо её расплылось в милой улыбке.
- Ну, как вы привыкаете к деревенской жизни - спросила она.
- Привыкаем, Василиса Ивановна. К хорошему привыкаешь быстро. Тишина, свежий воздух, природа. Что ещё для отдыха надо. А я к вам поинтересоваться пришел. Во время войны немцы в этих местах долго были?
С лица Василисы улыбку, от такого вопроса, словно ветром сдуло.
- Господи спаси и сохрани! Столько лет прошло. Разве упомнишь. Затем, поправив косынку на голове, тихо спросила
- А тебе зачем это, сынок?
- Дело в том, что я на огороде могилку нашел. В этой могилке немцев восемь человек захоронено.
Пойдемте, посмотрите.
- Да я тебе верю, сынок. Что там смотреть.
- Так там их амуниция и оружие. Может их милиции надо сдать.
- Хорошо, ты иди, я через минутку тоже подойду. Мне лекарство надо принять.

Вадим вернулся к захоронению и стал ждать. Через несколько минут пришла и Василиса, посмотрела на гору костей и оружия и сказала
- Немцы с неделю у нас тут стояли. Занимали ваш дом. Потом сели в машину и уехали.
Откуда это всё взялось один Господь знает. Зима была, снег валил. А ты что копаешь?
- Да вот, хочу бассейн выстроить, чтобы летом купаться. Оружие то может быть в милицию сдать надо?
-Кому оно там нужно, ржа одна. Надо всё это в другое место закопать. Вон мы старый колодец заваливаем, туда этот мусор скинуть, да и дело с концом.
- Как–то не хорошо, все же люди, хоть и немцы - возразил Вадим.
- Какие же это люди ? - неожиданно зло спросила Василиса, потом чуть мягче добавила
- Я посоветуюсь, что с этим делать. Завтра скажу.

К ночи жара почти не спала, Вадим в доме уснуть не смог. Жена не дала открыть окна, боялась, детей продует. Вадим около часа сверлил подушку затылком. Уснуть не удавалось. В конце концов он взял покрывало и подушку и полез на сеновал. Там было чуть свежее. Он уже засыпал, когда услыхал шаги. В лунном свете всё прекрасно было видно. К могиле подошли сёстры. У Василисы в руках была керосиновая лампа. Она осветила груду костей. Нина Ивановна вдруг отчетливо сказала
- Ни дна вам тварям, ни покрышки - и плюнула на гору костей
- Знаешь, плевать мне на то, что они с нами сделали. Но Машутку я им простить не могу и Володю с Федей. Федя какой мальчик был. На одни пятерки учился. И себе простить не могу, что их только опоили. Надо было живьём их сжечь. Ты завтра в теплице цветов нарежь Машутке на могилку.
- Рано, небось, только распустились – возразила Василиса.
- Вот и хорошо, что в бутонах. Утром нарежь побольше.

Проснулся Вадим, когда солнце уже было в зените. Жена хлопотала на кухне, дети играли во дворе. Он умылся, сел завтракать и в это время пришла Василиса. Она принесла десяток яиц и пояснила. У нас яйца остаются, пропадают. Я вам буду приносить. Потом, ласково глянув на Вадима, попросила
- Ты сынок, к Нине сходи, она с тобой потолковать хочет. И вот что, разговор длинным может получиться, возьми, сынок, табуретку. Там у неё присесть не на что.
Вадим так и сделал. Он понимал, о чем будет разговор и был очень заинтригован.
Нина Ивановна полулежала, как обычно, на надутом пляжном матрасе. Коза паслась в нескольких метрах от неё, привязанная верёвкой.
- Садись, Вадик, удели старухе несколько минут. Что я тебя спросить хотела. У тебя сынок воевал кто в войну?
- Отец воевал, дядьки и с материнской, и с отцовской стороны. Трое из них погибли.
- Ну вот, сынок, мне теперь проще с тобой говорить будет. Могилку, которую ты раскопал, мы с сестрами выкопали.
Появилась немчура у нас в начале декабря. Мы жили на хуторе вчетвером. Мой муж Николай попал в плен к финнам в сороковом. Вера, старшая наша, с мужем в тридцатых разошлась. Пил он и дрался.
Василисы мужа Дмитрия забрали в июле по мобилизации. У меня ещё два сына были, Владимир и Фёдор. Старшему двадцать три, младшему только в мае восемнадцать, тоже забрили. В сорок втором на Владимира похоронка пришла, а Фёдор ещё в сорок первом без вести сгинул. С нами на хуторе ещё жила Маша, Веры дочь. Ей только шестнадцать в ноябре исполнилось.
Вначале приехал офицер немецкий. Осмотрел всё и уехал. Мы решили - пронесло. А тут к вечеру
привезли немцев на грузовике, высадили восьмерых, потом машина ушла, куда ушла не знаю. Вера, старшая наша, работала директором МТС. В её доме имелся телефон. Вот они как-то присоединили к линии свой аппарат и каждое утро по телефону разговаривали. Первое время вели они себя тихо. Заставляли нас печь хлеб, яйца, само собой, требовали, бульон куриный варить. Кур, конечно, быстренько всех сожрали. А потом, на наше горе, нашли в сарае пяти литровую бутыль самогона, перепились , изнасиловали нас троих, а потом и малую Машку Как мы этих извергов не трогать её молили. Только что сапоги им не целовали. Не спасли. Все восемь мучили нас всю ночь. Утром угомонились они, заснули. Мы сбежали из избы, помылись от срама этого кое-как. Глядь, а Машки нигде нет. Пальтишко её на месте, а девки нет. Пошли искать, а она в петле висит. Здесь в рощице, на полянке. Вера, как увидела это, чуть ума не лишилась, хотела с ножом на этих зверей кинуться. Мы её едва остановили. Подумала она и говорит
- Ладно, тут будьте, пока я до Михалыча сбегаю. Приготовьте им пожрать чего напоследок. Я к обеду вернусь. Михалыч - это ветеринар, старик. Ему под восемьдесят тогда было.

Стали мы ждать. Машеньку в рогожку завернули, положили в сарай. Тут и Вера вернулась. Время к часу, а немцы всё спят. У нас ещё одна бутыль была припрятана в погребе. Достали мы её, насыпали порошку, что Михалыч дал, стали ждать. Тут и немцы, наконец, зашевелились. Вышли нужду справить. Один на кухню зашёл. Показывает, что есть хочет. А Верка, будто бы ненароком, бутылку за шкаф ногой задвигает. Будто спрятать хочет. Немец увидел, захохотал, схватил самогонку и поволок в дом. Слышим, остальные тоже глотки рвут от счастья, мол, есть чем опохмелиться. Понесли мы им в избу еду, какую успели приготовить. А они уже самогон разлили, выпивают.
Мы с Василисой ушли, а Вера осталась. Шепнула нам
- Идите, я догоню.
Не терпелось ей поглядеть, как они сдыхать будут. Муки этого зверья, прежде чем они помрут, увидать хотелось. Потом она как сквозь зубы поведала
-Я им теперь и на том свете буду сниться – и почему рассказала. Минут через двадцать у них началось - лица покраснели и потом синеть начали. Вроде сказать что-то хотят, да не могут. Потом судороги начались. Выгибало колесом по несколько раз, кверху пузом. Минут через сорок всё было кончено. Не пожалел Михалыч порошку. Словом, ушли мы в деревню, попрятались у знакомых, а на третий день немцев из Ельца вышибли. Мужики для Машеньки гроб смастерили. Мы его на хутор унесли. Вырыли могилку, похоронили Машеньку. Уж после войны памятник ей мраморный сделали. Вон она могилка её, в двух шагах