Дипломная работа

         Последние метры подъёма преодолевали практически в отключке, мечтая о том, когда, наконец, можно будет свалиться на скалистую почву и просто полежать не двигаясь.
         Выбравшись наверх, отползли пару метров от обрыва и с невнятными междометиями и чертыханиями вытянулись во весь рост, раскинув в стороны руки.
                   - Значит, так, - хриплым голосом сказал Николай, - сегодня обустраиваемся и отдыхаем, а завтра сразу с утра приступаем к съёмкам.
                   - Спасибо тебе, родной, - просипел оператор Егор, - я уж думал, прямо сейчас заставишь!
         Остальные ребята коротко хохотнули, девчонки не произнесли ни звука: им подъём дался особенно тяжело.
         Вечером у костра обсуждали план на завтра.
                   - Вы все уже в курсе, но всё-таки повторю исходник ещё раз, - Николай любил обобщать и подводить итоги. – Итак, у нас три основные версии легенды о Девичьей башне в Судаке. Царица Сугдеи Феодора и полководец Гиркас. Он домогается её, но она дала обет безбрачия и отказывает. Гиркас призывает на помощь генуэзцев, те захватывают город, и Феодора в руках предателя. Но она предпочитает смерть, бросившись с башни вниз, и разбивается о скалы.
                   Вторая. Девушка попадает в татарский полон во время набега кочевников на русские земли. Тоскуя по родине, решает покончить с собой и прыгает в пропасть с высокой башни.
                   И, наконец, последняя. Безымянная дочь архонта… ну, имя мы ей, конечно, придумаем, если выберем эту версию. Так вот, к ней сватается полководец Диофант, но она любит простого пастуха. Её отец, разумеется, за Диофанта, поэтому приказывает бросить пастуха в каменный колодец. Девушка в истерике, ни на какие уговоры не подаётся, тогда архонт задумывает жестокий план. Отправляет пастуха на корабле в Грецию сроком на год якобы с поручением и говорит дочери: если он за это время останется тебе  верен, выйдешь за него замуж. В качестве подтверждения верности на мачте корабля поднимут белое полотнище. Но в дороге, выполняя тайный приказ архонта, пастуха убивают. Корабль приходит без обусловленного знака, и девушка с горя бросается в пропасть.
                   - Третья самая красивая, - вздохнула Ира, одна из двух претенденток на главную роль, - но где ты возьмёшь корабль да ещё древний?
                   - Ирка права! – хохотнул Димон, предполагаемый Гиркас либо Диофант. – Сотню-другую генуэзцев или пару тысяч кочевников найдём легко, а вот корабль – задача неразрешимая!
                  - Да бросьте вы! – досадливо сморщился Егор. – Любые такие сцены нарежем из художественных фильмов. Но, конечно, хорошо бы обойтись без них. В этом плане я – за третью версию. Здесь всего-то и нужен один-единственный футаж с кораблём. Снимаю Ирку на скале…
                   - Чего это – Ирку? – вспыхнула Лера. – Коля ещё окончательно не решил!
                   - …Ирку либо тебя на скале, веду панораму на море, в нужном месте подсовываю корабль. Красота! Всё остальное – игровое.
                   - А, по-моему, все три версии – мура! – лениво сказал Сергей, безоговорочный отец либо Иры, либо Леры. – Банально всё до ужаса. Девушка бросается с башни, потому что её разлучили с возлюбленным! В фольклоре любого народа найдёшь такую легенду. Возьми Африку – и там наверняка окажется, что какая-то чернокожая красавица, не желая выходить замуж за шамана, за неимением высокой башни или скалы закопалась в песок и изжарилась заживо.
                   - Ох, и связался я с вами! – простонал Андрей, чья роль в будущем фильме вообще была  пока ещё не определена. – Сидел бы себе дома, воровал потихонечку в Инете фразы из статей по этнографии либо климату Крыма. Наковырял достаточно – опаньки! вот она, дипломная работа! А зачтут ли в качестве последней этот ваш… наш фольклорно-исторический фильм – бо-о-льшой ещё вопрос, между прочим!
                   - Да подожди ты! – оборвал его Сергей. – У меня конкретное предложение есть. Помните, что сказал замдекана? К материалу нужно подойти творчески! Вот давайте что-нибудь и сотворим.
                   - Или вытворим! – усмехнулся Егор.
                   - Пусть так. Лишь бы не натворить, - резонно заметил Николай.
         Но Сергей не дал себя сбить.
                   - Так вот, творчески. Нужно взять, допустим, третью версию, все факты в ней оставить, только перевернуть всё наизнанку: не архонт плохой, а дочь! И вот творит она всякие неблаговидные дела, а потом архонт заставляет какого-нибудь летописца переписать историю так, чтобы её обелить. Жертвуя своим моральным обликом, естественно. И в результате получается то, что мы сейчас знаем!
                   - Так конкретика-то где? – напомнил заинтересовавшийся Димка-Диофант.
                   - Конкретика вот. Девушка по имени… скажем, Терпсихора, дочь архонта… ммм… Геракла… ну хорошо, хорошо, Николай, не Геракла! Скажем, дочь архонта…  Леонида отличается своим порочным поведением…
                   - Ужас! – и в самом деле с ужасом выдохнула Лера.
                   - Не мешай… К ней сватается Диофант, полководец самого Митридата, но архонт боится, что тому станет известно о последней связи дочери с каким-то, на этот раз, вообще нищим пастухом. Он убеждает Терпсихору бросить этого оборванца и выйти за Диофанта, упирая на то, что тот воин, значит, она в его частые и длительные отлучки сможет в богатом дворце вести себя, как заблагорассудится.
                   - Так, - решительно сказала Лера, - эту самую Терпсихору будет играть Ирка.
                   - Согласна. При условии: в любовных сценах ты будешь моей дублёршей!
                   - Ничего себе! – изумился Николай. – Из-за роли готовы перецапаться! А ещё подруги!
                   - Да шутим мы, дурачок! – расхохотались девушки, обнимая друг друга. - Серёжа, давай дальше, интересно очень!
                   - Дальше. У Терпсихоры загораются глаза при мысли, чего она сможет отчебучивать, будучи женой такого важного и знатного человека. Она назначает пастуху ночное свидание возле каменного колодца и после поцелуев и всего остального сталкивает его вниз.
                   - Ну, хватит! – решительно сказал было Николай.
                   - Архонт, - не обращая внимания, продолжал Сергей, - в ужасе от того, какое чудовище он породил, заключает дочь вот в эту башню, у подножия которой мы сидим.
         Все, кроме недовольно дёргавшегося Николая, слушали, как зачарованные. Уже совсем стемнело, но костёр горел очень ярко, и большие языки пламени, вырывавшиеся из него, освещали лицо Сергея причудливым светом, то мощно выделяя из темноты, то перекрещивая  тенями, отчего казался он каким-то древним колдуном либо прорицателем, вдохновенно повествующим, а может, и пророчествующим над огнём.
                   - Диофант, узнав о том, что архонт запер родную дочь – ведь про её художества ему неизвестно, - решает, что старик спятил и, расшвыряв охрану, врывается в башню. На самой её вершине, на краю узенькой площадки, он видит свою любимую Терпсихору, бросается к ней, сжимает в объятиях и впивается страстным поцелуем. Та охотно на него отвечает, и Диофант на вершине счастья. Внезапно Терпсихора издаёт зловещий смех и, продолжая обнимать Диофанта, увлекает его к самому краю площадки. Ещё секунда – и два тела, слившись воедино, полетят вниз. «Что ты делаешь, Терпсихора?» - восклицает поражённый Диофант… Нет! Не Терпсихора! Алкмена! Я придумал ей имя! Алкмена!
                   - Да, это я, Алкмена, - тихо, нежно, но очень отчётливо прозвучал девичий голос.
         Сергей, очень недовольный, что его прервали, хотел сказать что-то резкое, но замер, озадаченный. Остальные ребята тоже в недоумении, почему-то поворачиваясь очень осторожно, оглядели друг друга. Все свои сидели здесь, у костра. А голос прозвучал издалека. Медленно, как бы боясь спугнуть что-то странное и необъяснимое, они повернулись на его звук.
         Из-за яркого пламени ничего нельзя было разглядеть уже в полутора шагах от костра. Даже Девичья башня, которая была совсем рядом, выглядела неясным тёмным пятном. А вот гораздо дальше её, слева, хорошо были различимы две фигуры: девушки в белой тунике и юноши в драной пастушьей одежде. Странное дело! Кроме них не было видно ничего, а эти фигуры, как будто изнутри наполненные светом, торжествовали над мраком, и их голоса словно звучали в ушах у каждого из студентов.


- Да, это я, Алкмена, милый Пэн!
К тебе я ланью быстрою примчалась.
Весь день ждала я нашего свиданья,
Я солнце с неба прочь уйти молила,
Чтоб вечер наш быстрее наступил!

- Любимая! Вся жизнь моя теперь –
Лишь ожиданье нашей встречи!
Пасу ли коз, с друзьями пью вино-
Их речи мне сейчас неинтересны.
Но Зевса каждый миг я вопрошаю:
За что такое счастье мне дано?
И почему Алкмена неземная
Остановила выбор свой на мне?
Молчит он. Видно, сам не знает!

- Ох, льстец! Мужчины все такие!
Умеете вы лживыми речами
Неопытное сердце соблазнить!
А мы и рады: слушать вас готовы,
В душе подозревая каждый миг,
Какая кара нас за это ожидает!
Но всё же ты мне снова говори:
Скажи опять, что любишь. Не забудь
Сказать, что я всего одна такая
В целом мире!

- Смеёшься надо мной, Алкмена! Ну и пусть!
Ругаешь ты меня или целуешь –
Мне всё одно:
Любимых губ движение я вижу!
Ты говори, любимая моя!

         Студенты сидели, как заворожённые, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть то чистое и светлое, что внезапно предстало перед ними.
         Но вдруг возникли какие-то чёрные тени; гнусно подвывая, они заглушили речи влюблённых и закрыли их от ребят. В абсолютной темноте раздались два звука: сдавленный мужской крик – постепенно отдаляющийся и начавший звучать с эхом, - и девичий крик ужаса, оборвавшийся внезапно, как будто кому-то заткнули рот.
         Наступила полная темнота, но никто и не пошевелился: все понимали, что это – всего лишь пауза, и сейчас последует продолжение.
         Так и случилось. Снова возникли две знакомые фигуры; на сей раз, прямо на краю обрыва: тому, за которым было только море.

- Прощай, любимая! Я очень рад
Такому неожиданному счастью:
Согласен твой отец! И только лишь одно
Условье предо мной поставил:
Чтоб был тебе я верен весь тот год,
Что в Греции по порученью буду!
Моя душа поёт! Всего лишь год!
Один лишь год – и вместе мы навечно!
О, Афродита! Ты лишь тень
Моей Алкмены!  Вот в ком совершенство!

- Нет!!!! Нет!!! Нет!!! Нет!!!
Богиня! Ты умна!
А все мы смертные – так глупы!
Любовь нам застилает очи! И мой Пэн
Решил, что я тебя красивей! Он неправ,
И в мире только ты – вот совершенство!
Прошу, богиня, нас с ним не карай
За неразумные его слова.
Пусть вместе будем мы! О, Пэн!
Не знаешь ты, что боги так ревнивы?
Зачем сравнил со мною Афродиту?
Теперь ужасной мести жди!
Мои моленья вряд ли нам помогут.

- Мне боги не нужны, когда со мною ты.
Иль думаешь, что это боги
Подстроили нам встречу у ручья?
Ты помнишь?

-  Да! Ведь я тогда пришла к ручью напиться.
А ты там пас овец. И мне сказал…
Да нет! ты пробурчал,
Что всякие тут ходят, воду пьют…
А овцам бедным
Приходится глотать всё после них!

-  Ну, а потом поднял свой взгляд, тебя узрел –
И замер, поражённый!

- Я помню. Ведь ты так был мною поражён,
Что даже с овцами мне пить позволил
И больше не пытался прогонять.

- Всё шутишь надо мной? Я рад
И от души тебе, любимая, желаю
Весь этот год, что будем мы в разлуке,
Хандре и грусти воли не давать.
Ты вспоминай меня всегда с улыбкой,
И