7.0
Из чащобы, за битвой на арене поляны наблюдал дятел. Он видел, как рыцарь оседлал чудище, и они взлетели по спирали вверх. Снизу, дятел не переставал следить за их восхождением в небо. Смотритель был предельно сосредоточен; на момент, когда лопаются ремни доспеха Бесстрашие, он среагировал быстрее воина.
Дятел трелью выстучал команду. Сотни птах из его семейства, – от малых, что снегирь, до крупных, словно ворон, – уже давно слетелись со всей округи, бесшумно выжидая на ветвях многоярусных трибун. Момент настал, и работа началась тотчас. Птицы вспорхнули разом; темные силуэты зарябили меж деревьев. Затрепыхали сотни пар крыльев; рой дятлов слетелся к двум высоким пням, которые остались трехметровыми памятниками некогда величественных буков. Сейчас, для древесных братьев, – повидавших полтыщи весен между прорастанием и усыханием, – пришло время перерождения.
Ночную тишину прорезали десятки перестуков, коротких и длинных трелей, звонких и глухих, слитых в сплошную какофонию. Под былым весом, древесина затвердела до плотности камня; но клювы, будто разные стамески, мгновенно взлохматили пни. Лоскуты и щепки посыпались на корни.
Сбрасывая годичные кольца, будто восковые тают пни, обретая человеческие очертания. В эпицентре птичьего вихря уже угадываются статуи в доблестных позах. Прорезая выемки и углубления, плотники облачили воинов в самурайские пластинчатые доспехи. Устрашающие боевые личины опущены забралами на рогатых шлемах. Творцы вооружили самураев катанами, и выгравировали на гардах-цубах художественный мотив – отсечение головы чудища.
Когда рыцарь падал, и раззявленная пасть потянулась за ним, пернатый вожак стрелой взмыл навстречу. Когда дракон проглотил юношу, остроклювый дятел уцепился когтями за костяную бровь боковой головы, над ее последним глазом.
Неистовый рев средней пасти пригнул макушки деревьев, словно колосья трав. Ледяные струи стали яростно выплескиваться, перезаряжая залпы со скоростью вдоха. Ослепленный бешенством, последний зрячий глаз не целится; арктический холод превращает облака в дождь, чертит белые полосы на земле, покрывая деревья льдом, блестящим при лунном свете...
…Ледяной туман прокатил меж стволов, недалеко от деревянных воинов. Дятлы кинулись в рассыпную, но лишь потому, что их работа закончена. Они расселись на ветвях, обращая взгляды на свои двухметровые творения. От пней остались низкие постаменты, на которых самураи-близнецы обращены друг к другу. Они стоят ровные, словно свечи.
Ветвистые корни пней полтыщи весен буравили почву вглубь и вширь, разрастаясь подземной кроной. Теперь, – после долгого забвения, – они в последний раз втянули земные соки могучим глотком, чтобы погнать вверх по венам на ногах древесных воинов, напитать вспышкой жизни.
Скрипнули сандалии, когда самураи сели на пятки. Абсолютно синхронно, совершенно зеркально, они коснулись левыми коленями постаментов, поправили ножны, осязательным движением почувствовали рукоять, прежде чем сомкнуть на оплетке пальцы правых рук. Большие пальцы вытолкнули цубы на пару сантиметров – “Путь хабаки” пройден, и мечи готовы покинуть ножны. Наступила внутренняя тишина решимости.
– Нукицукэ-но кен, – пророкотали самураи.
Последовало три удара сердца. Откалываясь от пьедесталов, воины выстрелили собой вертикально вверх.
Пернатый вожак не мог позволить дракону улететь. Он кидался в атаку, чтобы задержать чудище над ловушкой. Но вот средняя шея извернулась, и последний глаз нашел птаху. Левая пасть метнулась, распахивая черный зев.
В это же мгновение самураи зависли в апогее прыжка; деревянные катаны молниеносно вскинулись над шлемами.
– ТО-О! – одновременно взревели воины.
Их предназначение воплотилось в рассечении боковой шеи, когда та вытянулась чтобы сцапать дятла. Две полосы мелькнувших лезвий прошли поперек плоти и канули вниз. Первой отделилась слепая голова; дятел прижал крылья к тельцу и пролетел пасть насквозь. Следом отклеилась раздутая шея и рухнула в кроны.
Сотня дятлов сорвалась с ветвей, чтобы облаком стаи напасть на дракона и погнать прочь. Среди всех оказался и вожак; вот только в глазах его не осталось прежнего разума.
Юноша в зеленом кафтане снял диадему, тряхнул головой, отгоняя колдовское наваждение. С довольной улыбкой он водрузил диадему на деревянные перила. Девушка замерла у решетки, вопрошая с надеждой во взгляде.
– Второй раунд, – объявил он, направляясь к выходу из библиотеки.
0.7
Болезненная желтизна пропитала лицо Валентина. Вдоль щеки тянется глубокая царапина. Верхняя губа посинела. Спазматический вдох напряг связки на шее; разум пробудился.
Теплая ладонь опустилась на лоб.
– Чщ-чщ… Все хорошо, – успокаивает Анин шепот над головой.
Затылок юноши лежит на ее коленях. Его содранные до мяса пальцы ощущают холодный пол; долгожданный, устойчивый. Как же приятно просто полежать на нем!..
Пальцы девушки ласково расчесывают белокурые волосы. Нега и слабость в теле смешались воедино, и юноша будто поплыл на морских волнах. Он не хотел отрывать взгляд от прекрасного лица Ани, но веки слиплись от блаженного покоя с ароматом цветов, которым благоухает ее одежда.
– Я упал?
– Да.
– Я в раю?
Улыбка коснулась ее губ.
– Не надо так спешить.
– Конечно, не буду. Ведь я понимаю, что и здесь, на земле, можно почувствовать счастье.
– … Тебе нельзя резко вставать. Отдохни еще немного.
Опускаясь в глубину ее глаз, он увидел в них мысль о поцелуе.
– Остынь, сердцеед! Ты же только очнулся!
Голос боксера прозвучал как инородное явление, ломающее границы иллюзии, в которой Валентин и Аня были наедине. А потом тренер еще и подошел, стал пихать под нос экран мобильника.
– Зацени-ка!
Видеоролик стал показывать с момента, где оператор у подножия скалодрома снимает Аню за перилами третьего этажа.
«Валентин! Валентин!!!».
Юноша увидел в кадре себя. Он отклеился от стены, начинал падать; динамик мобильника задребезжал от женского визга. Оператор заматерился от изумленного шока, но опускал объектив вслед за падением. И вдруг по стене метнулась сине-черная молния. Самурай взбежал на три шага по отвесной стене, сбил собой падающего, и с грохотом приземлилась на согнутые ноги. Валентин оказался на его руках.
«… О..еть!..», – потрясенно обронил оператор, после чего изображение задрожало и съемка остановилось.
От ошеломления уши Валентина полезли на затылок. Теперь, когда границы восприятия вернулись в норму, он нашел себя недалеко от арки скалодрома. Где-то неподалеку кричит на Антона Настя, разразилась обвинениями. Виден бар; праздник прекратился, и сотрудники в напряженной тишине ждут развязки. На высоком стуле в странной позе сидит Алексей. Его руки вытянуты между разведенных коленей, а кулаки и зубы стискиваются от боли. Он пытается беспечно улыбаться, успокаивая обступивших коллег; а ему бы сейчас порычать.
Света первая вызвала бригаду скорой помощи, когда начался переполох; теперь, она же привела в зал двоих медиков. Чинным шагом мужчины в спецодеждах подошли к сидящему на полу Валентину.
– Что у вас? – спросили они будто при обыске.
– Давление… наверное, – юноша решился лгать. – В обморок упал.
Врач склонился и растянул пальцами его веки, осмотрел белки.
– И часто случается?
Под пристальным взглядом, лжец порадовался, что можно ответить правдой:
– Впервые.
– Хорошо сегодня ели?
– Нет. Совсем не ел.
Врач закопошился в саквояже, смочил ватку содержимым флакона и сунул Валентину под нос. Растерянный юноша вдохнул нашатырь, и начались метаморфозы мимики.
– В больницу едем? – спросил доктор.
– Нет. Все уже хорошо.
Мужчина поднялся с корточек и променадным шагом поплелся обратно, в сопровождении молчаливого напарника. Они остановились, когда заметили Алексея.
– А с тобой что?
– Штангу уронил, – без замешательства соврал Алексей, посмеиваясь над самим собой: – Поднимали штангу на спор. Поднять – поднял, а когда бросил – забыл отпустить. Растяжение… наверно.
– Дебилизм, наверное. Поехали. Снимок рентгена сделаем.
Валентин поискал взглядом Антона – зажав голову ладонями, сдавив напряженными пальцами, тренер сгорбился на скамейке перед скалодромом. Он не видит никого вокруг, и плохо справляется с горем. В конце гневной тирады Настя покинула Антона, и, – судя по его виду, – навсегда. Валентин подумал о том, как успокоить парня; но бросил затею, осознав, что это бесполезно.
Настала полночь, когда юноша перешагнул порог родной квартиры. Бессознательно, Валентин сделал все то, что нужно было сделать: закрыл дверь, разулся, помыл руки, умылся, переоделся. Когда вошел в комнату, его взгляд зацепился за брусок на рабочем столе, но юношу больше интересовало кресло-качалка; он взялся за подлокотники и подтащил к эркеру. Словно балуя себя комфортом, Валентин погасил свет, а потом растекся в кресле.
«Наконец-то…».
Веки набрякли; он опустил их, чтобы немного отдохнуть. В кромешной темноте снова закружилась голова, тело стало проваливаться в пустоту. Какое-то время, юноша без мыслей наблюдал за течением белесых разводов на полотне век, чувствуя глазной жар.
«Зачем все это было нужно?..».
«Чего ты добился?..».
«По твоей вине несчастен Антон…».
«Ты покалечил Алексея…».
«Ты заставил нервничать окружающих…».
«А если бы ты умер?..».
Валентин содрогнулся. Повторяющееся слово заставило насторожиться:
– “Ты”?.. – удивленно пролепетали губы. – Кто тогда ТЫ, осуждающий меня?
Прозрение встревожило – некто говорит с ним. Юноша открыл глаза.
