Глава 6. Стервы и сволочи от первого лица

интересы отвоевывать, будто до этого она думала, что мне на девчонок плевать, не подходила, а тут как будто ей глаза мое поведение открыло, решимости прибавило. Только я делал вид, что ничего не понимаю, мол, случайные встречи двух одноклассников, которые уже сто лет друг друга знают.
Как-то уже в октябре я осмелел:
- Тань, может, погуляем вечером?
- А сейчас мы что делаем?
- Домой идем.
- Вот тебе и прогулка.
- Может, тогда в кино?
- С тобой? Еще чего!? Задано много.
- А, ну, ладно.
- Все пришли, давай портфель.
Дня через три она, подойдя ко меня в коридоре перед уроками:
- Завтра в «Победе» начинают показывать «Зорро» с Аленом Делоном. Возьми билеты на субботу на пять или шесть, когда там будет сеанс. Там две серии.
Это еще хорошо, что не лето, дачников нет, и то очередь была длиннющая, пришлось лезть, втираться, и только это позволило отхватить два почти последних билета.
В зале, когда уселись, я положил руку на спинку ее сиденья. Она сразу же вскочила и, наступив мне со всей силы на ногу, прошептала, но громко:
- Я тебе не из твоих! Руки держи при себе, иначе уйду!
- Ты чего? Я же ничего.
- Вот и сиди смирно. Фильм смотри.
Я уставился в экран. Не мог никак понять, что мне делать, как с ней себя вести? Вроде не гонит, таскаюсь за ней уже сколько времени, а результата ноль, даже под ручку не ходили, я уж не говорю про что-нибудь большее. Чего ей надо? Ни хрена не понятно!
Подкатили ноябрьские праздники и каникулы, а к ним прилип, как обычно, школьный вечер с поздравлениями всяких там победителей и отличников, но главное с танцами после торжественной части, которые обычно, если вечер был общешкольным, проводили в спортзале. Естественно пришли, те, кто покинул школу после восьмого и даже недавние выпускники, зазвенели бутылочки в мужском туалете, потек оттуда табачный дымок. В общем, все, как обычно. Бедные уборщицы после таких мероприятий отмывали заплеванные и заблеванные туалеты, выметали оттуда осколки стекол, окурки, корки всякие.
Татьяна на танцах пользовалась, естественно, сумасшедшим успехом, я еле успевал ее приглашать перед носом какого-нибудь очередного претендента.
Все способы известные испытывал, чтобы в танце поближе быть к ней, ну, вы же помните все эти ухищрения, якобы оступиться и продвинуть руку дальше за спину партнерши, или изобразить, что вас толкнула другая пара и опять же придвинуться. Но с Татьяной эти штуки не проходили. Она не клала ладони мне на плечи, а упиралась ими и, таким образом, лишала меня всякой свободы действий.
Когда я после очередного танца остался стоять рядом с ней, она, не скрывая неудовольствия, посмотрела на меня.
- Ты что меня тут охраняешь? – возмущенно спросила она. - Я тебя не нанимала. Отстань, не могу же я только с тобой танцевать, - и отошла в сторону.
Тут, как на грех, объявили «белый» танец. Я стою, головой кручу, пытаюсь ее углядеть, а меня кто-то за руку берет. Оборачиваюсь, это Тонька:
- Я тебя приглашаю.
Я вздохнул, пошел за ней. Танцуем, а краем глаза вижу, что Татьяна пригласила Пашку Стеблова, из параллельного класса, два у нас десятых было.
- Да не нужен ты ей!  - вдруг, слышу Тонин шепот на ухо.
- А ты почем знаешь?
- Вижу. Не ее ты поля ягодка.
- Какой есть! Тебе-то что?
- Ничего, - она глаза опустила.
Танец кончился, я освободился, бросил Тоньку прямо посреди зала и к Татьяне пошел, а она уже в окружении Пашкиных дружков стоит. Музыка заиграла, я протолкался к ней:
- Потанцуем?
- Нет. Я уже приглашена, - ответила она и на Пашку посмотрела, он так уверено ее за локоток подхватил и увел к танцующим.
Остался я, как идиот, слышу, подсмеиваются те, что рядом стояли.
Взяло меня зло и обида, пошел покурить.
В туалете дым коромыслом, не протолкнуться, мат-перемат стоит.
Плейшнер подходит, стакан протягивает:
- Будешь?
- Давай, - хватанул я портвейна, но не полегчало, внутри сидело какое-то незнакомое до этого чувство, вроде обиды незаслуженной замешанной на злости и желании на ком-нибудь отыграться, сдобренное необходимостью, чтобы кто-нибудь пожалел и посочувствовал.
Вернулся в зал, не стал к Татьяне подходить, сам наслаждаюсь своей брошенностью и забытосью, думаю, пусть мне будет хуже, пусть помру тут, вот она потом спохватится, пожалеет, да поздно будет. Так себя жалко стало, хоть вой!
Дождался конца вечера, смотрю, ее Пашка намылился провожать, я за ними.
Когда она ушла домой, а провожатый домой пошел, тут уж я оттянулся. Слабее он был и мельче, никаких неожиданностей, отделал его по полной программе, даже чуть полегчало.
Но всего же не учтешь в пылу ревности, забыл я совсем, что он, как и Тонька, с Овражной, а там год назад вернулся из армии Мишка Алексеев и взял под свое крыло всех пацанов со своей улицы. Они с Беловым были двумя, тогда еще враждующими, центрами покровительства.
Следствием забывчивости моей стали разбитые нос и губа да сломанный зуб. Мишка был парень резкий, сильный и безбашенный, а, кроме того, еще и не мог терпеть, когда кого-нибудь из его команды обижают.  
Так что пришел я домой в первый день каникул, хорошо матери не было, весь в кровище, в разодранной одежде. Встретила меня Иришка, сеструха младшая, всплеснула руками:
- Вот горе-то! Что ж ты лезешь во всякие неприятности!
- Отстань, - огрызнулся я.
Недолюбливал я ее с малолетства, когда меня парня лет шести мать заставляла с коляской по улице гулять, чтобы не плакала и не мешала хозяйству эта мелочь. Гуляю, а самому-то охота сбежать к ребятам, а тут еще начали насмехаться: «Нянька!». Вот тогда я и испробовал верный способ разрешения вопросов с обидчиками – кулак. Потом уже это в привычку вошло, а тогда в новинку было, и здорово так помогало, благо крупнее я сверстников был. Да и потом мать, вечно, сходи, приведи сестру их садика, проводи ее туда или сюда, посиди с ней вечером, чтобы не боялась. Вот я тогда отыгрывался – рассказывал ей на ночь какие-нибудь страсти, а потом слушал, как она во сне вскрикивает.
Бросилась она меня отмывать, заклеивать, а потом еще и куртку зашивать, пока мать не пришла, чтобы не расстраивать ее, куртка-то была почти новая, год назад купленная.
Фингалы к концу каникул еще не прошли. И в первый же учебный день подходит ко мне Татьяна:
- Больше за мной не ходи. Если по-человечески не можешь с людьми обходиться, то и не приближайся ко мне.

Видимо, потому что часто сам кулаками решал свои проблемы, я и не сопротивлялся, когда меня Мишка Алексеев отделывал, хотя силы у нас с ним примерно равные были. Но понимал я, что начни я сопротивляться, получу гораздо круче, не дразни быка, называется, отсутствие сопротивления рассматривалось как дань уважения более старшему товарищу. Но оставить так тоже не хотелось, и пошел я на разговор к Белову, мол, так и так прошу защиты и мести.
Белов выслушал и головой мотает, не дури, оказывается, они с Алексеевым в этот период как раз пытались объединиться, чтобы силы на деление вотчин не тратить и охватить весь город. Раньше Белов контролировал в основном центр, а Алексеев нашу окраину. Так и остался я неотомщенный.
Вот он печальный итог: избит и отвергнут!
А тут еще через неделю уехала Мешкова. Кто-то там, на югах, помер то-ли бабка, то-ли дед, и они всей семьей укатили. Дней через десять мамаша ее вернулась, а Татьяна нет, пошел слух, что чем-то она там заболела, и ее оставили у родственников.
Вернулась уже после Нового Года, после каникул. Еще больше похудела, бледная, молчаливая – не подступишься, в мою сторону даже не глядела. Начала ходить после уроков пару раз в неделю на биологический кружок, который вел наш биолог. Не поверите – у нас в школе биологию мужик вел – Егоров Сергей Владимирович.
На кружке этом сдружилась Татьяна с сыном Егорова – Витькой – очкариком-отличничком, который учился на класс младше нас, стали вместе домой ходить, скрипя по снежку и вдумчиво так на умные темы беседовать. Пару раз подстроил так, что им навстречу попался, так она своего ухажерчика нового под ручку брала и вокруг меня обводила. Ух, кипел я весь внутри себя.
Тут как-то в понедельник, только пришли в школу, подкатывает ко мне Тонька и так незаметно что-то в руку сует:
- С праздником тебя. Это «валентинка» тебе.
И отошла.
Я посмотрел – в ладони лежит брелок в виде этой известной башни из железа, которую вечно во французких фильмах показывают, да и в наших «неуловимых» там драку снимали, помните. Покрутил подарок в руках, не фига не понял, а на первой перемене в коридоре с сеструхой столкнулся:
- Эй, слушай, а что за праздник такой сегодня?
- День Святого Валентина.
- Чего?
- День всех влюбленных. А ты откуда знаешь?
- Да так. А что за «валентинка» такая?
- Полагается тем, кто тебе нравится всякие мелочи дарить.
Пораскинул я мозгами, понедельник – третий урок физра, смотался, потолкался по немногочисленным нашим магазинам, но так ничего и не нашел, вернулся и, не долго думая, подвалил к Мешковой, протянул ей брелок:
- С праздником тебя. Это на память обо мне.
Она хмыкнула, забрала подарок:
- Спасибо, - и пошла мимо.
Но гляжу, на следующем уроке брелок уже у нее на ручке портфеля болтается. Уж не знаю, видела это Шумилова или нет, но ничего никогда не сказала.
Вот писал бы про себя в третьем лице, точно бы упомянул, что даже про Тоньку и не задумался, когда ее подарок передаривал, а от первого лица хочется поведать вам, что долго мучался и сомневался, решаясь на этот шаг, мол, безвыходность толкнула.
Это уже позже, на восьмое марта я заранее позаботился, купил открытку с цветочками какими-то и уселся над ней, мусоля во рту шариковую ручку. Долго сидел и выдавил из себя очень оригинальный текст, что желаю я Мешковой счастья в личной жизни, а шестого на перемене ей и преподнес (как обычно нам воскресенье на понедельник перенесли из-за праздника).
- Может, провожу сегодня? – спросил вслед за вручением.
- Некогда. Сегодня в театр едем с Сергеем Владимировичем.
- Куда это?
- В город. В БДТ, на «Хануму». Так что в другой раз.
Ну, хоть так – надежда появилась. Вот, блин, думаю, мало им биологии, так папаша этого хмыренка очкастого еще и по театрам их водит, а тут еще вечером мать предупреждает:
- Дверь не запирай, Иришка поздно будет.
- Чего это?
- В театр с кружком уехала.
Ничего себе, и она туда же!
Время шло, а случая проводить Мешкову так и не подворачивалось. А тут к весне начались один за другим целая куча дней рождений одноклассников и других приятелей, так получалось, что все они по весне нарождались. А это значит, что начались регулярные попойки, а еще это значило, что на этих попойках я стал сталкиваться с Тонькой, потому как жили рядом, и приятели все общие были.
На этих сборищах она все ко мне поближе подсаживалась, ну, короче, как-то раз, на одном из таких дней рождений устроили танцы, разгоряченные все, сильно навеселе, Тонька так откровенно прижиматься стала, не удержался я, и начали мы целоваться.  Здорово было с ней целоваться, не то, что с некоторыми другими, с которыми пробовал. Без всяких там ужимок, отталкиваний и слов, типа, не надо, ну, что ты делаешь, и вся эта обычная ботва. Рукам моим многое позволяла.
После этого, стали мы с ней и по вечерам ходить на качалку за главным корпусом «Ленинградца», на одну из тех, что там под плакучими ивами стояли, в тенечке, не на виду. Помните, тогда много везде таких качалок было –