Некоторым, без кривизн —
Дорого дается жизнь.
/М. Цветаева/
С того пикника мои общения с шефом стали ежедневными. Увы, не могу сказать, что получал удовольствия, но – куда деваться?
Его мозг был необычайно активен. Его переполняли мысли, образы, воспоминания и намерения, и чем противоречивей они были, тем стремительнее сходились, искали пару и, дополняя друг друга, состыковывались. Все слагалось, как в застежке «молнии» - стоило лишь потянуть, и она легко закрывалась.
Кто это сказал? Впрочем, теперь это не важно. Главное – Семисынов решил сделать из меня настоящего репортера. И делал – в меру своих холерических возможностей.
А меня напротив – охватило спокойствие, которое бывает у людей, понявших, что дела плохи и, вполне может статься, будут еще хуже.
Как-то вызывает меня в кабинет по поводу последнего материала.
- Ну что ж, достаточно умно и проницательно.
- Благодарю вас. Мне можно идти?
- Стоять! Вернее сядь. Ведь я еще не все сказал. Далеко, далеко не все. Ты продемонстрировал в статье глубину своей проницательности и ума, профессионализм – сделал анализ производственной деятельности предприятия, указал на ошибки, подсказал пути выхода из кризиса, а теперь позволь продемонстрировать мои способности.
Я снова послушно сел.
- Думаю, это произведет на тебя впечатление, - заверил меня Семисынов. – Представь себе неразрешимую проблему. Я пытаюсь ее решить, я мысленно хожу вокруг нее, круг за кругом, напрягая свою сообразительность до предела. Я не могу ни о чем больше думать, пока не найду ответ. Но в том-то и дело, что, если я не переключусь на что-то другое, я не решу мою проблему и не найду ответ. Это замкнутый круг. Как разорвать его? Задай мне этот вопрос.
- Как? – послушно, однако без энтузиазма спросил я.
- Написав о ней репортаж! – воскликнул шеф. – Вот!
Он торжествующе хлопнул ладонью по столу и с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла.
Я уставился на него.
- Не имея твоего производственного опыта, я могу просто рассказать о людях, вовлеченных в решение данной проблемы, и для читателей это будет гораздо интересней твоих технических выкладок.
Он взял газету с моим материалом.
- На каком языке написана твоя статья? – спросил загадочно и сам ответил. – На нудном, техническом.
Я начал обижаться.
Шеф отбросил газету, удобно положил ноги на стол и откинулся в кресле, сцепив руки на затылке.
- Догадайся, что я придумал, – сказал он, глядя в потолок, словно именно к нему обращался. Тени от штор на потолке дрогнули, будто испугались, что вместе с потолком будут неожиданно вовлечены в эту дискуссию. – Я решил дифференцировать гонорарные начисления в зависимости от жанра материала, и репортажи… - тут он сделал долгую паузу, что-то обдумывая – будут в приоритете. Один добрый репортаж на горячую тему будет стоить больше трех куч заметок, двух куч статей и целой кучи интервью.
Он снял ноги со стола, сел прямо, потом серьезно посмотрел в мое лицо.
- Уверен – сработает. Когда на практике увидите, что по чем – кинетесь искать горячие темы и строчить репортажи.
Шеф заинтересованно посмотрел на меня.
- Ну и скажи, - сказал он со вздохом, - что ты об этом думаешь.
- Я думаю, что все это похоже на детскую игру.
- Но… но… но, – Семисынов а отчаянии заколотил по столу. – Как вы не понимаете, что мы должны иногда становиться детьми, чтобы понять азы журналистики. Только дети способны видеть все в истинном свете, потому что они еще не научились пропускать через фильтры, мешающие нам увидеть то, что мы не ожидаем увидеть.
- Ну, так взять и спросить у них, раз так.
- Благодарю, Анатолий, - шеф махнул рукой в сторону двери. – Ты оказал мне неоценимую услугу, за что я бесконечно благодарен.
Более не раздумывая, я устремился на выход.
Где-то к середине сентября погода стала явно портиться – или налаживаться? Жара отпустила. Ясные и чистые краски неба утратили свою интенсивность, и вскоре оно приняло привычный цвет осени, напоминающий мокрую тряпку.
Шеф выделил Акуличу редакционную «Ниву» и отправил в «Увельский» совхоз:
- Мне нужен фоторепортаж о подготовке базовок к зиме.
- Эм-м, какой репортаж? – испуганно спросил Федор, сообразив, что не совсем понял (или совсем не понял?) задание шефа.
- А какой получится – позитивный, негативный….
- Можно и репортаж, - неопределенно согласился наш фотокор и поспешил скрыться из редакции.
Я успел лишь заметить, как мгновенно осунулось и побледнело его лицо.
Именно в этот миг с безукоризненной точностью луч солнца, пробившись сквозь тяжелые дождевые тучи, отбросил блики на золотистую листву клена за окном. Перехватило дыхание от этой великолепной картины. Пренеприятнейший круговорот событий последних дней на мгновение замер, великодушно дав мне передохнуть. Сев поудобнее, я стал любоваться. Даже снял трубку с телефона, чтобы никто не помешал.
Тома из промышленного отдела вошла в кабинет:
- Чем занят?
Пожал плечами, рассеянно глядя на нее, но ничего не ответил.
Гостья присела на свободный стул.
- Первый пошел. Если не справится Федор Николаевич с репортажем, шеф грозил сделать оргвыводы. Ты не боишься?
- Не знаю. Да и не столь важно все это.
- Наверное, - согласилась Тамара. – Ты обедать домой пойдешь?
- Хочешь, схожу за беляшами?
Гостья кивнула.
- Ладно, - сказала она, - только….
- Что?
- В данный момент я хотела поговорить о репортажах. Меня это, честно признаться, застало врасплох. Легче думается без этих требований шефа. И я теперь в таком состоянии, что не понимаю, как надо работать. Будто я никогда их не писала – гребанные репортажи.
Она встала, прошлась по кабинету – подойдя ко мне, на мгновение прижалась, а потом успокоилась и печально вздохнула.
- В холодильнике стоит чей-то компот – дуй за беляшами; перекусим.
Но прежде чем удалиться с печальной улыбкой, обняла меня и поцеловала.
Зазвонил телефон, как только положил на рычаги трубку.
- Алло?
В трубке молчали – слышен был лишь шум, похожий на вой ветра в телеграфных проводах.
- Алло? – снова произнес, подождал немного, пожал плечами и положил трубку.
Замечательные беляши, почти еще теплые, купил в райкомовском буфете. Компота из вишни почти полная трехлитровка. К нам на трапезу присоединилась Зина Попова. Была она спокойной и собранной – сообщила, что обдумывает тему репортажа с одного из южноуральских заводов. Спросила о моих замыслах. С набитым ртом отнекивался, тряс головой – ничего, мол, пока нет.
- Что-то наш Федор Николаевич привезет, - сказала, нахмурившись.
- Э-э-э… так понимаю, - промямлил я, - фоторепортаж – это не текст под фотографиями, а репортаж иллюстрированный.
- В некотором роде, - сказала Зина, единственный из нас дипломированный журналист.
- Да, понимаешь…. Федя не силен в текстах; его кредо – фотоснимки.
Собирался доказать эту свою мысль, но по коридору кто-то протопал.
Отодвинув стул, встал, подошел к двери и выглянул в коридор – друг детства и по совместительству начальник вневедомственной охраны Увельского РОВД майор Мамаев собственной персоной.
- Ты ко мне?
- Точнее за тобой. Начальству нужен репортаж в газете о нашей работе на полях уборочной страды. Поедешь с нами в рейд?
На ловца и зверь бежит!
Денек выдался на славу, и еще один мой приятель детства Вовка Летягин пустил служебный «уазик» галопом. То есть от радостного возбуждения пришпорил его сильней обычного – чему старая машина, не разделяя его чувств, вынуждена была подчиниться.
Этот мир, по мнению Вовки, был определенно недурен. Не найдя себя на «гражданке», он полюбил милицейскую службу. И пусть был сотрудником без лычек, а образованная жена его Юлия старшим офицером, своей работой приятель мой гордился.
И Вовка скромностью обывателям нравился. Люди частенько обращаются к человеку в форме – Летягин их выслушивал: и жалобы, и просьбы, и прочее, а потом, заикаясь, выталкивал из глотки три магических слова: «Я… верю… вам».
Эффект был потрясающим. Чтобы мент сказал такое первому встречному? Да в жизни не бывало! А вот водитель ментовской машины терпеливо слушал каждого и верил всему, что они говорили. Далее этого, правда, дело никогда не шло. Но и проблем не вызывало. Возможно, Летягину следовало работать психологом. Но для этого надо учиться.
Рейд обещался быть удачным.
Первая же машина, остановленная сотрудниками, шла с нарушением – полный зерна кузов не прикрыт пологом.
Потом встретился комбайн, по лесной дороге куда-то пыливший с непустым бункером. На вполне вменяемые жесты сотрудников механизатор повел себя как-то странно, и пришлось выстрелить в воздух из табельного пистолета.
И снова скакали галопом дорогами и бездорожьем.
В голове моей складывался динамичный репортаж – Семисынов будет довольный.
Особенно хотелось отметить священный страх в глазах нарушителей, наделявший нас сверхъестественной силой божества. Похоже, они и почести нам воздать непротив. А божества порой грубо хватали нарушителей, прижимали к чему-нибудь и обыскивали с ног до головы со стремительностью небольшого торнадо. У одного кепку в сердцах сорвали и бросили наземь. Добившись каких-то признаний, тут же писали протокол.
А мне хотелось извиниться. Будьте уверены – и эти решительные действия стражей порядка найдут отражение в моем репортаже.
Майор Мамаев:
- Почему ничего не записываешь?
А я так невежливо посмотрел на него – ваше ли это дело? И ничего не ответил.
- Придешь потом протоколы просить?
- Не нужны мне твои протоколы.
- Но это же невозможно – писать репортаж без фактического материала!
- Шерлок Холмс говорил – если отбросить невозможное, то останется невероятное, а это и есть тема моего репортажа. Но я не собираюсь отбрасывать даже невозможное. Придет срок – увидишь в газете.
Но правее оказался мой приятель, который по совместительству начальник охраны.
В понедельник на оперативке Семисынов, кивнув на стопку наших материалов, заявил голосом холодным и режущим как сталь:
- Писать репортажи вы не умеете.
Коллектив нахмурился.
- Вот Акулич…. Фоторепортаж из совхоза «Увельский»… пишет: «а молочко у коровки-то на язычке». Это что за фраза? Считаете себя журналистом?
Федор потупил глаза.
- Замечательный наш очеркист… Репортаж с места событий – замечательная тема! И ни одной фамилии – опять пространные рассуждения о добре и зле, о нравственных чуйствах. Читателей же интересует – кого поймали? с чем? и что грозит нарушителям?
- Милицейский отчет? – рассердился я.
- Пусть будет отчет, но написанный живым языком настоящего журналиста. А устанавливать истинную причину поступка нарушителя – ерунда, не имеющая никакого значения. Недостаток профессионализма сказывается…. Учиться надо….
Я буквально кипел от негодования, но Семисынову не до моих «чуйств»:
- Все свободны – учитесь писать репортажи. А ты, Агарков, останься – тема интересная, но материал никуда не годится: будем править. Я всегда подозревал в тебе человека умного, рассудительного и очень уравновешенного – надеюсь, ты правильно поймешь меня.
При этом шеф пристально смотрел на меня.
- Ты спокоен и собран – сейчас пойдешь во Вневедомственную охрану и перепишешь протоколы этого рейда.
- Как скажите.
Наверное, он ожидал от меня неповиновения.
- Я знал, что ты
