Вятко бежал по бескрайнему, уходящему за горизонт полю, покрытому травой выше пояса, всё дальше удаляясь от высоких стен ромейского рабства. Высокая трава мешала бежать, путаясь в ногах, да и ноги были налиты такой тяжестью, что Вятко еле-еле их переставлял. Он оглянулся: сзади его настигали хазарские всадники. Они казались огромными и быстро приближались, размахивая мечами. Как могли хазары очутиться на этой ромейской земле? Один из хазар взмахнул мечом…
Вятко вздрогнул и открыл глаза. Было ещё темно, и в этой темноте раздавалось только щёлканье сверчка и всхрапывание Горисвита. Воздух в маленькой каморке был очень спёрт: было очень душно и пахло потом. Послезавтра наступит день, когда всем, кто почитает ромейского Бога, разрешается не работать. Они в этот день посещают дом с овальным куполом, на вершине которого установлен крест. А все остальные, в том числе и Вятко с друзьями, работают только до середины дня, после чего можно будет помыться водой из бочки, которую специально привозят им в этот день.
Спать не хотелось, и Вятко осторожно, стараясь ничем не громыхнуть, вышел вздохнуть свежего воздуха. Четыре года рабства пролетели как один миг, и вокруг опять опостылые взгляду решётка из жердей вверху, маленький дворик с дверцей, ведущей на свободу, печь для нагрева металла, да наковальня. Перенасыщенный влагой воздух не принёс облегчения. Небо, покрытое сплошь низкими облаками и скрывавшее свет звёзд, казалось ещё одной преградой, ограничивающей свободу. Было жарко, и Вятко сел прямо на землю, прислонившись к стене.
Дверь тихонько отворилась, и из каморки выскользнул Мошко.
- Не спится, Вятко? – Мошко присел рядом. Не услышав ответа, продолжил. – И мне не спится. Всё детишек своих вспоминаю. А как вспомню, так в груди всё сжимается. Подросли здорово они, наверное. Уже пора обучать их всему, что я умею, а видишь – некому. Скажешь – чему я могу обучить? Не скажи!.. Я умею то, что и Горисвит не сделает. Кроме девок четверо у моего отца сыновей было. Я – самый младший. Все братья до меня высокие и сильные были, а я – так, мелковатый… Худосочный я уродился. Поэтому меня Мошко и прозвали. Отец кузнецом был и нас научил всему, что умел. Все братья кузнецами стали, я тоже. Может - сил у меня и маловато было, но голова работала. Семью-то кормить надо. И придумал я самострел.
Даже в темноте было видно, как Мошко повернулся к Вятко, оценивая, как тот отнесётся к сказанному. Но Вятко всё также спокойно сидел, не показав удивления, и Мошко начал рассказывать дальше:
- И стрелу специальную к нему. Этот самострел за двести шагов любую кольчугу пробивает. И ведь любой мальчонка или жёнка из него стрельнуть может. Из лука-то как?! Натянул тетиву, прицелился и стреляй. Долго держать тетиву не пристало – руки устают, а здесь целься - сколько хочешь. Главное – тетиву натянуть. Для этого, конечно, сила мужицкая нужна. Тетива-то между упругими металлическими пластинами натянута. Это силу стреле и придаёт. Правда и потяжелее лука будет самострел-то, но зато любой из него стрелу пустить может: и стар, и млад.
Мошко шмыгнул носом, почесал макушку и продолжил:
- Решил я на этих самострелах серебро поиметь. Сделал я их шесть штук и стрел к ним кипу. Больше не смог, не было возможности. Пристроился я к купцам, что торговать к варягам плыли. Варяги-то соль варят, и я надеялся, что на вырученное серебро за самострелы я соли-то и накуплю. Обернусь таким образом – может в купцы и выбьюсь. Молотом-то махать маловато сил-то у меня. Да видишь, не удалась мне моя затея. Напали на нашу ладью даны, на двух ладьях напали… Взяли нас в клещи с двух сторон. Много их было. Одели броню наши воины да купцы, щиты выставили и давай стрелы метать в приближающихся данов. Я самострел взял и тоже начал стрелы свои пускать. Трудная эта штука, я тебе скажу. Ладьи с боку на бок на волнах переваливаются – сразу не попасть, но если стрела попадала - ужас, что было: щит в щепы разбивала, человека насквозь протыкала, невзирая на бронь. Вот только долго мне приходилось тетиву натягивать – аж двумя руками. Упрусь ногами в остов, что пластины упругие держит, и руками тяну. Как мы не отбивались, а всё-таки подплыли ладьи данов к нашей ладье, и началась страшная сеча. Я в суматохе битвы все самострелы свои в воду побросал, и ушли они на дно – пластины тяжёлые ведь. Какой из меня воин? Я к мешкам с товаром купеческим прижался и живой остался, а всех, кто с мечами в руках были, тех побили.
Мошко замолчал ненадолго, видимо вспоминая что-то своё, а затем опять начал рассказывать:
- Нашли стрелы даны-то и давай мне ими в нос тыкать, лопочут чего-то, а чего – не пойму. Попытались ими из лука стрелять, да ничего у них не вышло. То ли не заметили, что я эти стрелы из самострела пускал, то ли не поверили они, что я - слабосильный такой мог это делать, но оставили меня в живых и где-то через месяц меня франкам и продали. Там я с Радимом и сошёлся - чай на одном языке в полоне разговаривали. Побитый он здорово был. Ухаживал я за ним, да, но здоровье у него молодое - окреп. Недолго мы с ним у франков пробыли, продали нас к ромеям. И вот до сих пор я здесь. И Радим…
- А чего ты своё умение не показываешь? Нам бы всем легче было бы.
- Не хочу я, Вятко, этого. Узнают ромеи об этом и заберут меня от вас, посадят в другую такую же клетку, дадут мне помощников и заставят ковать до конца жизни. А я к вам прикипел, как к родным. И ещё я всё-таки надеюсь, что ты сможешь убежать. Вижу я, как ты часто ночами не спишь, думу думаешь, во двор выходишь. Да и друг у тебя на воле остался, не то что у меня… Только ты, Вятко, после того как убежишь, не забудь про меня и постарайся меня отсюда тоже вытащить. Уж больно хочется домой, к семье.
- Куда бежать-то? Я убегу, а вас потом запорят кнутом до смерти. Если бежать отсюда, так уж всем. Да и согласятся ли остальные?
- Согласятся, согласятся. – Взволнованно проговорил Мошко. – Я согласен, а Радим и Твердило согласятся.
- А Горисвит?
- А Горисвита я уговорю.
- Вот как уговоришь, тогда и убежим.
- А ты придумал как?..
- Придумать-то я придумал. Только как это осуществить?..
- А ты не сомневайся. Ты ловкий, а мы тоже щи не лаптем хлебали. Всё у нас получится.
В это время сверкнула молния, и над головой раздался оглушающий треск грома, а затем сверху хлынул ливень. Вятко и Мошко бросились под навес.
- Вот видишь, - обрадовался Мошко, - и Перун подтверждает мои слова.
- Пойдём спать, а то с утра мне опять молотом махать…
Утром о дожде ночью напоминала только мокрая земля, а также насыщенный влагой воздух. А в остальном всё также бежали облака по белесо-синему небу, видимому через жерди решётки, всё также светило солнце, да чирикали пронырливые воробьи.
Вятко, изредка вытирая рукой едкий солёный пот, стекающий со лба и нестерпимо жгущий глаза, монотонно поочерёдно с Радимом били молотами по крице - раскалённому пористому слитку металла, выбивая пустоты и сбивая его в однородную плотную массу, которую затем после следующего нагрева нужно будет проковывать в полосы – заготовки для будущих ножей, мечей и наконечников для копий. Горисвит большими клещами держал этот слиток, иногда поворачивая его, и стучал по нему маленьким молотком, указывая место следующего удара.
Сквозь грохот ударов раздался лязг засова, скрип открывающейся калитки, и вошёл смотритель Афендий. Твердило бросил обдувать мехом нагревающиеся в печи куски металла, взял выкованные два меча и понёс их навстречу ромею:
- Вот, Афендий, забирай…
Ромей недовольно скривился:
- Чего так мало? Плохо работаете. Вот скажу, чтобы кашу вам без рыбы давали…
- Не серчай, Афендий! Зато мечи хорошие – в первом бою не сломаются.
- Всё равно больше надо.
- Али война будет?..
- С болгарами мир пока. А теперь они вообще присмиреют.
- Чего так?
- Вернулось наше посольство от короля франков Карла. Карл согласился отдать свою дочь Ротруду в жёны нашему василевсу. После свадьбы с дочерью франкского короля василевс Константин получит мощного союзника. Говорят, что франки здорово потрепали аваров. Теперь болгарский хан Кардам тысячу раз подумает, прежде чем решится воевать с нами.
Твердило повернулся к остальным:
- Эй, Вятко, Радим! Слышите – у василевса скоро свадьба. Может в честь такого праздника нас отпустят на свободу?
- Какой праздник?! Наш патриарх Павел тяжело болеет. Я смотрю – не думаете о благе василевса и его приближённых, поэтому и работаете плохо. Всего два меча сковали!
Афендий что-то пробурчал себе под нос и скрылся за дверью, с лязгом задвинув за собой засов.
- А что, ромеи боятся болгарского хана? – Вятко заинтересованно посмотрел на Твердило, но ему ответил Горисвит, сунувший остывшую поковку опять в печь:
- Боятся – не боятся, а опасаются. На моей жизни уж сколько войн ромеи с ними вели. То ромеи их побьют, то они ромеев…
- А франков, значит, и болгары боятся?
- Кому ж охота меж двух жерновов попасть? Слышал, что ромей сказал? Аваров франки потрепали – вот и думай!
- Значит – франки сильны?..
- Это ты у Радима спрашивай, он с ними воевал.
- Радим, - Вятко повернулся к другу, - скажи – франки сильны?..
- Франки? Франки сильны. – Радим нахмурил брови и, глядя перед собой, начал рассказывать. - Франки сильны своим строем. Построят клин, в котором впереди стоят самые сильные и опытные воины, встанут плечо к плечу, щит к щиту и нападают так на врага. Хорошо владеют мечом и копьём, но лучше всех бьются топорами или секирами. Вначале осыпают противника стрелами и камнями, а потом, когда подойдут ближе – бросают секиры в противника. Бьются они яростно. Несмотря на раны бьются до тех пор, пока держат в руках оружие. А еще они имеют копья с загнутыми наконечниками. Из-за такого вот копья я и оказался здесь. Попало такое вот копьё в мой щит и застряло в нём. Франк оттянул за древко копья щит и оглоушил меня. Очнулся я после боя – ран на мне нет, а голова раскалывается. Долго после этого болела. Всех раненых франки добили, а мне, видишь, повезло… Били мы всегда их, а в тот раз франки нас – велетов побили. Только с руянами они сладить не могут, всегда руяне их били. А чего ты спрашиваешь?
- Да так, есть одна мечта у меня…
- Мечта?! У нас одна мечта – выбраться отсюда.
- Это само собой…
Афендий под вечер, обойдя все помещения с рабами и забрав у них всё, что они сделали за последние три дня, собрался домой, который находился примерно в двадцати стадий от мастерских. Он был недоволен, так как оружия изготавливалось мало. Как отчитываться перед эйдиком, который управлял всеми государственными мастерскими и отвечал за порядок в них перед самим василевсом? Разве ему объяснишь, что рабы от старости и болезней умирают, а новых рабов-умельцев не поступало уже полтора года. Не самому же ему ехать покупать невольников! Да и на что?.. Для этого золота нужно о-го-го сколько, а ему самому уже несколько месяцев не оплачивали за службу. Если бы у него были монеты, то он бы давно купил себе лошадь, а не ездил бы на этом старом осле.
Стражники закрыли за Афендием ворота в каменных стенах, ограждающих со всех сторон мастерские василевса, и он неторопливо покатил в небольшой колеснице, запряжённой ослом. Ленивое животное еле-еле переставляло свои копыта, колёса неторопливо крутились, и Афендий медленно ехал по
