где схоронили потаённо под лапником.
Но оборотимся мы к нашей Ладе-Ладушке, кою у озера оставили в обличии страшном. Омывшись водой прохладной побрела она куда глаза глядят да и забрела в дебри глухие не ведомые. Потемнело над головой, скрылось небушко за высокими деревами, затерялась трава под еловыми ветвями, глядит девица, а пред ней избушка-засыпушка об одном окне стоит на один бок косит. Возле дверей коза с котом мечутся. Коза-то на привязи, кой день не кормлена, не доена, а в сарае ни клочка сена, и дом без хозяина. Сняла Лада серп со стены да пошла в лес; травы накосила, животину накормила, молока надоила и кота напоила. Все довольны.
Один гавран черный, дитя мрака ночного, с ветки хмуро глядит, ни шелохнется. Всё видит, всё примечает.
Стала Ладушка в избушке той жить. Сперва наперво прибралась; паутину с углов смела, мусор вымела и в печи сожгла. Распахнула окно, вымыла — посветлело в избе. Время проходит — хозяина нет как нет, а коза с кошкой удивляются; не узнают в ней хозяйки-ведьмы, — внешне схожи да по делам не похожи. Прежняя злобная, лютой ненавистью переполненная, терзала-била свою животину, голодом нередко морила, нонче же обернулось в другую сторону, стала всегда ласкова, приветлива со своими домочадцами, не услышишь слова бранного. Полюбили коза с котом свою хозяйку, полюбили её доброе сердце, что было в безобразном теле.
Собирала она как-то раз травы заповедные да и удалилась ненароком дальше обычного от избушке своей скособоченной. Котик рядом идёт, что собака меж ног увивается. Коза, то кору дерёт, то ветку жуёт, чуть поодаль пасётся, брюхо набивает, обедает, потянула прут осиновый из кучи наваленной, а там глядь — тело лежит недвижимое. Коза от испугу заблеяла, кричит по своему, подзывает хозяйку. Та подошла вместе с котом и обмерла. Стали разгребать, ветки растаскивать, вот обнажилось грудь добра молодца, лицо окровавленное, в коим признала Ладушка мужа своего — Василия. Упала она к нему на груди и забилась в плаче великом. Потому велико было горе её — горемычное.
Расступися, мать сырая земля,
Приоткройся гробовая доска,
Распахнися, саван вытканный,
На лицо рукой накинутый!
Встань, родимый мой,
Пробудись от сна от крепкого,
От сна крепкого, вековечного,
Погляди на меня, желанный мой!
Зашумели сосны высокие, заскрипели дубы могучие, склонили зелены головы пред печалью людской.
Не зря видно стёжка лентой вилась, не напрасно по лесу плутала, свела судьба в тяжёлый час Василия с Ладушкой. Лежит Василий ни жив и ни мертв, не шевелиться, только не верится Ладушке, что умер любый её, ещё ближе к груди прижалась, прислушалась. Так и есть — бьётся в груди сердце, тихо, жалостно.
И откуда сила взялась в теле женском с виду старом, немощном. Взвалила она на плечи израненного Василия и поволокла в свою лесную обитель. Принесла к себе, в бане обмыла беленько, промыла раны глубокие, обложила травами заповедными, целебный отвар сварила и губы бледные смазала.
День проходит, другой зачинается, всё лежит Василий без движения. На дворе запуржило, гладь озёрная хрусталём покрылась, зима в те края пришла. Не отходит Ладушка от мужа, всё раны зельем смазывает, и одолела зло худыми людьми сотворённое, ибо стали срастаться раны. Румянец на щеках зарделся, от дыхания выше грудь подымается, только не приходит её суженый в сознание, дышит, но мертветским сном тело его оковано.
Вот Лютень проходит и на исходе месяца открыл глаза молодец. И что видит? Старая карга склонилась над ним, лицо черно, сморщено, уродливо изо рта клыки желтые выглядывают. Дрогнул было детинушка, содрогнулись его жилоньки. Где это он? Куда занесла нелёгкая? Вспомнил, как уехал искать жену — Ладушку. Вспомнил злодеев безжалостных, что его жизни лишить вознамерились. Увидал руки корявые, что протягивали чашу с настоем целебным, дрогнул, но заметив в глазах слезящихся печаль от потери невосполнимой, виду неприязни не показал.
— Кто ты, откуда? — она его спрашивает.
Рассказал Василий свою историю, совета испросил мудрого. Она показала ему палец свой с кольцом обручальным и всё как есть рассказала. Подивился молодец, закручинился, обнял он свою женушку, хоть и была она в нечистом образе.
А в углу у печи вместе с козой и котом зимовал гавран старый, дитя мрака и ночки тёмной. Пожалел он людей, тронули его слёзы горючие. Вышел он из своего угла и удивил речью человеческой, поведал он тайну нечисти:
— По ночам обретает ведьма свою личину, но происходит сие не каждую ночь, а по её пожеланию. Возвращает она себе своё тело, в тоже время и девице молодость возвращается. А не замечала сего Ладушка, потому что ночью спала, не просыпалася. Оный палец, что остаётся прежним, оберегом охраняется — обручальным кольцом. Сие кольцо заговоренное, не властна над ними колдовская сила. Ждите нощи колдовства черного.
Сказал то гавран и на место, в угол свой, возвратился.
Стали ждать муж и жена той ночи. А как же дальше им быть? Думал, думал Василий и придумал. Соорудил на дворе печь кузнецкую, меха для горнила ему жена сшила, на то и дочь кузнеца, инструмент сготовил из того что было и стали ждать той ночки. Не отвратило уродство жены чувства прежнего у Василия, доброта душевная согревала их теплом своим, любовь в сердце платком недостатки завесила.
Ведьма тем временем в палатах барских живет, в шубах бобровых ходит, окрутила совсем полюбовника. Вот уж властвует она в тех краях, порядки свои устанавливает, барин сам по утрам, на подносе злаченом, яства ей преподносит.
Прознал царь батюшка о прелестнице и с двором своим в гости нагрянул. Очаровала его ведьма, сети ловчие в царское сердце закинула и порешила — от прежнего любовника избавиться.
Пришла ночь, новые чары ведунья затеяла. Опустила чертовка ноженьки босы-белы на пол с перин пуховых и обернулась пауком черным. Взобралась на постель к полюбовнику, раскрыла грудь и жалом своим ужалила. Присосалась, стала пить его кровь, а напившись ядом смертельным рану наполнила.
Длинно тянутся ночи бессонные, конца и краю не видно. Василий с Ладушкой, всё ждут, надеются. Вдруг в одну из ночей, в полнолуние, вернулся заново облик девичей. Обрадовались суженные, что вновь вместе, однако надо приниматься за дело. Сняла Ладушка кольцо и отдала Василию. Бросился тот на двор к горну кузнечному, расплавил кольцо обручальное и стал вить из него проволоку тонкую. Вытянул ее, сколько мог, но нужной длины не достиг.
Время полночи прошло, луна по соснам всё быстрее катится. Торопится Василий, пока колдовство действует надо шейную гривну свить из кольца. Да только одного кольца мало. А где остатки взять? Вот тут и вспомнил! На его персте второе кольцо обручальное. Бросил и это в горн. Медленно плавиться металл, еще медленней проволока тянется. А время ускоряет движение. Вот-вот уж забрезжит рассвет, и чары вновь обретут свои силы.
Готова гривна. Одевает Василий на шею Ладушке украшение и сводит замки. Только руки отнял от возлюбленной, как сморщилось и потемнело её тело молодое, враз высохло, но токмо до шеи. Защитила гривна от чар лик девичий.
А в далёких палатах, в тереме высоком проснулся гулеван боярин и видит, — лежит рядом с ним чудовище, старуха безобразная. Вскочил он с кровати, распахнул при том одеяла и узрел у чудища тело прекрасное, тогда токмо уразумел, что обманут был чарами колдовскими. Позвал стражников и велел отсечь ведьме голову и сжечь немедля ее останки. Как только коснулся топор головы безбожной, враз чары спали, исчезло тело молодое, а вместо него вернулось прежнее, поганое. Бросили в огонь нечистую и дотла сожгли. А с бояриным кондратий случился, а может и яд подействовал — кто там разберёт.
Вернулись Василий и Ладушка к себе домой в деревню к батюшке с матушкой. Вместе с собой привели козочку с котиком верным. Один чёрный гавран в лесу остался, не привык он в мире с людьми жить, тёмный лес стихия его. Стали они все вместе жить поживать, добра наживать да детей рожать. Я на крестинах был, всё, что наливали пил, отчего может многое забыл. А посему позвольте отдать вам моё нижайшее почтение, благодарить за прочтение.
2016.
