ВЕДЬМА

               …Теперь только разглядел он, что возле огня сидели  люди,
                    и такие смазливые рожи,  что в другое время бог знает чего бы не дал,
                    лишь бы ускользнуть от этого знакомства...
                                                                    (Н.В. Гоголь «Пропавшая грамота»)
 
Меня зовут Вера Качура. Фамилию «Качура»  дед Константин  придумал. Вообще-то, по-настоящему, у деда была фамилия Качур, но она почему-то ему не понравилась, и он сумел добавить в конце фамилии букву «а». Так и стали мы не Качур, а Качура.
 А мне как-то всё равно, какая фамилия - что Качур, что Качура, главное, чтобы человек был хороший. 
А дед у меня был хороший. Жаль недавно помер. Вышел на холод в одной рубашке гостей проводить, а на следующий день и слёг от простуды. Через три дня, не приходя в сознание, помер.
А мою подружку зовут Лизка Жупан. Замечательная дивчина - кра-са-ви-цаа, хоть куда! Она чернявая, как и её отец, а глаза жгучие, так и пылают, так и пылают костром, обжечься можно!
 Соседи поговаривают, мол, у её отца корни турецкие и сам он турок, а его мать, баба Клава, чистейшая турка и ведьма, не иначе.
Когда Лизкиному отцу в разговоре намекают на его турецкое происхождении, он не сознаётся. Раскурит коротенькую трубочку-носогрейку, погладит шевелюру на голове, и так это, со смехом,  отвечает: «Вот придумали, ей Богу, вот придумали…. Я ж настоящий украинец, с места мне не сойти.  И родился я тут, на Никопольщине, и вырос…, да хоть у кого спросите. И батька у меня украинец и дед тэж…»
А мать у Лизки такая же хохотушка, как Лизка, вернее, Лизка такая же хохотушка как её мать: весёлая, заводная, одним словом – душа компании!
Голос у Лизки звонкий, чистый, так и разливается колокольчиком, так и разливается.  И красавица умопомрачительнейшая, настоящая украинка, ей Богу! Две длинные толстые косы уложит на голове короной и начнёт выступать словно пава,  ну, ни дать, ни взять, принцесса королевских кровей! Ни один парубок, проходя мимо их дома, не пройдёт, чтобы не бросить на неё украдкой взгляд.
Вот Лизка уродилась какой красавицей, как говорится - «Ни в сказке сказать, ни пером описать!» А как же иначе? Думаю, всё же по-ро-да… турецкая сказывается!
 Моя мама, когда я как-то пожаловалась ей на свою простецкую внешность, сказала: «Это у неё, у Лизки, от турецких кровей по наследству передалось. Но ты, Верка, красивее её, ты ж моя дочь. Ты, Ка-чу-ра! И, доча, дождись, когда мальчишки подрастут. Вот тогда они поймут, что помимо внешней красоты, есть ещё душевная, а это дорогого стоит! Так что не переживай, доню, будет и на твоей улице праздник!»
 Будет, то будет, подумала я тогда, а вот сколько ждать-то его? Праздника сейчас хочется, а не потом…, в каком-то неизвестном будущем.
 Правда, иногда и мне кажется, что я ничего себе дивчина, особенно после маминых слов, но… почему-то мальчишки продолжают больше за Лизкой бегать, а не за мной. Никак не хотят они мою душевную красоту увидеть.
Но мне, после маминых слов, всё же теперь как-то полегче стало, не так обидно. Представьте себе, ну вот нисколечко не обидно…, ни даже чуть-чуть не обидно.
А всё же у меня, о-хо-хо, пока нет ухажёра…, настоящего.
Однако я даже рада за подругу. Я так себе  говорю - дождусь момента, когда ко мне моя душевная красота придёт, и они её увидят, вот тогда посмотрим, красивая я, или нет!
Поговаривают горожане, правда, промеж себя, и чтобы Жупаны не услышали, что баба Клава приехала  откуда-то со степей, от самого Чёрного моря, и с маленьким ребёнком на руках.
Они даже пытались, по-соседски, порасспросить - откуда? Да, как? Так баба Клава, говорят, так зыркнула своими  огненными  очами на любопытствующих соседей, что отбила всякую охотку интересоваться её жизнью раз и навсегда. А, когда её малый вошёл в возраст, так баба Клава без труда высватала ему в жёны первую красавицу в Никополе - Лизкину маму, Оксану.
 
*     *     *
Подруги мы настоящие, не то что некоторые. Ну, хотя бы потому, что мы живём рядом, забор в забор, и ещё мы дружим так давно, что я уж и не помню сколько. И ходим мы в одну школу, и домашние задания вместе готовим, и вообще, у нас всё на двоих, как у настоящих подруг.
Сегодня мы тоже вместе, у нас. Готовим задания к завтрашним урокам.
За окном  осень, прохладно, но в комнате тепло от жарко горящего камелька. Солнце почти село, и последний луч заката золотит оконное стекло.
Верка, пошли во двор, позвала меня, потягиваясь так, что аж косточки захрустели, Лизка. Ну что в самом-то деле, сидим как привязанные к этой географии. У меня уже глаза болят и голова как чугунок, пожаловалась она. Гудит, аж Боже мой, даже стучать колотушкой не надо!
Она медленно поднялась со стула, и ещё раз потянулась со сладким постаныванием. Ух, хорошо-то каак…. Век бы эту географию не знать, добавила она вздохнув.
- Шуткуешь, Лизка. Как можно без географии? Вот скаженная! Да без неё, если хочешь знать, вообще никуда, - сказала я серьёзно.
- Ага, никуда. Назвал город, или государство какое и, пожалуйста, наше вам - куда хочешь, туда и доставят в лучшем виде, да ещё и спасибо скажут, - не согласилась подруга.
- Да ладно тебе, Лизка, придуриваться. У самой так одни пятёрки да четвёрки  по географии. Это мне она даётся с трудом, но я же не ворчу с утра до вечера, как соседка, тётка Ганна.
А отдохнуть и я не прочь. У меня тоже что-то в голове застопорило-заклинило.
- Это не иначе, как от камелька, - засмеялась Лизка, - угорели мы. - Вот я и предлагаю, пошли во двор, подышим свежим воздухом, - и Лизка, делая разные «Па», пританцовывая, направилась к двери.
                                                                     *     *     *
Во дворее… благодать! «Осенняя пора, очей очарованье» - пришла Верке на ум строчка из стихотворения.
 Деревья ещё не совсем сбросили листву, и она, листва,  разноцветными живыми мазками чуть пошевеливается на ветках. Солнце уже не так сильно греет, и природа, засыпая, готовится к зиме, теряя свой золотой царский наряд.
Вера стояла и любовалась окружающим: вот листочек с яблоней попрощался, отцепился от ветки и, показывая то коричневый, то золотой бок, стал планировать, словно самолётик,  вниз. А вон там, на другой яблоне, стайка воробьёв о чём-то громко заспорила.  А вот, по серовато-синему небу важно плывут две тучки, а третья никак не может их догнать…
 Красота, но прохладно!
 Она выскочила из дома вслед за подругой, не накинув на плечи вязаную кофту, мамин подарок, и её начала пробирать дрожь.
- Лизка, пошли в дом! Холодно!
- Вера, подожди, посмотри, что это? - как-то взволнованно ответила она.
Повернувшись в направлении вытянутой Лизкиной  руки, Вера  ничего нового для себя не увидела:
Метрах в двадцати, прижавшись к забору, стоял  старый деревянный сарай, а вокруг него голые кусты чёрной смородины и малины. Одну половину сарая родители использовали как дровяник, а во второй, с небольшим оконцем, расположили курятник.
Эту половину, то есть, курятник, занимала куриная семья:  горластый драчливый петух и пять курочек.
Ох, и вредина же был петух. Чужих людей на дух не переносил. Как только кто-то входил во двор, он тут как тут! Выскочит из засады, и давай клевать ноги.
Чистый вражина! Но кра-са-вец! Гордый такой! «Фу ты, ну ты, ноги гнуты!» – говорит папа про петуха.
- Лиз, я этот «пейзаж» сколько себя помню, каждый день вижу. Вот удивила!
- Дурёха, ты на окошко посмотри!
- А чего на него смотреть? Окно, оно и в Африке окно, - равнодушно пожала Вера плечами, - пошли в дом, я замёрзла.
- Да глянь ты! Неужели ничего не видишь? – рассердилась подруга, и даже ногой топнула.
Вера  внимательнее присмотрелась к освещённой заходящими лучами солнца сараюшке, и неожиданно увидела, а может ей это померещилось:
Когда блеснул последний луч солнечного заката, и его блик отразился от окошка курятника….  Господи! - ахнула она от удивления и испуга. Да, что же это?!
 За стеклом пыльного окошка, в свете солнечного блика отражалось чьё-то страшно уродливое лицо. В первый момент она даже не поняла,  что это человеческое лицо, а не морда какого-то там чудища-чудовища. И это лицо вперило в неё свой злобный горящий взгляд!
 Господи Иисусе, сын божий! Сгинь нечистая сила! -  испугавшись, закрестилась Вера.
 Лицо, или уродливая маска, исчезло. Исчезло и солнце за крышей дома.
Ну, надо же, подумала Верка, дрожа то ли от холода, то ли от страха. До чего натурально! Не дай бог во сне такое страшилище увидеть!
- Лизка, ты специально меня напугала? Ну, ты дуурра! Так можно человека уродом на всю жизнь оставить. Не смей так больше шутить!
- Какие шутки. Я сама испугалась, чуть в трусы не написала. Шуу-тки-и…, тоже мне, скажешь.
Вера, глянув на побледневшее лицо подруги, поверила. Действительно, зачем ей пугать? Значит, то, что она увидела, то и Лизка увидела, только первой. Любопытно, чьё же это «лицо»? Ну и хотелось бы знать - это что, игра моего воображения, или так совпали тень и свет в пыльном окошке?
И вновь подняв взгляд на всё ещё бледную подругу, с не прошедшим испугом в голосе, спросила:
- Лиз, там, правда, был какой-то человек?
- Верка, ты что?! Там, точно, был человек, чем хочешь побожусь!
И тут до  Веры дошло. Почему она раньше не сообразила?
- Лизка, - закричала она, - там бомж наших курей ворует! Побежали, поймаем его!
- Неее, я не пойду..., боюсь…. А вдруг это не бомж, а…
- Трусиха! А ещё подругой называешься. Сама пойду, вот.
Обидевшись на подругу, Верка по тропке бросилась к сараю, но последние шаги к нему она делала не так бодро - её обуял страшенный страх!
Часто посматривая на окошко, не появится ли опять уродливое лицо, она, делая короткие шаги и часто останавливаясь, медленно, с опаской, продвигалась вперёд.
Лизка, догнав её, тоже неуверенно следовала сзади и шептала:
- Вер, давай не будем заглядывать, а? Давай отца твоего позовём, а?
Но Вера упорствовала, ей хотелось быть смелой. Но обуявший её страх…
Лизка схватилась за её руку, и они, объединившись в одно целое словно сиамские близнецы, делая по полшага, стали продвигаться к двери курятника.
Лицо в окошке больше не появлялось.
 Дверь была чуть-чуть отворена для курей и припёрта колышком.
Значит, бомж не мог пролезть в узкую щель, чуть осмелев, решила Вера. Тогда, кто же там был, в окошке? Не могло же нам с Лизкой, почти одновременно, показаться одно, и тоже? Может, он залез через заднюю стенку, взломав её со стороны забора? - мелькнула мысль в её затуманенной страхом голове.
По-видимому, Лизка подумала о том же.
- Вер, - услышала она дрожащий Лизкин голос, - давай не будем заходить  внутрь. Дверь-то почти закрыта. Может он с нашего двора залез, проделав дыру в заборе и стенке.
- Давай не будем заходить, - быстро согласилась Вера, машинально повторив Лизкины слова.
 Ей совершенно расхотелось проверять, есть внутри кто-нибудь, или нет: она всё ещё находилась под впечатлением увиденного образа, и страх ещё не до конца покинул её. Но и идти во двор к подруге ей тоже, ой, как не хотелось, и она сделала вид, что последние Лизкины слова не расслышала.
- Лиз, а как же мы пролезем через чёрную смородину? - казалось, обеспокоилась она,  взглянув на густо растущие, колючие кусты, словно вражеская пехота окружившие