-3-
Макаровна спустилась с грунтовки, соединяющей Гусево и Грибки, сняла стоптанные старые туфли, белые чистые носочки и неторопливо направилась через лес домой.
Мягкий июнь прогрелся теплом. Высокое солнце обласкивало каждую былинку вверенного ему мира и радовало каждую тварь.
Старушка прошла несколько десятков метров по звенящему молодому сосновому бору и, остановившись, присела на маленький холмик серо-голубого мха. Ей было грустно. Она печально посмотрела на нежную зелень травы, скромные соцветия лесных цветов, на пушистые ветви маленьких сосенок, перевела взгляд на золотисто-бирюзовое безоблачное небо и тихо заплакала…
Сегодня во сне к ней пришёл её любимый муж Макар. Он был молод и очень красив. Он протянул к ней руку и, ободряюще улыбаясь, произнёс:
- Вот, наконец, я и пришёл за тобой, моя милая Агнюшка. Готова ли ты уйти со мной?
- Я рада нашей встрече, но дай хотя бы день отсрочки: негоже покидать этот мир, не попросив прощения и не простившись.
Мужчина опустил руку и присел на непонятно откуда появившийся у его ног камень:
- Я подожду, любимая.
…Поплакав, старая знахарка поднялась и, изменив своё намерение, направилась в Чернуху.
_
Серафима сняла колыбель с крючка и положила в неё засыпающего сына. День стоял изумительный и почти безветренный. Глеб с утра уехал в город, а молодая жена решила заняться прополкой моркови и гороха.
На улице маленького Илью с нетерпением поджидал Шныря, с удовольствием выполняющий роль заботливой няньки и грозного стража. Он обожал малыша и ревниво оберегал его от посторонних. По мнению пса, к посторонним относились все, кроме любимой хозяйки, Глеба, Матвея и мамы Вали. Конечно же, к ребёнку свободно мог подойти и Баюн, и иногда Шныря даже доверял ему охрану крохи, но это случалось редко и ненадолго.
Верному мохнатому другу было разрешено жить у Серафимы, как только появился на свет её ребёнок. Даже собачья будка была перевезена от дома Матвея на долгожданное место жительства. Шныря был счастлив.
Серафима вышла из дома, держа в руках люльку, и пёс, не в силах скрыть свою радость, подпрыгнул и громко гавкнул. Хозяйка покачала головой, неодобрительно посмотрела на него и поднесла палец к губам. Шныре стало стыдно и, чтобы загладить свою вину, он лёг на брюхо, прижал уши и пополз к ней.
Молодая мама установила люльку в траве под сосной-подружкой, жестом подозвала собаку и, дав команду «охранять», со спокойной душой занялась прополкой. Её руки быстро двигались вдоль ровных рядов нежно-зелёной ботвы, ловко выдергивая прорастающие сорняки.
Каким-то шестым чувством Серафима почувствовала приближение Макаровны.
- Здравствуй, дитятко. С утра ты в делах! Про отдых не забывай.
- Здравствуй, бабушка, - Серафима чмокнула её в щёчку. – Ты откуда и куда?
- В церковь ходила, решила тебя навестить да на сыночка твоего посмотреть.
- Он в люльке спит, – Серафима показала на сосну. – Там полутень. Яркое солнце не беспокоит его.
- Ну и правильно. А Шныря-то дозволит ли мне на чада взглянуть? Видишь, как неодобрительно глазищами-то сверкает, даже загривок поднялся.
- Куда он денется-то? – хозяйка отозвала пса.
Илья, раскинув ручки, мирно посапывал в своей постельке.
- Красивый он у вас, - знахарка улыбнулась розовым щёчкам мальчугана, - и здоровый. Хорошо ли ночами спит? Часто ли плачет?
- Мы с Глебом ещё ни разу не слышали его плач. Он только иногда кряхтит, куксится и попискивает, но чаще всего улыбается.
- Это хорошо. Илья – любимчик судьбы. Везение и удача всегда будут сопутствовать ему даже в трудностях, – Макаровна подавила тяжёлый вздох. – Другие твои детки тоже родятся под счастливыми звёздами. Каждый из них найдёт свою дорогу в жизни, каждый будет заниматься своим делом и приносить радость и добро многим людям, но всегда они будут оглядываться на родительский дом, который послужит им светлым маячком. К сожалению, Глеба и тебя не обойдут стороной беды, но вы всё выдержите, со всем справитесь. Прислушивайся к своему сердцу, Серафима, оно у тебя очень чуткое, и тогда семья сможет избежать многих неприятностей.
- Бабушка, - молодая женщина с тревогой смотрела на наставницу, - ты со мной говоришь, словно прощаешься…
- А я попрощаться и пришла, милая. Я очень скоро умру и будет мне совестно на том свете, если не передам тебе последних наставлений.
- Это неправда, - Серафима не хотела принять услышанное.
- Правда, Симушка, всё правда. Ты же знаешь, я тебя никогда не обманывала. Ты не печалься. Помнишь, как учила тебя, что смерть – это не страшно?
- Помню, - прошептала Сима.
- Мне действительно не страшно. На душе у меня радостно и спокойно, как перед встречей чего-то очень светлого. Ты не плачь, а приходи завтра нарядная и в белом платочке и порадуйся за меня. Не надо скорбеть. Конечно, очень грустно расставаться, но мы с тобой ещё увидимся, когда придёт твой срок. Я передала тебе почти все знания, чуть позже ты обнаружишь, что владеешь и другим. Я хочу, я завещаю, чтобы все они служили на благо людям, пользуйся ими и помогай страждущим. Я не желаю, чтобы опыт, накопленный мной, моими папой и мамой, моими предками пропали, превратились в прах, развеялись, как дым…
Серафима прижалась к старушке и горько заплакала. Ей было мучительно больно слышать прощальные слова наставницы.
- Я постараюсь выполнить твои заветы. Я никогда тебя не забуду. И ты обо мне помни. Я люблю тебя.
Агния Кирилловна погладила вздрагивающие плечи воспитанницы:
- Мне пора. За сегодняшний день нужно многое успеть. Не провожай меня. Прощай.
Серафима не посмела догнать уходящую старушку. Она молча глотала слёзы, пока худенькая фигура не растворилась в зелени леса, и лишь тогда, опустившись на землю, разрыдалась. Молодая мать не сразу уловила, когда проснулся сын, словно сквозь туман она услышала хныканье ребёнка, которое скоро прекратилось: встревоженный Шныря заботливо вылизал детское лицо кончиком языка.
_
- Макаровна, слышь? – в раскрытом окне показалась голова бабки Матрёны. – У тебя всё ли ладно? Елизар-то мой сказал, что ты приходила, прощалась будто. Ты чавой-то? Али, прости Господи, помирать собралась?
Агния Кирилловна добродушно пригласила:
- Ты, соседушка, в дом заходи. Чего через окно-то разговоры разговаривать?
Через минуту Матрёна стояла перед Макаровной и с удовольствием смотрела на её ловкие руки, выкладывающие с горячего противня пирожки с капустой.
- Праздник у меня завтра. Гостей дорогих жду, – с грустной улыбкой объяснила хозяйка. – Всех надо уважить. И ты приходи. Прямо с утра и приходи!
- А праздник-то какой? – с недоверием в голосе спросила соседка.
- Великий.
- Так может, помочь чем надо? Одна – то справишься ли? Чай, не под годы пиры – то закатывать… Ухлопаешься, не дай Бог, захвораешь!
- Спасибо, Матрёнушка, за заботу. Ты, пожалуй, ступай, у тебя своих хлопот полон рот, а я потихоньку сама всё излажу.
Бабка Матрёна осмотрела комнату Макаровны и, не увидев ничего подозрительного, примиряюще согласилась:
- И то верно, пойду. Мне ещё Елизара кормить надо, но ты, если нужно, кликни меня: прибегу, подсоблю.
Макаровна смазала пирожки маслом и поставила в печь два рыбника. Не отходя от огницы, она помешала деревянной ложкой, томящийся в горшках горох, овес, пшено, заглянула в плошку, в которой разбухал изюм.
Закончив с приготовлением поминальной трапезы, Агния Кирилловна наносила в баню воды и, пока та топилась, вымыла полы в избе.
Вечером, когда солнышко склонилось к горизонту, старушка вышла проводить его. В последний раз она слушала изумительные трели дроздов, в последний раз шаловливый ветер трепал её широкую юбку.
Вернувшись в дом, Макаровна закрыла печную вьюшку, затворила окна и задёрнула занавесочки. Проведя морщинистой рукой по белой скатерти, она поправила чистые полотенца, прикрывающие выпечку, овсяный кисель и кутью. Остановившись у единственного зеркала, старая женщина тщательно прибрала волосы и повесила на него чистую наволочку.
Она начала чувствовать тяжесть в ногах, когда, облачившись в новую одежду и помолившись перед образами, стала подходить к разостланной чистой постели. Перекрестив ложе, Агния Кирилловна легла, чтобы уже никогда не проснуться.
_
Серафима проснулась от сжимающей грудь невыразимой тоски.
- Бабушка! – шёпотом вскрикнула она.
Спящий Глеб зашевелился и тут же затих.
Женщина соскользнула с кровати и неслышно подошла к колыбели. Отблеск луны едва освещал маленького Илью. Ангельская улыбка коснулась его губ. Серафима вернулась к постели и присела на самый край, всматриваясь в спокойное лицо мужа. Волна безысходного горя снова обрушилась на неё. Сима, с трудом сдерживая слёзы, в кровь кусала губы.
«Она просила меня не плакать… Я буду стараться. Но как это тяжело – не плакать! Бабушка спасла мне жизнь, многому научила… Мне будет её не хватать! Мне будет без неё плохо! Меня больше никто не назовет «дитятко»! Бабушка, я не хочу, чтобы ты умирала! Живи ещё! Живи долго-долго!» – Серафима пересела в кресло и беззвучно зарыдала. Через несколько минут она встала, подошла к ведру и ковшом зачерпнула чистой воды.
«Не надо плакать! Не надо! Это проявление эгоизма. Я сейчас думаю о себе, а не о ней, о том, как мне больно и какая я несчастная! Эгоистка! Несчастная себялюбка!»
Серафима, чтобы успокоиться сделала несколько глотков и, плеснув на руку воды, провела ладонью по лицу.
«Надо тщательно вспомнить, что происходит, когда человек умирает. Что бабушка рассказывала об этом? Она говорила, что важно соблюдать тишину и покой у ложа умирающего, что нельзя громко выражать горе, причитать, нельзя беспокоить его, пытаясь вводить лекарства, спасающие жизнь, если состояние человека в силу тяжёлой болезни или возраста подходит к концу. Всё это только вредит его душе. Надо с глубокой любовью проводить его в последний путь. В этот момент душа осознает все ошибки прожитой жизни, и это осознание должно быть ясным и чётким, так как на его основании строится модель следующей жизни. В дальнейшем, в новом воплощении, если возникают аналогичные ситуации, то интуиция подскажет правильное решение. В этом заключается закрепление накопленного опыта и использование его в дальнейших жизнях. Я не должна мешать бабушке, я должна ей помочь любовью и добрыми воспоминаниями».
Серафима шагнула к окну, за которым просыпался рассвет, и густой туман закрывал гладь Коринки. Она смотрела на простор поместья, а перед глазами стоял светлый образ её старенькой наставницы. Мучительное чувство горя отступило, и в памяти Серафимы один за другим всплывали забавные и поучительные рассказы Макаровны, её удивительные уроки.
Глеб проснулся от дразнящего нос аромата горячих блинов. Он взглянул на обеденный стол и едва не присвистнул:
- Таким количеством можно роту накормить. Ты ночью спала или решила меня удивить?
- Вставай, соня. Пока ты последние двадцать восемь снов видел, Илюша дважды потрапезничал.
Глеб поднялся, заглянул в колыбельку уснувшего сына и подошёл к жене.
- У тебя сегодня глазки припухли. Ты хорошо себя чувствуешь?
- Нормально. Ступай, умойся.
Глеб
