Коврик

Аж через правление городского отделения Союза художников Семён Честнов был приглашён во дворец известного чиновника напасать портрет его жены, в «домашних», так сказать, условиях. Мастер был ослеплён великолепием особняка Хватова Глеба Викторовича. А потому не сразу согласился  на выполнение выгодного заказа. Притухли эмоции в душе живописца на фоне блеска и роскоши дворца Хватовых. Художник образно представил себя  на пышном праздничном фейерверке, где  должен был обрадовать и удивить саму Нину Ивановну простыми бенгальскими свечами. Да её и грандиозным-то салютом не удивишь, не обрадуешь! Изобразить госпожу у её туалетного зеркала в золочёной оправе или в одной из гостиной на фоне всевозможных копий античных статуй в натуральную величину? Пошло и банально. Семёну Даниловичу была предоставлена полная свобода в особняке: смотри, выбирай освещение, диспозицию… И он попутно многое увидел в этом дворце, чего ещё никогда не видел. Большой аквариум с большими рыбами. Зимний сад с пальмами и бананами. Во дворе огромный бассейн с лодкой под навесом. А двор –  настоящий парк с тенистыми аллеями, с солнечными зелёными полянами, с цветущими клумбами. Повсюду, скамейки, беседки, журчащие ручьи  и фонтанчики …
«Каких же денег красота эта стоит?!».
А в доме и вовсе всё обустроено фантастически дорого. В Ванных комнатах полы с подогревом. Сантехника золочёная. В залах – камины, колонны и шпалеры под старину, во всех помещениях натёртый до блеска паркет, потрясающие  красотой люстры, торшеры и светильники… На стенах много живописных картин в дорогих рамах… «Российский размах!».
И вдруг художник наткнулся на домотканый коврик. Он лежал у двери кабинета самого Глеба Викторовича. «Половичок-то посконный, зачем  тут, среди роскоши?!».
Коврик словно магнитом притягивал внимание художника к себе. И это притяжение казалось магическим, пока Семён Данилович не вспомнил  такой же, самотканый половичок у горницы своего деревенского дома. И магия исчезла. После описи имущества за недостачу на колхозном складе, где кладовщиком работал отец Честнова, один только посконный коврик этот и оставили исполнители районного суда.
- Понимаем вашу доброту, Данил Осипович,- сочувствовали служители фемиды, вынося из горницы приёмник «Родина» на батарейках. – Понимаем, - выносили и самодельную этажерку с книжками, на чём стояло радио…
- Устные указания начальства к делу не пришьёшь, - наставляли они, выводя из хлева корову и единственную овцу.
- Осипович, -  говорил председатель, - ты Кузьминичне медку нацеди, сколь она скажет. А выписку я потом пришлю.
И бригадир: то  гречки Полине насыпь, то говядинки Марии Ивановне отруби. Вдов для утех начальников после войны хватало. Хватило и недостачи, чтобы в хозяйстве только один коврик остался.
«Нет,- девятым валом прокатился протест в душе мастера, - писать я эту богачку не буду. Тоже, наверно, без выписки берут. В этой роскошной усадьбе и разбитые городские дворы и дороги. Здесь обшарпанные больницы и школы… Нина Ивановна, небось, на россыпи бриллиантов голыми пятками танцует, чего теперь становится модным».
Подошёл Хозяин
- Как наши дела, Семён Данилович? – спросил он. - Смотрю, ковриком заинтересовались? Что и говорить?! Умели люди даже из ничего красоту делать. Из простых ленточек старого платья соткан, а десятки лет радует меня. Коврик этот – от бабушки. Он - мой талисман. Квартиры и кабинеты меняются, а он неизменно у моей двери. Ну, так как насчёт портрета жены?
- Ах, да! Насчёт портрета извините, Глеб Викторович. Я отказываюсь писать Нину Ивановну. Без объяснений, без комментарий. Просто отказываюсь. Извините.
С этими сбивчивыми словами Семён Данилович поспешил к выходу.
«Эх, где же вы безвозвратные честные времена?! – не выходил  из головы живописца посконный половичок Хватова. – Не талисман этот коврик, а единственная честная собственность. С этим бы ковриком на плече и сопроводить Глеба Викторовича на постоянное место жительства в одну из замокших обшарпанных квартир города.