ждала новая беда. На месте где стоял их дом и хозяйские постройки, высились груды пепла. Хозяйство, нажитое годами, сгорело. Из бревен, выкопанных в разрушенных немецких блиндажах, Ирина Андрияновна построила маленький домик, в котором они жили до конца войны, где и встретили вернувшегося с фронта Тихона Яковлевича.
Пройдя ужасное горнило войны, повидавший море горя и слез, Тихон Яковлевич не расстроился, увидев разрушенное хозяйство. Самым главным было то, что семья жива и здорова. «Глаза страшат, а руки делают», - сказал он и, засучив рукава солдатской гимнастерки, принялся за постройку нового дома.
Село Донское в две улицы вытянулось вдоль правого берега Дона, окутав себя зеленью садов, а с юга отгородившись полукольцом высоких холмов. Тихон Яковлевич с женой начали строиться в густом саду, на конце одной из улиц. С солнышком вставали, затемно ложились. А зачастую, когда всходила полная луна, работали при ее бледном свете до самого утра. Тихон Яковлевич ловко и сноровисто тесал, рубил, подгонял топором, а Ирина Андрияновна помогала. Одно подаст, второе поднесет, отпилить поможет, бревна таскает.
Венец за венцом росли стены избы и вот, наконец, появилась и крыша. Покинув крохотную, но сослужившую службу хатенку, семья Орловых перебралась в новый дом пахнущий побелкой и оструганным деревом. В стекла кухонных окон стучали ветками вишневые деревья, а налившиеся соком красные вишни заглядывали в комнату, словно старались рассмотреть, хорошо ли устроились люди на новом месте. В густых вершинах гомонили воробьи, и их шум доносился в комнату, наполняя ее весельем и радостью.
Послевоенные годы, особенно трудные, Тихон Яковлевич не унывал и всегда выглядел бодрым, уравновешенным. Не роптала на судьбу и Ирина Андрияновна, стараясь лучше накормить семью, одеть и обуть детей, всегда была веселой и жизнерадостной.
Вот в такой дружной, трудолюбивой семье и появился на свет Виктор, заявив о себе громким требовательным криком.
«Ого! - радовался счастливый отец. - Вырастет - орлом будет!»
4
О том, как появился на свет и первых месяцах жизни, Виктор узнал от своей бабушки Марфы Васильевны. Она рассказывала, что родился он на одной неделе с соседским мальчишкой Сергеем. Его, Виктора, бабушка нашла в капусте, принесла домой и, показывая матери, проговорила:
- Мальчика Бог послал...
Через неделю нового жильца переселили с кровати в люльку, подвешенную к потолку. За домашними делами и колхозной работой на него не хватало времени. Нянчилась с ним четырнадцатилетняя сестра Зина, и когда Виктор орал особенно громко и настойчиво, она брала его из теплой постели и в мокрых пеленках тащила на улицу.
Иногда в роли няньки оставался Василий, который был на четыре года моложе сестры. Но мальчику не хотелось с ним сидеть, и он часто щипал Виктора, заставляя заливаться криком от боли. Зина брала его на руки и пока успокаивала орущего брата, Василий выскальзывал в сенцы, оттуда на улицу и убегал от дома.
Время шло. Маленький Орлов по-прежнему часто и подолгу кричал в люльке, требуя к себе внимания, а вскоре его перестали кормить материнским молоком, потому что «молоко пропало». Кормили «соской». Мать или бабушка жевали хлеб, а смоченную слюной жвачку завязывали в тряпицу и совали в рот голодному мальчику.
И все-таки Виктор рос, и наступил день, в который он впервые запомнил себя.
Было это морозным мартовским утром. Солнце заглянуло в окна и Виктор, проснувшись, прищурился от яркого света. Он потер кулачками глаза, слез с кровати и увидел маму. Она брала с пола солому и охапками бросала в печь. Босые ее ноги топали по избе весело и быстро. Ловко поддевала рогачом чугунки, брала кочергу, разгребала в печи сгоревшую солому, или разливала что-то в пузатые глиняные горшки. Отсвет от огня освещал ее круглое разрумянившееся лицо, и от этого она немножко щурилась...
Спугнув дремавшую на соломе кошку, к нему подбежал ягненок. Виктор обнял его за шею и повел в чулан к тонконогой, с маленькими копытцами овце в белой шубе.
В сенцах кашлянул отец. Он вошел в избу вместе за морозным воздухом, вкатившимся в открытую дверь. Повесив на гвоздь длиннополую шубу и шапку, молча сел за стол.
Похлебку ели деревянными, щербатыми ложками. От большой глиняной миски поднимался пар. Рукам от него было тепло, а разутые ноги под столом мерзли.
После обеда бабушка села на широкую лавку и придвинула к себе пряху. Синий, с белыми горошинами платок, завязанный узлом под бабушкиным подбородком, крылечком навис над ее морщинистым лбом.
Она неторопливо нажимала ногой на дощечку пряхи, перед глазами мальчика мелькали спицы большого деревянного колеса. Жужжала скалка, наматывая шерстяную нитку - бабушка сучила пряжу.
Виктор уткнулся в подол бабушки и под монотонное жужжание, слушал ее рассказы о старой жизни, о хозяине-помещике, о революции.
Продолжение следует.
