Часть 1. Принцесса и Павлин

          В некотором царстве, в некотором королевстве жила-была самая прекрасная в мире Принцесса. В смысле она была не то, чтобы самой прекрасной в мире вообще, а самой прекрасной в мире среди принцесс. Да и между нами говоря, не факт, что она была даже самой прекрасной среди принцесс. Но вот в своём царстве-королевстве во всех конкурсах красоты среди принцесс она неизменно побеждала. Тем более что в своём королевстве она была единственная принцесса. 

          Принцесса очень гордилась своей прекрасностью, и обожала всячески подчёркивать и выпячивать свою красоту. Ходила везде, задирала ввысь свой прекрасный носик, надувала втолщь свои прелестные губки и назойливо требовала у всех вне зависимости от возраста, пола, характера, настроения и рода войск подтверждений и признаний своей красоты. Чем порядком раздражала свою королевствующую Мачеху (далее короМачеха). Которая, хотя и не претендовала на титул самой прекрасной в мире принцессы, поскольку в общем-то из принцесс уже давненько повышла, все же тоже была весьма даже ничего для своего возраста и не только. Да и по должности вроде как полагалась нравиться царствующему Королю (далее царКороль). 
                                                       Поэтому короМачеха так и норовила хоть чем-нибудь поддеть свою падчерицствующую Принцессу в её прекрасности. И поскольку короМачеха была совсем даже неглупа, а местами и временами в зависимости от сезона и атмосферного давления миллиметров ртутного столба вообще-таки умна и остроумна, она выбирала для своих подколок весьма нетривиальные методы.

          Однако до сих недавних пор все её интеллектуальные стрелы и пули по разным причинам шли мимо цели. То стрела была недостаточно остра, то пуля недостаточно серебрена, то глаз замылился, то рука бойца колоть устала, то метод слишком нетривиален, и Принцесса не въехала,  что это её пытались подколоть и её прекрасность пошатнуть.  

          Чего только короМачеха не устраивала, и не затеивала! По всему дворцу невзначайными кучками и холмиками в самых неожиданных, подходящих и не очень местах валялись и даже висели на гвоздиках подшивки модных журналов разных стран за разные годы, начиная от 2 века до нашей эры с фото-сессией Нехер-тити. Известные куртюрье непрестанно наезжали с их свежайшими коллекционными моделями на обворожительно голое тело самых знаменитых манекенщиц размера плюс, минус и даже редкого размера - разделить на ноль. Стены дворца были завешены в несколько слоёв самыми прекрасными картинами самых популярных в прошлом, настоящем и будущем художников. Подоконники и полки шкафов ломились от симпатичнейших скульптур и барельефов, изображающих самые аппетитные и совершенные тела, части тел, формы и лица, которые не были по каким-то невообразимым причинам включены в модные журналы и привезены куртюрье в своих коллекциях. С потолка подобно сталактитам свисали искуснейшая лепнина и многоярусные хрустальные люстры и пилястры… Всё это свето-и-цветопредставление прелестную падчерицу мягко говоря не трогало близко к сердцу, не зацепляло её самоощущения прекрасного и ни на каплю не пошатнуло её маниакальной веры в свою супер-прекрасность. 

          Но антагонистка короМачеха была на редкость упряма, целеустремлённа и на выдумки неиссякаема (не то что нынешнее племя), поэтому надежд на торжество разума над прелестью не теряла, и свои злокозленные козни творить не прекращала. 
                                                       ЦарКороля конечно все эти игры разума и прелести порядком доставали, тем более и казну изрядно подтачивали, и народ от непомерных эстет-налогов уже нетихо ропотал, тем не менее,  действуя по принципу - чем бы дитя не тешилось, лишь бы меня не трогало - он оставался в сторонке и втихаря на тотализаторе ставил то на прелесть, то на разум, при этом неизменно проигрывая. Что в свою очередь также подтачивало казну…

          Пожалуй, нетерпеливому и вечно куда-то спешащему Читателю уже поднадоело читать все эти присказки с дворцовыми рекогносцировками и диспозициями, и он жаждет, ну когда же ну когда начнётся собственно сказка – для разума смазка, для дури указка. Не буду больше томить и уже вот-вот начинаю сказывать непосредственно сказку.
                                                        Был погожий летний денёк. Прохожие, укрывшись под разноцветными зонтиками от краткосрочного тропического ливня с ураганными порывами ветра, бодро бежали в свои офисы на опостылевшую работу, пытаясь удержать зонтики в ослабевающих ручонках. И только прекрасная Принцесса, не обременённая ещё ни царско-королевскими непосильными обязанностями, ни тяжкими думами, способными омрачить и до срока сморщить её прелестный лобик, изнывая от недостатка в этот день подтверждений её прекрасности,  вышла на прогулку в дворцовый сад. 

          Во дворце короМачехой была нынче объявлена неделя восточной моды. По сей причине Принцесса была одета в изящный турецкий костюм, переливающийся различными цветами и оттенками, рассыпающий по округам стаи разноцветных же солнечных зайчиков. Неслышно ступая мелкими шажками и перебежками, прелестница забиралась всё глубже в дремучую чащу дворцового сада. 
                                                        Когда Принцесса совсем уже думала, что безнадёжно, безвозвратно и бесповоротно заблудилась, ей внезапно открылся сказочной красоты оазис-поляна. Прекрасница, обрадовавшись, что ей довелось ещё раз увидеть солнце, рухнула в сладостной истоме на мягкую изумрудную траву, неуклюже придавив при этом розовый куст, и в изнеможении уснула под пошлое пение соловья.

          Очнувшись от урчания голодного желудка и прозябания всего остального тела, Принцесса со скорбью обнаружила, что солнце уже зашло за вершины стоящего на горе секвойядендронового леса. Каково же было её изумление, когда из сжимающихся вокруг неё кольцом сумерек окружающей чащи леса  внезапно выплыла, словно из-за острова на стрежень, на простор речной волны, загадочная птица невиданной красы. (Прозорливый, а также догадливый Читатель небось уже догадался, что эта птица была Павлин). Да, эта птица действительно была Павлин. Кольцо сумерек оттеняло, создавало ореол и контрастировало с разноцветьем Павлина, от чего птица выглядела ещё более эффектно. 

          Принцесса, широко открыв от удивления свой прекрасный ротик, не мигая своими прелестными длиннющими завивающимися высоко вверх и совсем чуть-чуть в стороны ресницами, уставилась широко раскрытыми очаровательными глазками на представившуюся ей чудную диковину. Когда же Павлин развернул во весь диаметр на 360 градусов свой хвост, очаровательница вообще офигела! Наконец-то впервые в жизни она увидела хоть что-то в мире хотя бы сколечко достойное её велико-прелестности. Счастью Принцессы не было ни границ, ни преград. 
                                              На негнущихся прекрасных точёных ножках, поколотых шипами роз, опухших от долгой дороги, последующего сна в неудобной позе и укусов муравьёв, со скоростью, которую позволяли усталость, опухлость и поколотость, Принцесса устремилась к Павлину, широко раскрыв для многообещающих и обольстительных объятий свои прелестные ручки. Павлин в ответ, несколько наклонив голову набок для лучшей фокусировки, уставился на нечто странное и разноцветное, несущееся на него, при этом совершенно не выражая никаких знаков взаимной радости или счастья. 
          
          Принцесса, хотя была первоначально несколько обескуражена такой бесстыдной реакцией бессловесной и бессовестной твари, тем не менее недолго предавалась грусти-печали. И вновь решительно ринулась навстречу мечте, пусть и не так рьяно. Достигнув обозначенной цели, она отвесила птичке реверанс, плавно переходящий в книксен, и нудно затянула тоненьким мелодичным ломающимся голоском свою традиционную уже всем в королевстве порядком опостылевшую мантру:
          Птичка чудная, скажи,
          Как на плахе покажи,
          Кто из нас с тобой пестрее,
          Прелестее, принцессее?

          Очаровательница была уверена в правильном очевидном ответе и нетерпеливо стала помахивать ручкой, типа давай скорее, не томи. Птичка наклонила голову на другой бок, внимательно посмотрела Принцессе в её прекрасные глазки, при этом лихорадочно дрожа и прерывисто дыша. И сделала гордый вид, что не слышит прелестницу.
                                                         Поскольку Принцесса унаследовала от короМачехи неуёмный характер, от неё не так легко было отвязаться. Очаровательница тоже наклонила свою прелестную головку набок, чтобы наглая птичка не могла отвертеть от неё свой взгляд, нежно схватила птичку своей нежной ручкой за горло и повторила свою частушку на несколько тонов выше, но не менее мелодично, миловидно и нудно:
          Птичка, птичка, не стыдись,
          Спой в обмен ты мне на жизнь,
          Дай мне правильный ответ,
          Я ж прекрасней, спору нет!
          
          Павлин, мастерски выдерживая мхатовскую паузу, хрипло похрипывая сдавленным горлом, из последних оставшихся сил (но вновь, хотя лила из раны кровь густой широкою волной) истошно замахал своими широкими орлиными крыльями, искусно заворачивая воздушный поток разноцветным хвостом в качестве веера и создавая аэродинамическую трубу, направленную в сторону Принцессы. Прелестница, не ожидая такого отпора от безобидной птички, на миг ослабила железную хватку своих милейших коготков, окрашенных в различные оттенки крови на фоне инкрустированных няшных черепков, чтобы поправить причёску. Этого мига хватило Павлину, чтобы наконец дать Принцессе долгожданный ответ на её сакраментальный вопрос. Досчитав до трёх для пущей важности, птица издала резкий и оглушительный карррр-подобный звук, сравнимый по силе и резкости с Иерихонскими трубами или реактивным самолётом на взлёте, в котором очаровательнице явно услышалось «Неееетттт!!!». 
                                              

Голова 1.8. Фатальное фиаско с падением.

          Принцесса не могла выдержать, пережить, перенести, вынести такого ужасающего, невыносимого по форме и содержанию ответа от прекраснейшего (после неё, конечно) существа, на которое она возлагала такие огромные несбыточные и несбывшиеся надежды. От чего ей было ещё более противно, погано, невыносимо и несовместимо с дальнейшим существованием. 
          
          Прелестница в замедленном действии очень плавно, подобно невесомому перу или индийскому гуру, стала падать на изумрудную траву к подножию своих прекрасных точёных ножек. По мере бесконечно долгого падения её прелестные глазки медленно закрывались, смыкая и переплетая между собой длиннющие завивающиеся высоко вверх и совсем чуть-чуть в стороны ресницы. Изящные ушки сворачивались в не менее изящные