Подросток Эдик

соображениями. Его мысли не очень стройные и стойкие были, однако, его собственными, а не чьими-то, и я очень это ценил! Рассудительность вызывала уважение, иногда улыбку, но я старался не подать виду. Эдику было со мной хорошо, так мы стали «неразлей-вода». В «алкашеской» палате освободилась койка, и он попросился сюда. Ему разрешили, видели, он и так от меня не отходит.


НАШИ ШРАМЫ.
Прежде молчаливый и стеснительный, Эдик стал веселым и уверенным. Психушка больше не давила на него. Он разговорился, можно даже сказать разболтался. Я узнал, что он учится в 9 классе; в школе сам по себе. Отец их бросил и живет далеко, с другой семьей. Летом, когда по улицам летает тополиный пух, Эдик болеет и неделями сидит дома, - привык быть один. Этим объяснялись белоснежный цвет его идеальной кожи и замкнутость характера.

Через неделю он, вдруг, вздумал показать все свои шрамы. Их было великое множество: маленькие, побольше; белые и красноватые кляксы, линии и пятнышки. О, ужас, - везде! Из вежливости пришлось на всё смотреть. По возрастному угловатые локти, тонкие и неприятно волосатые ноги… не очень-то привлекательно. Одетый, он мне нравился больше. Многие отметины Эдик получил в драке, но остальные были случайны: от падений, кустов, кошек. Я не ожидал, что тихий и умный мальчик окажется этаким бесстрашным «Рикки-Тикки-Тави» среди сверстников. Чтобы не остаться в долгу, я закатил трико и показал шрам на голени от перелома, там, где раньше торчали кости. В третьем классе сбила машина, когда въехал к ней в передок.
- Ого! Не мог насмотреться Эдик.
- Больше, чем «похвастаться» у меня нет...
- Можно потрогаю?
- Трогай!
Эдик потрогал и спросил,
- Больно было?
- Нет, у меня был шок.
Взаимное рассматривание шрамов сделало нас еще ближе. Мы уселись на кровать и заговорили о драках, приключениях и смертельных опасностях.


Сидячие игры надоедали, и Эдик начинал дурачиться. Ему нужно было движение и он пытался меня задирать. Начали с подушек, потом крутили друг другу руки, борьба накалялась, и он клал меня на лопатки. Он оказался сильнее! Требовалась вся воля, чтобы освободиться и скрутить его в ответ. В азарте мы часто стукались о стенку, но старались не причинять друг другу боли.
Как-то Эдик положил меня на спину, уселся на грудь и, шутя, надавил локтем прямо в глаз. Я взмолился алкашу Коле, флегматично наблюдавшему над нашей битвой с койки.
- Коля, помоги! Оттащи его, он же мне в глаз локтем тычет!
Николай ухмыльнулся,
- Да ну вас, дурачитесь оба.
Когда Эдика забрали домой, наш разговор продолжился,
- Да ты от него без ума, провоцируешь, а сам поддаешься!
Хитро улыбался Коля.
- Нет, правда, он сильнее! А что я могу поделать, когда он меня полностью блокирует?! Не пошевельнуться!
Коля не верил, все-таки я был килограмм на двадцать увесистей Эдика. Только сверху и брал, когда наши роли менялись.


НОВЕНЬКИЙ.
Прошла неделя. В отделение поступил еще один подросток. Из детского интерната. Был он на год старше Эдика, но мельче и худее — замухрышка; светловолос и конопат. Поместили его сюда в наказание за какую-то проделку. Он сразу заплакал и впал в депрессию, но уже на следующий день совершенно освоился. Если Эдик был благородным интровертом и никого к себе не подпускал, то неразборчивый в знакомствах Женя мигом сдружился со всеми мало мальски вменяемыми «психами». Дяди жалели сироту, подкармливали и подбадривали, развлекали, как могли. Поселили мелкого к «солдатикам» - призывникам.

Как ни странно, Эдика и Женю я никогда вместе не видел. Что-то отталкивало их, словно антиподов, они как бы не замечали друг друга. Как только Эдик приходил, сразу шел в палату, и не отходил от меня, пока не забирала мама; в коридоре кричали его фамилию, и он убегал. Он всячески избегал посторонних, они для него, не существовали. Ну, разве что однопалатники, по необходимости.

Прежде скучные и однообразные дни стали для нас веселыми. Но по вечерам я начинал тосковать по нему; мне его не хватало. После обеда я с нетерпением ждал его появления и, высматривая, тщательно скрывая радость, встречал в коридоре.

Однажды мы с ним поссорились. Эдик слишком разошелся и намял меня так, что я решил «обидеться». На следующий день, завидев его приход, я отвернулся и пошел в другую сторону. Он растерялся, как брошенный щенок; не ожидал, что я порву отношения. Напустив на себя холода, я хмуро вышагивал по коридору, туда и обратно. Эдик, поглядывая на меня, тоже стал прогуливаться. Я делал вид, что смотрю в пол, но все мое внимание было направлено на него. Поравнявшись, я безучастно прошел мимо. Развернулись. Поравнялись. Опять и опять. Он не решался. Я не мог больше упорствовать, сам испугался, что ему со мной надоест. Когда он поравнялся, я взглянул в глаза, он понял и ,улыбнувшись протянул руку,
- Пойдем, поиграем? Робко спросил он.
- Пошли! Улыбнулся я и пожал его теплую ладошку.
Как ни в чем не бывало, мы пошли в палату и начали по кругу: шашки, «уголки», «чапая», драки, и посиделки до вечера. Мы уже не могли друг без друга.


ВЕЛИКОДУШИЕ.
Иногда неугомонный «Рикки-Тикки-Тави» задавал мне такого жару, что я промокал от пота. Приходилось бегать в душ. В этот день я спешил в душевую, пока не закрыли. Стянул спортивное, нательное. Эдик с интересом разглядывал мой торс. Я стеснительно прятался за грядушку.
- Покажи!  Заулыбался он, пристав.
- Еще чего, будет 18, может, и покажу!
В шутку ответил я и? завернувшись в полотенце, убежал.
Эдик не был геем, но за неделю мы стали так близки, что он относился ко мне,  как к ровне, не замечая разницы в возрасте. Меня это коробило, особенно, когда он фамильярничал. Но разница в возрасте рано или поздно все расставляла по местам. Когда мы боролись, я никогда не прикасался к нему, как-то по-особому.  После «покажи» я стал его поддразнивать, «.едик! .едик!». Эдик краснел и сердился. На следующий день я переусердствовал, он в ярости набросился на меня, насел и в гневе занес кулак. Вырваться от разгневанного подростка было невозможно. Я понимал, в запале может и «звездануть», но пощады не попросил, посмотрел в глаза и смиренно напрягся в ожидании наказания. Вдруг, я очутился в полной его власти, ударить или простить?! Эдик колебался, он не знал, как поступить и кривил в гневе губы,
- Проси прощения!
- Нет!
Он ухнул и в отчаянии приложил кулаком по стене. Параноики в четвертой палате все вздрогнули, приподняли головы, и посмотрели друг на друга, «Что это?!» Стенка-то тонкая, из гипсокартона. Потом выговаривали, мол, шумите. От боли Эдик согнулся и стал потирать кулак. Бедный  «Рикки-Тикки-Тави»! Я сел рядом и примирительно прислонился к нему, трогая руку.
- Прости! Я не хотел! Тебе больно? Покажи!
- Ничего страшного!
Надулся он. Разбив свою руку, Эдик показал, как он ценит нашу дружбу, ударив себя, вместо меня. Больше я не перешучивал, а он не дулся, понял, что я не всерьез.



РАЗНИЦА.
Как-то на ночь я пошел в душевую. Там мылился интернатовский Женя,
- Сейчас, пиписку вымою и всё - спать пойду!
И, правда, быстро закончив, убежал. Их, наверное, специально приучают в интернате так делать. Увидев меня, он взял и «отчитался», как перед воспитателем. Эдик так бы себя не повел, он считал меня ровней. Поразительная разница была в личностном развитии между этими подростками. Морально недоразвитому Жене я бы дал лет десять, а «моему» Эдику … Да, кто его знает. Я уважал личность, а это не возраст. Возрастом можно наделить то, что меняется с опытом,… воспитание, образование, привычки, даже характер… Но душа безвозрастна! Есть же глупые взрослые и старики?! А есть другие, с душой. Видя, как разительно несопоставимы «Замухрышка» и мой «Рикки-Тикки-Тави» я загордился им.


КРАЖА.
Вскоре в отделении случилось ЧП. Жене передали подарок - сотовый телефон от интерната. Недорогой, обычный, но у Женьки это был первый. Весь день он ходил и всем хвалился. Вдруг, детский плачь! Народ вышел из палат, «Что случилось?!». Украли! Новый телефон бесследно исчез. Женя рыдал, лил слезы, растирая покрасневшие щеки. Он даже не успел наиграться! Я опять невольно сравнил их. Эдик бы не рыдал, никто бы не узнал о его переживаниях.

Взрослые дяди-психи очень рассердились, сбилась стайка качков и начался шмон. Даже буйные беспрекословно предъявляли вывернутые карманы и самые укромные уголки в тумбочках. Мы с Эдиком не были исключением. Безрезультатно, телефон пропал! На следующий день женькины слезы иссякли, и он поникший бродил в трауре личной потерянности по первому собственному телефону. У «психов» назревал психоз неудовлетворенности.

Подарок нашелся случайно. Был в отделении мужик неопределенной национальности, скользкий тюремный авторитет, новый закадычный друг Жени.  Ко мне в палату он как-то заходил с умными речами. У кого-то закралось сомнение, и к нему пришли. Обитал «Смутный» почему-то в наблюдательной палате. Вор все отрицал и был не против повторного обыска, был недоволен подозрением, но улыбался. Парни все основательно перерыли, заглянули в сапоги, под матрас, в подушку и т.д. Ничего! Вор с кривой ухмылкой победно лег на кровать, и с блестящим взором гневно смотрел на мужиков,
- Ну, что!? Я же говорил вам, не брррррал! Ну, кто мог подумать?! Я же его лучший друг!
Шеренга пристыженных мужиков, склонив головы, выслушивала выговор. «Смутный» вольготно закинул ногу на ногу и положил руки за голову, наслаждаясь произведенным эффектом. Вдруг, по ноге что-то съехало. Все, зачарованно, посмотрели на звук. Вор рефлекторно цапнул и сунул нечто обратно в шерстяной носок. Мужики сгустились и посапывая без предисловий начали месить «Смутного» прямо на койке. Подтянулись желающие.

Побежали за Женей. Привели и стали требовать, чтобы по-мужски рассчитался с вором, ударив в глаз. Замухрышка обрадовался найденной игрушке, но ни за что не хотел ударить бывшего друга. Он не же видел, как нашли телефон! За руки и плечи «Смутного» держало несколько человек. Тот, с неописуемым выражением,  вылупился и лепетал,
- Да не знаю я, откуда он взялся. Подкинули! Ты, что мне не веришь!!?
C надрывом стонал бывший «авторитет»
Толпа стояла на своем,
- Получишь телефон, когда ударишь!

Наконец  разными ухищрениями мальца заставили, и он прикоснулся кулачком к лицу «авторитета». Толпа неистовствовала.
- Ударь, как следует! Он вор! Не бойся! Пусть только подойдет! Разорвем!  Ударррь! Бей! Бей!!!
Вор зажмурился, что-то говорить было уже бесполезно. Женя был бы не из Интерната, если бы, окинув взглядом разъяренную толпу, наотмашь и изо всей силы не звезданул «Смутного» прямо в глаз. Раздались басистые, вперемежку с соплями, рыдания. Женя, получив телефон, убежал. Рот опущенного «авторитета»,  как у маленького, некрасиво скривился и из сморщившихся глаз потекли искупительные слезы. Теперь по рангу он считался ниже «Замухрышки». Мужики заскалились и переглядываясь одобрительно загоготали. На какое-то время «психи» даже чуть поздоровели. Бить «Смутного» никто больше не хотел, вор искупил вину неподдельными очистительными слезами.


Вскоре, похрамывая, красный подбитый на оба глаза, в сопровождении гомонящей толпы, он «добровольно» шел к заведующему отделением. Изредка кто-нибудь из слабаков поддавал ему сзади, но толпа сдерживала.
- Не трогай, сам идет!
Зав.