односельчанам.
По этому поводу поступило предложение выпить. Затем выпили за укрепление российской армии. После этого наполнили рюмки за былые боевые заслуги. Не забыли и о тех, кто в море. Вспомнили о тех, кто в небе. Со скорбными лицами помянули погибших. Потом…
Терентий после обильных возлияний вспомнил-таки о коне, комбикормах и о свиньях, которых надо кормить. Он несколько раз пытался встать, но ноги почему-то совсем отказывались его слушать. Более выносливые собутыльники помогли бедолаге преодолеть несколько метров зала, отличившихся в тот день особой протяженностью. У дверей, вцепившись в косяк, Терентий оттолкнул заботливые руки и обвёл стоящих рядом товарищей помутневшим взглядом:
- Я сам! – и, погрозив кому-то пальцем, Медведев-старший попытался всем доказать, что совершенно не пьян и может сам без посторонней помощи дойти до повозки.
Кое-как переступив через порог, он очутился на высоком крыльце «забегаловки». Ухватившись за деревянные перила, Терентий долго не мог взять в толк: кто раскачивает крыльцо, и за что перила дважды ударили по голове.
Чьи-то руки вновь подхватили недоумевающего пьяницу за подмышки и бросили его на телегу. Это послужило сигналом для Савраски трогаться, и тот, прекрасно зная дорогу, повёз хозяина домой. Жена Зинаида, давно привыкшая к пьянству мужа, не пыталась изменить благоверного. На её вопрос: «Может, хватит пить?», он отвечал: «Все пьют. И я пил, пью и буду пить!» Её одно утешало: напившись, он вел себя спокойно, не дебоширил, а на утро следующего дня всегда извинялся, испытывая стыд, и старался чем-нибудь загладить вину. Терентий был отличным плотником, прекрасно знал и любил лошадей, но, имея слабовольный характер, не мог отказаться от поднесённой на угощение стопки.
- Жалко мне его, - сокрушалась Зинаида, - мужик ведь хороший, добрый, руки золотые, по хозяйству, когда трезвый, всё у него спорится. Во всём эта проклятая водка виновата!
Утром Терентий тяжело встал с дивана и подошёл к умывальнику. Хотелось пить, и страшно болела голова. Трясущейся рукой он открыл вентиль. Сходить за стаканом не было сил, и бедолага, наклонившись, припал к крану губами. Опираясь руками на раковину, Терентий поднял голову и стал рассматривать себя в висящее над мойкой зеркало. На него смотрел седой, изведённый алкоголем человек. Глубокие морщины делали его старше своих лет. Когда-то чистые голубые глаза выцвели и поблекли. Мешки под глазами и обвисшие щёки делали его похожим на бассет-хаунда.
- М-да, - протянул Терентий и брызнул холодной водой в лицо. – Ну и рожа. Скоро вернётся Серега из армии. Как покажусь ему на глаза? Срам-то какой…
-3-
- Хозяйка, мечи всё на стол! – крикнул Терентий жене. – Посмотри, сын-то какой!
Казалось, вся деревня была в гостях у Медведевых. Всем хотелось увидеться с солдатом, услышать армейские байки. Старики чинно сидели на лучших местах за столом, далее примостились женщины. Дети, как гроздья винограда висели на подоконниках. На улицу кто-то вытащил баян с целью организовать импровизированные танцы, а в доме гости нескладно и невпопад старались затянуть песню военных лет.
Терентий встал и поднял стакан:
- По единой! Прими, Господи, не за пьянство, а за лекарство, не через день, а каждый день, не по чайной ложке, а по чайному стакану! Да разольётся влага живительная по периферии телесной!
Все весело загомонили и опрокинули по стопочке.
- Помню забавный случай, – ударился в воспоминания дядя Андрей, сосед Медведевых, - Я во Владике служил, в подводных войсках. Пошли мы как-то в плавание. Бросили концы в одном из филиппинских портов. Ребят отпустили в увольнительную, а я остался дневальным. Они долго бродили по городу и, естественно, проголодались. Нашли какую-то харчевню и решили перекусить. Нужно сказать, что их ресторанчики или кафе обустроены до предела просто: на столб, закрепляется крыша, как у грибочков детских песочниц, по диаметру устанавливается перегородка, как ширма, по одну сторону ширмы располагаются столики и стулья, по другую - непосредственно кухня. Итак, ребята сели за столик, к ним быстренько подбегает официант и с поклоном протягивает меню. Мореманы взяли это меню, посмотрели, покрутили, а что заказать не знают: хоть бы слово по-русски было! Думали-думали и наугад ткнули пальцем в строчку. Папуас этот опять же быстренько исчез и тащит большое плоское блюдо с чем-то аккуратно сложенным в горку. Это «что-то» было среднее между лапшой и рисом. Попробовали – понравилось. Заказали ещё. Снова съели. Старший матрос Мишка Звягинцев дотошным был. Подзывает официанта и с помощью мимики и жестов просит показать, как это готовится. Нет проблем! Его препроводили на кухню. На середине кухни был очаг, над которым располагался котел с кипящим маслом, а над котлом висело протухшее мясо, издававшее жуткую вонь, и по которому ползали рощеники. Повар взял палку и ударил по туше, конечно же, черви, свалившись в кипящее масло, тут же начали всплывать. Осталось только шумовкой достать их оттуда и аккуратно положить на блюдо.
Мише стало плохо. Его вытошнило. Вернувшись к ребятам и, ничего не скрывая, обрисовал ситуацию. При возвращении в порт наши мытари не пропустили ни одного маломальского закутка. Придя на лодку, они имели слегка зеленоватый вид.
- У каждого народа свои традиции, – подхватил эстафету тракторист Леонид. – Вот, когда я служил в Узбекистане, был свидетелем такого случая. На одном из праздников решили устроить соревнования между молодыми парнями и уважаемыми аксакалами в силе и ловкости: нужно было одной рукой сломать берцовую кость барана. Её укладывают на колени (а узбеки сидят по-турецки, ноги «калачом») и бьют ребром ладони. Молодёжь вся устаралась, упыхтелась, взмокла, все руки отбила, но кость так и не сломала. Преподнесли неподдающуюся мастолыжину старому, высохшему на жарком солнце и, казалось, еле сидящему аксакалу. Тот покрутил её, посмотрел, уложил на колени и – хрясь! – переломил. Оказывается, в определенном месте на кости есть точка натяжения, по ней и надо бить. Вот тебе и поговорка: «Сила есть, ума не надо!».
- По поводу смекалки я хочу рассказать одну историю, – не остался в стороне Иван Ильич. – Рассказал мне её шуряк. Он в городе работает, в какой-то строительной фирме. Один бизнесмен пожелал свой ресторан украсить пооригинальнее: часть стены, выходящей на улицу, решил соорудить в виде аквариума. Сказано – сделано. Произвели замеры и отправили заказ на толстое в несколько сантиметров стекло куда-то на Запад. Когда готовый материал пришёл, обнаружили, что в замерах ошиблись на десять сантиметров в большую сторону. Заказ сопровождал западный специалист с фирмы, где резали это стекло. Тот, увидев ошибку, схватился за голову: оно режется только специальным станком, а, чтобы станок привезти в Россию, нужно время. Хозяин ругается, ему необходимо открыть ресторан в срок: сделана реклама и планировалось проведение какой-то презентации. Стали наши кулибины думать, как выйти из положения. Сами понимаете, без бутылки не обошлось, и для ускорения процесса прикладывались к ней не раз. Словом, придумали. Расположили это заморское стекло на полу. Один мужик лёг на него, взяв в руки алмазный резец, второй сел ему на руки для тяжести, а ещё двое тащили первого за ноги. Как вы все правильно догадались: излишки стекла были отрезаны без станка. А западный специалист впал в прострацию и запил. По-русски.
Ещё долго односельчане ворошили былые армейские будни. Чаще вспоминались веселые истории, но не были забыты и те, кто волею судьбы не смог вернуться к гражданской жизни. Разговор постепенно менял своё направление: была обсуждена политика и экономика России, цены на нефть и газ, не забыли поговорить и о земельной реформе, о фермерстве. Все оставшиеся деревенские жители мечтами об общем крепком хозяйстве, но привычка надеяться на «дядю», списывать лень на погодные условия, старые полуразвалившиеся машины и нехватку денег делала благие желания неосуществимыми.
- Пить меньше надо! – горячился Иван Ильич. – А с похмелья-то какая работа: всё из рук валится, и голова не на том месте! Посмотрите-ка, скоро в избах-то ничего не останется! Всё пропивают! Всё!
- А чем ещё-то заниматься? Клуб только в райцентре работает. Раньше, вспомните-ка, артисты из области приезжали, кино всякое крутили, танцы были. Веселее было жить. И школа была, и детский садик, даже библиотека работала. А сейчас что осталось? Так что не шуми: пьём от тоски и горя, – вступил в прения Леонид. – Да и работы нет, всех посокращали.
- Можно и своё хозяйство поднимать. Вон, при царе, дед рассказывал, у каждого крестьянина кроме огорода ещё и надел земли был, и часть леса. В семьях, у середняков, по три коровы в хлевах сено жевали, не считая овец, коз, поросят, кур, гусей. Лошадь имелась. Крепко тогда жили, твёрдо на ногах стояли, никто не голодал. Все в семье работали от мала до велика. Дитё только ножками пойдёт, так у него уже забота: коз пасти. Тогда бедствовали только те, кто работать ленился, да соседу завидовал, у которого всё ладилось, потому что ложился спать уже затемно да поднимался до солнышка. Уж я-то знаю! Вот такие ленивцы да завистники и были после Октябрьского переворота в первых рядах против «кулаков». А «кулаки» кто? Да как раз эти «середняки»! А сейчас что? От безделья всякая дурь в голову лезет. Работать разучились, чужой труд беречь разучились, только пьём очень хорошо да то, что ранее нажито родителями, распродаём за гроши тоже хорошо.
- Всё ты правильно говоришь, Ильич, - поддержал соседа Коля Быков. – Вон, в Грибках-то, Веселковы живут. Отец, мать да четверо сыновей. Сыновья-то все в армии отслужили. Работы нет. Вся семья пьёт. Девки за пьяниц замуж идти не хотят. У них огород пятьдесят соток. Всю землю по этой весне картошкой засадили. Когда урожай собрали, всё пропили. Даже на весну на семена не оставили. Дубинин Вася, фермер-то Грибковский, сжалился над ними и предложил построить сарай: сам-то Вася мало того, что хороший урожай собрал, ещё и не пьёт. Веселковы на радостях, что появилась работа, четыре дня гуляли. А когда пришли к Дубинину, оказалось, что сарай-то уже стоит. Он ждал-ждал работников, да и нанял других: негоже овощи под дождём держать, гнить начнут. А ты говоришь, работы нет. Есть работа-то, только не все её видят, да не все хотят что-либо делать!
Сергей был очень рад видеть односельчан. Ему хотелось, наконец-то, окунуться в гражданскую жизнь, хотелось работать, но с одним только не мог смириться: рядом не было любимой Алёнушки.
-4-
Валентина Александровна стояла у окна и не сводила глаз с улицы. Она чувствовала, что именно сегодня и именно по этому проулку вернётся сын. Он не дал телеграммы, наверно, хочет сделать ей сюрприз? Милый мальчик, как она его любит, как соскучилась!
И вот, среди редких прохожих она увидела фигуру в шинели. Это он! На ходу накинув шаль, в домашних тапочках мать бросилась навстречу сыну.
- Глебушка! Сынок! – Валентина Александровна прижалась к широкой груди, чувствуя, как крепкие руки бережно обняли её.
Слёзы счастья бежали по материнским щекам. Проходившие мимо люди оборачивались и улыбались.
