Что вы знаете про любовь?

                 

  Она шла по длинному больничному коридору с сияющим от счастья лицом в  предвкушении встречи, снимая на ходу мелкие бигуди и складывая в карман фланелевого халатика, кокетливо подвязанного поясом на бантик. Встретить такое лицо в этом коридоре женского онкологического отделения было почти невозможно. Эти стены ежедневно видели слезы, стоны, вздохи отчаяния, рыдания. В этих стенах женщины разных возрастов, от юных девушек до старых бабушек, в борьбе с тяжелой болезнью теряли именно то, что составляло их женственность. После  операции, как правило, было лечение с потерей волос, ресниц, бровей. Но если волосы могли отрасти через полгода, то на месте груди, пораженной опухолью, оставался  навсегда только шов,  превращаясь с годами в шрам. Конечно, пластические хирурги совершают чудеса, но часть личного женского естества навсегда погибала в этой борьбе не на жизнь, а насмерть. Коварство этой болезни состоит еще и в том, что она, затаившись, может вернуться через  несколько лет, исподволь начав пожирать внутренние органы, отравлять кровь, ломать кости.
   Этого монстра изучают уже много десятилетий во всех клиниках и лабораториях мира, но ни одно мировое открытие не могло спасти худенькую пожилую женщину от рецидива. И теперь, после второй операции ее фигура стала похожа на фигуру мальчика-подростка. Почти невесомая, она шла по больничному коридору, поправляла прическу и улыбалась, потому что в приемном покое  ждал ее верный  возлюбленный, ее друг, ее муж. Он приходил каждое утро к открытию больницы, охранник молчаливо пропускал его первого, и он занимал свое место слева от окна, терпеливо ожидая свою жену. Вот она возникла в проеме двери – как она похудела! На  бледном лице огромные, обведенные тенью глаза горят радостью! Еще  шаг - и она в кольце объятий. Так нежно обнимаются влюбленные, впервые прикоснувшись к дорогому плечу. Так отчаянно сжимают  друг друга в объятьях  те, кто уходит на войну. Не разжимая рук, не отрываясь друг от друга,  они садились на белые больничные стулья.
      - Ну, что же ты приезжаешь каждое утро, больница на другом конце города,- счастливо улыбаясь, говорила она.
       -Я тебе носочки привез, те белые с голубой полоской, ты просила, и яблоки, и творожок, что ты любишь, - прошептал он, не отрывая взгляда от любимого лица.
      -Спасибо, можно было в конце неделе,- сказала она, гладя его по плохо выбритой щеке.
      -Как ты сегодня себя чувствуешь? Лучше? Шов болит?
      - Ничего, помаленьку. Ты что ешь дома? Ничего себе не готовишь? Все  всухомятку?
      - Сегодня пельмени сварю, обещаю. Вчера Леночка звонила, у них все в порядке, внуки здоровы, Михаил в командировке. Я ничего не стал рассказывать, как ты просила. Сказал, к врачу пошла, - ответил он, опустив голову.
      -Вот это правильно, молодец, у нее своих забот хватает. Как далеко от нас дочка уехала!- вздохнула она и положила голову ему на плечо.
    Так и сидела эта немолодая пара, обнявшись, каждое утро в приемном покое. Об нее спотыкались взглядом проходившие мимо врачи, ординаторы, студенты, санитарки, лаборанты и медсестры. Вроде и не хотели смотреть на них, как на что-то очень личное, происходящее между этими людьми,  но взгляды, как намагниченные сами притягивались к этой паре, от которой будто исходили теплые горячие волны.
    Хирург Гришин быстро вбежал в приемный покой и на секунду замер. Увидев больную Лаврову с мужем,  едва кивнул и прошел в отделение. Заметив ее нежный заботливый взгляд, обращенный к мужу, невольно попытался вспомнить, смотрела ли его жена хотя бы раз в жизни так на него. Но перед глазами возникало вечно недовольное капризное лицо  жены: «Мало зарабатываешь, мало уделяешь времени семье». Хотя эти два, взаимоисключающие требования были, как ему казалось, несправедливы. Гришин старался зарабатывать, брал дежурства, консультировал в частных клиниках и оперировал, оперировал, оперировал. Но  денег все равно не хватало, чтобы гасить ипотеку, отдыхать на море, наряжать жену и дочь. Если хотя бы раз в месяц на него смотрели с такой любовью и с таким нескрываемым восхищением, может быть, он совершил еще немало подвигов. А вместо этого - хроническая усталость, недосыпание, раздражительность.
     -Гистология Лавровой пришла?- спросил он у коллеги, надевая халат в ординаторской.
     -Пришла, надо начинать делать химию, а анализы у нее плохие, сердце слабое, кардиограмма никуда не годится.
      -С Осиповой говорил? Может она щадящую схему назначит?- спросил Гришин.
     -Надо с родственниками поговорить, случай, сам  знаешь какой,- ответил коллега.
    - Муж ее каждое утро приходит,- хмуро ответил Гришин.
    - А-а, это наша больничная достопримечательность, по нему часы  можно сверять. Постаревший Ромео, или как его, рыцарь Айвенго,- засмеялся врач.
    -Тебе бы, Рыжов, все прикалываться. А сам бы так смог? Казанова хренов… огрызнулся Гришин.
    -Да, ладно,  это я так. Пусть сидят, обнимаются, два старых воробья! Чтобы другие видели,  не где-то там, в романах, а так в обычной жизни, по-настоящему… Черт!!.. Будем вытягивать ее, все, что сможем, слышишь, Гришин,-  сказал Рыжов, со злостью  хлопнув ладонью по столу.

     Старик вышел из ординаторской, пошатываясь. Перед глазами все плыло в каком-то то белесом тумане. Он едва нашел выход и, наконец, покинул больницу. На улице, оглядевшись по сторонам, он вспомнил, что видел тут в переулке маленькую деревянную церковь, куда он  не спеша отправился. В церкви никого не было. Воспитанный во времена воинствующего атеизма, старик никогда не посещал церковь и не знал ни одной молитвы. Беспомощно озираясь по сторонам, он интуитивно приблизился к иконе Христа, которая показалась ему наиболее подходящей для такого случая. Неумело перекрестившись, старик впервые в жизни обратился к богу:
    «Господи, помоги моей жене перенести всю тяжесть лечения, избавь ее от тяжелой болезни. Помоги ей выздороветь, господи! Не отбирай ее у меня! Ну, зачем тебе эта  пожилая женщина? Оставь ее мне». Он помолчал немного и потом добавил тихим шепотом:
    « А если уже никак нельзя, и пришел ее час, будь милосерден к ней. Не заставляй ее долго страдать, тихо забери к себе. И меня призови к себе. Не оставляй одного, господи! В ней вся моя жизнь, вся моя любовь…».

    Старушка в черном неслышно подошла к иконостасу. Со свечей тихо капали горячие восковые слезы, освещая дрожащим пламенем смущенные лики святых.