В гололёд

На улице был гололёд. А я очень спешил. Жизнь такая суетная. Некогда остановиться на голубей посмотреть, человека знакомого выслушать - некогда … Сирень цветёт – не замечаем, жасмин благоухает – мимо… А толку что? Буря в стакане воды – суета наша. Я давно подыскиваю хорошую работу. Не то, чтобы уж совсем замечательную, а хотя бы без простоев и задержки зарплаты. И друг давно обещает такую работу. «Подожди, - говорит, - скоро в город приедет знакомый предприниматель, будет тебе и работа, и сюрприз на удивление…
И вот Борис позвонил.
- Не передумал? Тогда бегом ко мне. Как всегда, двенадцать минут тебе на дорогу…
Время выверено. А на улице гололёд – прямо сплошное зеркало. Ну, хоть на четвереньки вставай! Бегу мелкой рысью на полусогнутых. Так безопаснее.
А тут она… Стоит у перекрестка ветхим изваянием. На ней цигейковая шуба годов шестидесятых, на голове платок и шапка каких уж давно не носят… Лицо бледное и измождённое.
- Сынок, - обращается ко мне. Голос, однако, бодрый. И главное – «сынок». Меня всё чаще папашей называют. Какая  приятность!
- Что, мамаша?
- Переведи меня, сынок.
- Нет проблем!
Я взял старушку под руку, рванулся… Но не тут-то было! Раскачавшись взад – вперёд, женщина с трудом передвинула одну ногу, затем ещё медленнее повторила то же самое, чтобы оторвать от ледяного зеркала другую.
«Влип, - остыл я. – Опоздаю, конечно, опоздаю».
Ещё шаг, ещё один шажок… Ну, слава Богу! На неё будто разом навалились и тяжесть прожитых лет, и тяжесть болезней. Ещё шажок, ещё один… Вот и зелёный уж в который раз поменялся на красный, опять нервно зарычали моторы автомобилей, а мы ещё только приблизились к переходу. Но всё ж преодолели и его. Наконец, - бордюр, наконец, тротуар на противоположной стороне дороги.
- Спасибо, сынок.
Вот ведь понравилось ей это слово. Какой я сынок, когда моим детям уже за двадцать?
- Как зовут-то тебя?
- Виктором.
- Ты уж, Витюша, до дома меня проводи.
Эх, ты!
- А далеко?
- Да туточки, рядом. За рестораном мой дом.
Елки-палки! За рестораном… Оно, конечно, недалеко. Но при такой-то ходьбе… Что делать? Я же опаздываю. Какое впечатление произведу на работодателя? Отпустить её руку, извиниться. Ведь я действительно опаздываю. Но как оставить пожилого человека наедине с ледовой стихией? Впрочем, почему наедине? Вон же сколько прохожих! Но и они спешат. Оставил же её кто-то у перекрестка. Люди бегут по гололёду до ломоты в ногах, до коликов в сердце. Машины, автобусы, горожане… - сутолока, суета, кипение жизни. И только мы стояли без движения, как два лавровых листа, прибитых кипящим бульоном   к стенке кастрюли.
- Ты только не спеши, Витюша. Мы отдохнём маленько и пойдем. Туточки - за рестораном…
Что же делать? Не на жизнь, а на смерть сцепились во мне два начала: совесть и эгоизм, душа и бездушье, божеское и бесовское… Всех не пережалеешь, не перелюбишь. Надо топором идти по жизни, просекая дорогу. Вон как поднялись некоторые, дворцы себе понастроили, что значит, топором по жизни идут. А что потом? Церкви возводить для искупления грехов? Не лучше ли храмы в душе строить? Эх, однако, куда меня занесло!
- А вас как называть, мамаша?
- Агафья Григорьевна я, баба Гаша.
- Ну, пойдемте, Агафья Григорьевна.
И снова долгое раскачивание, и короткий шажок. Снова одышка и отдых. И постоянный её добрый, до странности звучный голос:
- Жена, небось, есть, Витюша, детишки?
- Всё у меня есть Агафья Григорьевна. Работа – дрянь. Вот бегу насчёт работы…
Громко сказано – бегу. Мы не бежали, мы даже не шли, а пробивались сквозь вязкую массу прожитого и пережитого. Она давно похоронила мужа, похоронила сына, Витюшку. Её изводят болезни и одиночество…
- Отдохни, Агафья Григорьевна.
- Вот, правильно. Не надо спешить, Витюша. У Бога – времени много.
У Бога – вечность. А у меня было двенадцать минут. Борис уже не раз созванивался с моей женой. Они начинали волноваться: из дома ушёл, к нему не пришёл, тогда где же я?
А я с Агафьей Григорьевной. Мы шли и отдыхали. Она говорила и говорила, будто книгу вслух читала. Наконец, ресторан. Мы свернули к её дому.
- В первом подъезде я живу.
Эх, ты! Это же надо ещё шесть подъездов пройти.
- Что же вас, Агафья Григорьевна, заставило в такую непогодь на улицу выходить?
- Я в Храм ходила. Помолилась. Раньше меня внук часто до церкви провожал, а теперь ему некогда.
- Заходит хоть?
- Совсем некогда. Полгода назад был. Квартиру я на него отписывала…
Топором, значит, по жизни идёт человек. Квартира в кармане, чего суетиться?
С трудом мы преодолели приступки у подъезда.
- Тут я сама…
- Да чего уж!
Ступенька за ступенькой… Вот и четвёртый этаж.
- Сейчас дома отдохнете.
Женщина благодарно улыбнулась. Лицо её теперь не было столь бледно. На щеках даже обозначился румянец, то ли от стужи, то ли от разговора. Ну, и всё, ну, и, слава Богу! Я повернулся, чтобы сбежать вниз по лестнице. Но оказалось ещё не всё. Тут-то и произошло самое главное ради чего это повествование.
- Погоди, Витюша, - сказала она, - я хочу отблагодарить тебя.
Ну, начинается! Сейчас десятку даст. Да разве я за десятку? Я уважать себя перестану, если возьму эту десятку. А сам не уходил, ждал чего-то, стоял перед Агафьей Григорьевной, как зачарованный.
Она неспешно стянула зубами варежку с правой руки, подоткнула её под левую парализованную руку, сделала маленький шаг навстречу и театрально, как мне показалось, торжественно и величаво, а, в сущности, – искренно, благоговейно, от всего сердца осенила меня крестом.
- Спаси Бог!
Так вот же откуда сердечное слово спасибо! А я о десятке подумал, а я хотел брезгливо отвернуться…
Благословленный, будто окрыленный я не выбежал, а вылетел на улицу. Город уже зажег свои огни и фантастической мозаикой отражался в гололёде. Теплым и родным показался он мне. Здесь меня уважают и любят, здесь я нужен… Почему-то раньше не приходили в голову подобные мысли. Я остановился у перекрестка и с нежностью, с восторгом и трепетом любовался своим городом, опрокинувшимся в гололед.
Впрочем, и не остановился бы, может, если бы знал куда идти. К Борису? А кто меня ждёт там после полутора часов? Домой? А с чем возвращусь? С благословением Агафьи Григорьевны? А что это добавит в наши макароны?
- Спаси Бог, - решаюсь к Борису, - звоню в дверь.
- Ну, наконец-то! Где ты пропадал?..
- Да я с Агафьей Григорьевной…
А тут в прихожую вышел Володька Ликучёв, наш армейский однокашник.
- Володька, ты?! – остолбенел я. - Это действительно сюрприз!
- Володька - Президент фирмы, - сказал Борис. – Он открывает филиал в нашем городе. Вот и будет тебе работа…
- Ну, спаси Бог!
На столе вспотела от ожидания водка, оплавился жиром балык, притомились сыры и колбасы… Президент угощает. Но не это было главное. Перед глазами всё ещё стояла баба Гаша, благословившая меня.
- Спаси Бог!
И всё у меня складывается отлично. Не всегда же будет в России гололёд, Не всегда и ей, матушке, оскользаться и суетиться на четвереньках, не всегда идти на полусогнутых… Есть же у неё замечательные россияне - Агафья Григорьевна, Володька Ликучёв, есть мы с Борисом и наши дети…
- Ну, так за что выпьем? – будто сквозь сон услышал я. - А давайте за окончание гололёда… Спаси нас Бог… - за это, ребята!