Калигула. Глава 4. Старшая из сестер.

свое знание бесполезным. Так и объяснил Агенобарбу:
– Все знают, и ты знаешь – кто. А что с этим делать? Мальчишеская выходка. Только двое имеют тоги взрослого, да и те – все же мальчики еще. И какие мальчики!
Префект присвистнул даже от осознания недосягаемости тех, кого наказать следовало.
Гней Домиций Агенобарб скрипел зубами в бессилии. Он понимал: чем меньше народа узнает, тем лучше. Сделать и впрямь ничего нельзя, не того полета он птица, чтоб состязаться с императорскими наследниками. Да и родня они, а со дня на день жди, породнятся еще крепче…
Он давал себе слово, что Агриппина, став его женщиной, узнает на себе всю сладость его мести. Девушка в Риме считалась viri potens, «в состоянии принимать мужчин», с двенадцати лет, а Агриппине тринадцать!
Ему ли бояться мальчишки, носящего дурацкое имя Сапожок! Который успел прошипеть ему: «Попробуй только ее обидеть! Она – наша!». И было это тогда, когда уже вели за руки невесту двое мальчиков, а третий нес перед ней факел из терновника, зажженный от огня на очаге в доме Агриппины. И несли за ней прялку и веретено, как напоминание о женских занятиях в доме мужа. И прохожим бросали орехи как знак плодородия, чтобы обильным было потомство новой семьи. «Наша», подумать только!
Агенобарб любил к тому времени некоего юношу, чье имя скрывал, но это не помешало ему взять Агриппину силой. Ему вообще ничто не мешало быть таким, как он был. Не мешало делать то, что ему было по вкусу. Тиберий дал ему девочку в жены, а в придачу родство и деньги. Почему бы не использовать одно, и другое, и третье, когда само плывет в руки? В другой раз может не повезти так, как в этот…
Агриппина споткнулась на пороге комнаты мужа. Объяснения Эглеи, они вспомнились ей, но немногого же они стоили! Разность их полов, необходимость подчиняться желаниям мужа… Сами эти желания, столь же непонятные… Эглея, рассказывая, помнится, все таращила глаза, упирала на необходимость подчиняться. Но кому? Рыхлому этому? И зачем? Агриппина страшилась, в ушах звенело, в глазах стоял туман. И ее тошнило, как от зеленого винограда, и даже хуже. Потому как к винограду она привыкла, и ничуть ее не тошнило давно! Но когда, и кто же из детей Германика выказывал свой страх? Она держала голову высоко, а слезы, закипавшие в глазах, сдерживала усилием воли на уровне век!
– Давай-ка сбросим эту дурацкую тряпку, в которую тебя укутали, и посмотрим, какая ты на самом деле, – грубовато сказал муж. И еще более грубо сорвал с нее фламмеум.
Агриппина ойкнула, ткань, удерживаемая пряжкой, соскользнула с плеча. Пряжка расцарапала кожу, и, кажется, в кровь. До того ли ей было, чтоб проследить?
Муж впился губами в ее губы. Дыхание его было несвежим. Она успела вдохнуть смрадное, гнилое, и тут же он укусил ее, сильно, до крика. Нижняя губа залилась теплым, солоноватым. И снова его запах, и привкус крови во рту. Руки мужчины, крепкие, жилистые, кажется, повсюду на ее теле. Он разрывает ее одежду, и касается кожи. Повсюду, где никто и никогда ее не касался. Он сжал ей грудь, правую, и прикусил ее губами. Он просунул ей руку между ног, и тискает, тискает…
– Пожалуйста, не надо… Не надо…
Рыжая борода где-то на уровне ее груди. Как можно подчиняться этому? Стыдно, да, но ведь, прежде всего, невыносимо больно. Это не поцелуи, это мелкие, злые укусы кровоподтеками отпечатались на левой груди.
– Мама, – кричала она, – больно! Не трогай меня, не надо, отпусти, больно же, больно!
Крики только распалили его. И, что такое боль, она поняла по-настоящему, когда оказалась под ним на постели.
Что-то разорвало ее изнутри, залило живот нестерпимым, жарким потоком боли.
Только бы это прекратилось сейчас, прямо сейчас, потому что можно умереть…
От того, что там вонзается сейчас во внутренности, нет спасения, лучше, наверно, и впрямь умереть…
Она не умерла, а он все возился на ней, а когда все кончилось, сопровожденное его стоном, ей было уже все равно. Кажется, она и впрямь умерла. Прежней, во всяком случае, уже никогда не возродилась. Даже если это была не совсем смерть…
Муж сказал ей ласковое, оставив истерзанное тело своим… ну тем, что казалось ей ножом или мечом…
– Старик велел мне обязательно лизнуть тебя, маленькая, до или после. А что, я не прочь. Ты мне, пожалуй, нравишься…
И снова смрадное дыхание коснулось ее ноздрей. Он провел языком по ее губам, довольно, впрочем, нежно, не причинив боли. Боли физической, конечно. Потому что иной хватало, и было даже слишком много, слишком…
А когда муж уснул, утомленный трудами, она поднялась. Горько усмехнулась, поняв, как близко была от спасения своего, нащупав его в темноте. Вот же она, греческая амфора, под рукой. Тянулась же к ней, да рыжий ублюдок, ее дядя, был проворней. Что же, времена, как известно, меняются, и для Агенобарба пришло его время. Теперь проворнее будет она.
Калигула был бы доволен. Она повторит его поступок. Отец тоже подтвердил бы право маленькой пчелы ужалить. Он говорил, каждый защищается, как может.
Греческая амфора опустилась с размаха на голову мирно сопящего Гнея Домиция Агенобарба!

[1] Агриппина Младшая –Юлия Агриппина (лат. Iulia Agrippina), часто – Агриппина Младшая, с 50 года – Ю́лия Авгу́ста Агриппи́на (6 ноября 15 г. н.э. – 20 марта 59 г. н.э.) дочь – Германика и Агриппины Старшей, сестра Калигулы, последняя жена четвертого императора Клавдия, мать пятого императора Нерона.
[2] Мента (лат. Menta)–в римской мифологии богиня, дающая ребенку разум, здравый смысл.
[3] Карна (лат. Carna) – древнеримская богиня, покровительница важнейших органов человеческого тела, в частности укрепляющая мышцы ребенка, а также защищающая его от стриг (вампиров). Имя Карна происходит от слова caro, что означает мясо. Святилище богини находилось на Целиевом холме в Риме, жертвоприношение совершалось 1 июня.
[4] Оссипаго (лат. Ossipago) – в римской мифологии богиня, укрепляющая кости ребенка.
[5] Перистиль – открытое пространство, как правило, двор, сад или площадь, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой. Термин происходит от др.-греч. περίστῡλος («окружённый колонами», от др.-греч. Περί – «вокруг» и др.-греч. στῡλος «столб») и изначально обозначал такой архитектурный приём в древнегреческой или древнеримской архитектуре.
[6] Лаватрина (лат. lavatrina) – в древнеримском доме ванная комната, баня, купальня.
[7] Луций Элий Сеян (лат. Lucius Aelius Seianus, при рождении – Луций Сей (лат. Lucius Seius); ок. 20 г. до н.э. –18 октября 31 г. н.э.) – государственный и военный деятель Римской империи, командующий преторианской гвардией с 14 (или 15) г., консул 31 г., временщик при императоре Тиберии. 18 октября 31 г. казнен по приказу Тиберия и приговору Сената. Сенат постановил уничтожить саму память о Сеяна (damnatio memoriae), его имя было стёрто со стен домов, документов и даже с монет.
[8] Палла или пеплум (лат. peplum, букв. «покров») –женская верхняя одежда в Древнем Риме, аналог греческого пеплоса. Пеплум длиннее хитона, с большим количеством складок, правая сторона не сшита, несшитые кромки ткани отделаны каймой. Первоначально палла служила исподней одеждой, как дорический хитон, но в раннее время республики ее заменила туника, и палла сделалась верхней одеждой для выходов. Один конец паллы набрасывали на левое плечо, средней частью обертывали спину, а другой конец или перебрасывали через правое плечо, или просовывали сзади через правую руку, оставляя ее свободной, причем самый конец спускался с левой кисти к ногам. В плохую погоду или при жертвоприношениях закутывались в паллу с головой.
[9] Ателланы(от лат. fabula atellana, басни из Ателлы) – короткие фарсовые представления в духе буффонады, названные по имени города Ателла (совр. Аверса) в Кампанье, где они зародились. Придуманные во II веке до н. э., ателланы представляют ряд стереотипных и гротескных персонажей; главных масок четыре. Разыгрывались римскими комедиантами в качестве дополнений к трагедиям. Ателланы рассматриваются как предшественники комедии дель арте. Ателланы отличались большой грубостью и часто скабрезностью содержания; писались они нелитературным латинским языком.
[10] «Измывался он и над женщинами, даже самыми знатными: лучше всего это показывает гибель Маллонии. Он заставил ее отдаться, но не мог от нее добиться всего остального; тогда он выдал ее доносчикам, но и на суде не переставал ее спрашивать, не жалеет ли она. Наконец, она во весь голос обозвала его волосатым и вонючим стариком с похабной пастью, выбежала из суда, бросилась домой и заколола себя кинжалом. После этого и пошла по устам строчка из ателланы, громкими рукоплесканиями встреченная на ближайшем представлении: «Старик-козел облизывает козочек!» Гай Светоний Транквилл. «Жизнь двенадцати цезарей».
[11] Октофора (от лат. octo – восемь) – древнеримские носилки, которые переносили восемь рабов, обычно употреблялись только богатыми женщинами (патрицианками или куртизанками).
[12] Каназиум (лат. Canusium) – город в Апулии, на р. Ауфиде, основан греками, по преданию – Диомедом. В античные времена славился производством знаменитого на всю римскую империю сукном.
[13] Лектика (лат. lectica, от lectus – "ложе, постель" [;)]  – в Древнем Риме носилки, паланкин, на котором рабы несли своего хозяина по улице. Также – домашнее ложе с изголовьем, на нем отдыхали, читали и писали.
[14] bonae meretrices (лат.) – куртизанки, достигшие высшего уровня и совершенства – благородные распутницы.Они также были танцовщицами, пели, умели играть на флейте, кифаре, являлись уважаемыми персонами. Имели привилегированных (постоянных) любовников, amici, оказывали влияние на моду, искусство, литературу.

[16] Арвальские братья (лат. Arvāles fratres, «братья пахари» от лат. arvum – пашня) – древнеримская коллегия 12 жрецов, считавшаяся одним из самых древних и священных учреждений. В обязанности её входили молитвы богам о ниспослании урожая и процветании общины граждан. Должность братьев была пожизненная – ни ссылка, ни плен не лишали их этого звания.Предание говорит, что у Акки Лавренции, супруги Фаустула и приемной матери Ромула, было 12 сыновей. Когда один из них умер, его заменил Ромул, образовавший с своими приемными братьями коллегию Fratres Arvales. Уже символ в виде венка из колосьев служит ясным доказательством, что назначение братства заключалось в служении богине земли и земледелия, называвшейся Деа Диа.
[17] Пенула (лат. paenula) – это узкий плащ без рукавов, который застегивался спереди (по виду схожий с современным пончо). Иногда пенулы были также с рукавами или по крайней мере с отверстиями, в которые просовывались руки. Материалом для этого плаща, если его надевали в путешествие или на работу, служило грубое толстое сукно или шерсть; иногда пенулу шили из кожи. Это была и мужская, и женская одежда, которую надевали иногда даже поверх тоги.
[18] Кого́рта (лат. cohors, букв. огороженное место) – главное из тактических подразделений римской армии. Сohors urbana – когорта римской городской стражи, созданная императором Августом для борьбы с преступностью.
[19] Отец Гнея Домиция Агенобарба, Луций Домиций Агенобарб, выдающийся военачальник времен Августа, удостоенный триумфа, консул 16 г. до н.э. В том же году получил патрицианский