Вовка-7

                                              рассказ седьмой
                                              Инопланетяне
 Я давно хотел посетить Вовкин дом; и вот, пройдя все притворы, стою у главнокомандующего кабинета.
 - Да-да, войдите.
 Главврач походил на лиса в раннюю осеннюю пору, когда старая шерсть уже начала линять, а новую рыжую шубу природа ещё ему не дала, видно ожидая первых заморозков. Зачем? если пока тепло. Пусть остаётся белобрысая холка, белёсые брови, и лёгкая шёрстка на лапах тоже бледного цвета. Такой вид, наверное, очень успокоительно действует на больных.
 - Вы ко мне?- спросил он, оторвавшись от газеты и потерев кончик носа.
 Прессу уважает – это хорошо. А что нос трёт – это плохо; значит, по народной примете, будет врать.
 - Добрый день. Я из редакции районной газеты. Хочу написать о вашем интернате.
 Но мы тоже не лыком шиты – соврём, так недорого возьмём. На шее у меня висел фотоаппарат, в левой руке блокнот с авторучкой, а правой я едва показал ему своё старое журналистское удостоверение.
 - О нас?!- Он удивился, и испуганно поглядел на молчавший телефон.- А мне никакого сигнала не поступало.
 - И не надо!- Я пустил ему улыбку светлую, добрую, которая рассеивает мрак в любой подозрительной душе.- Мы напишем о вас только хорошее, ведь тёмного негатива в жизни и без того хватает.
 - Совершенно с вами согласен.
 Он, может, и желал бы удостоверить меня по своим телефонным каналам, но побоялся нарываться на неприятности. Его казённые словечки выдали в нём кабинетного трусишку, и на это я стал напирать.
 - Дело в том, что по указанию сверху,- палец в потолок,- в этом году расширяют медицинские фонды,- широкий круг обеими руками,- и увеличивают финансирование уездных больниц,- ах, как слова из меня льются, первоклассные газетные помои.- Думаю, что вам тоже перепадёт. Если, конечно, вам нужны деньги.
 - Нужны, молодой человек, и ещё как!
 Доктор сразу крепко подсел на денежную занозу, забыв про всё остальное. В нём почувствовался настоящий хозяин, а не какой-нибудь ловкий управляющий администратор, типа главного приказчика в уже разворованном барском имении. И от баринка, которым он первые минуты сидел за столом, расхлябанно и огрузло, в его гибкой не по возрасту фигуре ничего не осталось. Он почти забегал по кабинету, из угла в угол и от окна к окну, выкладывая передо мной, как пасьянс, все свои хозяйственные напасти. Десятка бубей: это конечно интернатовский сад, где очень мало новых саженцев, а старые деревья своё уже отжили, отплодоносились; сюда же хотелось бы тяжёлые чугунные скамейки, чтобы больные не таскали их с места на место; и обязательно нужно оформить ставку садовника, трефового валета, который добр, но строг, и не позволит объедаться незрелыми фруктами.
 - За одно лето больше десяти случаев дизентерии, вы представляете?!
 - Слегка. Я знаю только, что это понос.
 - И всё?! А температура, жар, желудок, почки, печень? Из-за одного зелёного яблочка полный вагон неприятностей. И на всю больницу только два врача, остальные санитары да медсёстры.
 Но гораздо больше плодового сада главного доктора тревожили матерьяльные махинации дамы пик с червоным королём, а образно говоря, первой поварихи с заведующим складом. Неизвестно, какие были личные отношения у этой парочки прохиндеев – свечку им никто не держал – но вот как компаньоны они спелись изумительно созвучными голосами. Всё очень просто: кладовщик, подкупив грузового шофёра, воровал четверть продуктов, а повариха списывала их на столовую.
 - Я даже просто уволить их не могу, потому что нужна объективная причина, но у меня нет доказательств.
 - Так потребуйте у бухгалтера всё пересчитать.
 - В том-то и дело, что у нас нет постоянного бухгалтера. Раз в полгода приходит старичок-счетовод, но разве он, не живя и не работая здесь, разберётся с такими хитрованами?
 А самое важное и трудное сейчас в интернате – это крыша. Вот уж забота изо всех забот. На пару лет её ещё хватит, но древние стропила уже подгнили, и старый рубероид под шифером весь в дырках.
 - Хотим заново крышу металлочерепицей покрыть, да опять же всё упирается в фонды. Нет ли у вас случайно мохнатой жопы в районе, на каком-нибудь значительном кресле?
 Доктор попросил о помощи сразу, безо всяких подходцев. Иные бывает, из тех, что выгадывают свою личную корысть, долго виляют хвостом и скалятся приторной улыбкой, прежде чем лелейно начать просить – и таким трудно отказывать, потому что слащавость ещё хуже хамства. А доктору не для себя, но для дела: таких рьяных служак не любят, и я представляю, сколько пинков он уже получил в виде скользких отказов.
 Мне стало стыдно, что я припёрся к нему со своей ерундой, да ещё обвешанный детскими шпионскими погремушками. Сломанный фотоаппарат, блокнот с ручкой, липовое удостоверение журналиста – как будто он монстр Гулливер, обижающий маленьких лилипутов. А я, видите ли, Робин Гуд – принёсший им свободу.
 Красный как варёный рак, я ответил белому доктору:- Нет, честное слово. Но я обещаю протолкнуть в газету статью о ваших трудностях.
 - Спасибо вам.- Он протянул мне как товарищу руку; мы крепко пожались.- Хотите познакомиться с нашим персоналом и..,- тут он немножко замялся,- и остальными людьми?
 - Да, доктор, хочу. Пусть читатели знают о тех, кто живёт и работает здесь.
 Теперь уже с хорошим настроением, напевая какую-то и мне знакомую мелодию из кинофильма, главврач вызвал в кабинет молодую некрасивую медсестру с добрым сердцем.- Сашенька, я поручаю тебе нашего гостя. Познакомь его с местными лунатиками. И хоздвор покажи.
 - Лунатики – это ваши больные?- спросил я Сашеньку за дверью.
 - Ну да.- Она заправила под голубую шапочку пышные тёмные волосы, которые одни только и украшали её.- Уколыч их так называет, потому что они все свалились с луны.
 - Поняаааатно,- улыбнулся я, растаскивая рот до ушей вслед за буквой а.- А Уколыч – это конечно главный?
 - Ну да. У нас у всех тут есть прозвища. Меня, например, зовут лягушонком.- И заметив, что я смутился её прямоты, легко хохотнула как нетрезвая девка в компании:- А я не расстраиваюсь за свою внешность. Что бог нам даёт, с тем приходится досмерти жить. Зато у меня добрая семья: муж хоть росточком не вышел, а непьющий как у других, работает. Я родила ему двух девчонок – и в этом моё счастье, а не на лице.
 Что-то тёплое, потом горячее, кипящее, растеклось у меня в животе. Я хотел ей сказать, но не мог, словно расплавленным свинцом – не в наказание, а в человеческое испытание – мне залили желудок и глотку. И сразу додумал, о чём буду писать в той статье: не про крышу, деньги, хозпостройки и сад – а про характеры, судьбы и верие здешних людей.
 - Я вас оставлю, потому что у меня работа.- Сашенька протянула мне ладонь как будто для поцелуя; но я приложился только к кончикам пальцев.- Ходите, знакомьтесь и никого не бойтесь. Люди тут хорошие, зря их называют душевнобольными. Они лучше многих здоровых.
 Это верно: среди них сердце отдыхает от буднего напряга рабочей, семейной и бытовой суеты, возле них душа успокаивается после крикливых ссор и обузных непониманий, когда чем больше человеку орёшь, тем ему меньше слышно.
 Вот они, инопланетяне: стоят, сидят, и словно бы движутся к какой-то неведомой цели, потому что в открытых солнцу, почти немигающих глазах, столько устремления ввысь, поверх всех остальных голов, что кажется, будто они знают в космосе ещё тысячи адресов планет, чем-то похожих на землю – и изо всех своих интернатов да санаториев наитием стремятся туда, а если не будет попутной ракеты, то полетят прямо так, в пижамках, раскинув руки как крылья.
 На женщинах голубые платьица: но они не лёгкие бабочки, а более тяжёлые мотыльки, что низко летают над землёй. Одна из них, особенно упитанная, и к сему ещё не в меру говорливая, рассказывала то ли цветам на грядке, то ль окружающим, или самой себе:- Я им уже сто раз говорила чтобы не сорили в комнате, а если сорят то пусть за собой убирают, почему я одна всегда слежу за порядком а другие ни капельки не следят, и когда я докладываю об этом сестричке то меня называют ябедой, а я же на самом деле просто люблю чистоту и всегда должен быть порядок, значит надо составить график дежурств чтобы все убирались по очереди,..
 Цветы сочувственно внимали её жалобам, слегка соклонив свои разноцветные головки; товарищи инопланетяне тоже слушали с интересом и смотрели на неё искоса, как смотрят куры на свою вроде бы зря кудахтающую подружку, но вдруг она найдёт червяка.
 Несколько мужичков в саду забавлялись тем, что обливали друг дружку из шланга. Видно, кто-то из сестёр, может быть Сашенька, поручила им полить жаждущие деревья – и они, словно дворовая ребятня, устроили из этого игру. Один из них устремлял шланг повыше – как грибной дождь – и окропляющая сверху вода подпитывала остальных мужичков, чтобы они росли быстрее. Те и вправду стояли смирно, будто шампиньоны с подберёзовиками – хоть дрожа и трясясь от холодной воды, но с несмываемыми улыбками. Когда кто-то из них больше всех захолодывал, то выскакивал из-под водяного зонта на смену обливающему, а тот занимал его мокрое место.
 Но тут подошла Сашенька и всех грибов разогнала. Правда, они успели и её облить. Она стала прекрасной в прозрачном.
 - Удивительно добродушны ваши лунатики.- Мне хотелось поцеловать не только её пальцы: но и глаза, щекотясь ресницами, и мокрые губы. Тело моё тряхануло от желания к ней.
 - Вы ещё многого у нас не видели.- Она совсем не смутилась своей облечённости почти наготой.- Я вам сейчас предъявлю один адский экземпляр.
 Сашенька, вся в прозрачном, солнечно обнажённая, сказала о человеке как о чудовищном зародыше в кунсткамере. И меня передёрнуло от отвращения к нему, хоть я ещё ничего и не видел.
 Мы с ней стояли у двери железной, запертой не только врезным замком, но и тяжёлым наружным засовом. Дальше тамбур; и снова толстая деревянная дверь, обитая железными полосами.
 - Открывать её я не имею права. Тем более, что ключи у Уколыча. Разговаривайте с этим мерзавцем через окошко. А я схожу переоденусь.
 Ну прямо тайны королевского двора. Уж не наследного ли принца нашей губернии они тут содержат? Наверное, нынешний властитель боится старинных потомков увядшей династии.
 Я заглянул в зарешёченное окошко... Ну и что? и вот это хиленькое тельце мне нужно страшиться? Сидит мелкий мужичок за столом: с реденькими тёмненькими волосиками, худенькими бледными ручками, тонкими ножками – и оттопыренной нижней губой шепчет что-то себе под курносый нос, словно подбрасывая тихие слова в обе ноздри. А перед ним фанерный листок, деревяшка-иконка, которую он акварелью рисует. И шепчет тихонько себе под нос:- удивительно – как много вещей можно сделать вечными. Хотя бы наполовину. Взять те же кухонные ножи. Их ведь дешевле штамповать из армейской стали, которой пользуются спецбригады. Теми штыками даже колючую проволоку режут солдаты – и ничего. Купил гражданин в магазине такой, ему на полжизни заточки той хватит. А за половину жизни он сможет зарезать 18-ть тысяч людей. Если по 2-ва человека в день, то дело минутное. Но их же ещё надо сокрыть, увезти, закопать. Да и в церкви хоть свечку, одну-одинёшеньку, а надо поставить. Без неё грех, заблуждение. Нет, больше 2-ух