Nachher

                                                                                   Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?
                                                                                                                                     Н.В. Гоголь

         Оксана Егоровна была, конечно же, улётной пианисткой.
         Рояльное дело она знала в совершенстве, больше всего на свете любила фа мажорное трезвучие. Чуть не помешалась на нём.
         Потом она увлеклась валторной и дудела на ней день и ночь.
         Соседи взбеленились. Подали на неё в суд.
         В суд она пришла. Наманикюренная и с косой.
         Соседи в панике отступили. Судья спрятался в свою совещательную комнату и тихо выл там.
         Секретарь суда кричала, что таких ответчиц ещё свет не видывал. Потом, икнув, свалилась в корзину для бумаг.
         Оксана Егоровна вернулась с победой и потому валторну не бросила. Фестивалила по-прежнему.
         На следующее утро соседи подкараулили её в подъезде и вылили на голову пузырёк с фиолетовыми чернилами. Оксана Егоровна метнула в них авоську с луком и скрылась в лифте. Откуда перебралась потом в свою канареечную квартиру.

         Был у неё муж. Феликс.
         Небольшого такого росточка, но упитанный и замечательный человек.
         Музицирование Оксаны Егоровны он на дух не переносил, поэтому жил отдельно и в другом городе.
         Оксана Егоровна даже никогда его и не увидела.
         Детей она уже выкормила. Они тоже жили в разных странных уголках.
         Потом была ещё у неё подружка. Звали Клавдией Васильевной. Стихи писала.
         Оксана Егоровна на юбилей преподнесла ей экспромт: «Жизнь трудна у поэтесс. Не предаст тебя собес!»
         – Почему трудна? – жуя зелёное яблоко, спросила Клавдия Васильевна.
         – Темнота! А как же иначе? Одна поэтесса от отчаяния даже завхозом стала работать в промтоварном магазине, а другая – шить рукавицы, – так ответила ей Оксана, дщерь Егорова.
         Да, так и было: нашила целую кучу рукавиц и не знала, что с ней делать?
         Здесь-то и повстречалась ей Оксана Егоровна, нос к носу.
         – Эх, была не была, я беру оптом всю партию! – с порога заявила она.
         – А я ведь задёшево и не отдам! – предупредила рукодельница.
         Но тут дверь в ванную комнату приоткрылась, оттуда, в чём мать родила, выступил судья, но увидев Оксану Егоровну он только успел вскрикнуть: «Вы???» и – моментально сиганул обратно.
         – Что это он? – удивилась Клавдия Васильевна, от яблока не отвлекаясь.
         – Пустяки! – махнула рукой Оксана. – Куражится. Ты удави его потом. Если что.
         С этими словами Оксана Егоровна повернулась вокруг своей оси и юзом спустилась вниз.
         
         Домой пришла.
         Взяла любимую валторну и вновь попыталась исполнить трель на соль второй октавы.
         А трель не поддавалась, сопротивлялась и упрямилась. Оксана Егоровна уж и Чулаки листала, да всё без толку.
         Села она и задумалась.
         – Предательница! – наконец произнесла Оксана Егоровна, схватила валторну и пошла топить её в Цыганском болоте.
         Потом она вернулась домой, поужинала винегретом, позевала, слушая соловьиные дебаты, и легла спать.

         Валторна приснилась ей ночью.
         Она пела. Музыка была смертельно прекрасна.
         Оксана Егоровна проснулась в слезах. Вскочила, накинула на себя какое-то полудраповое пальто и побежала что есть сил к месту валторновой казни.
         Неслась, не разбирая ни кустов ни камней, два раза она зацепилась за какой-то сучок, и дерево, не выдержав, рухнуло.
         Она успела.
         Подбежав к мутной воде, она выхватила валторну из ила, уже начавшего ласково затягивать осиротевшую медь.
         Потом она примчалась домой. Прилетела. Села отдышаться, грея валторну в закоченевших руках. А потом уж мыла-то она валторну, уж протирала-то её! А потом положила в футляр, и тихо, спокойно заснула.

         Теперь – о том, что будет потом.
         Надо или нет?
         Надо? Точно? Ну, хорошо.
         Тогда продолжаю.
         Завтра к ней приедет муж. Он ведь у неё – кто бы вы думали? – да, конечно же! тоже пианист. Хоть и неулётный. Уездный.
         Вот подойдут они тихонечко, на цыпочках к роялю, возьмёт Оксана Егоровна свою милую валторну, и Феликс Дмитриевич сядет за инструмент, и раскроют они нотки, и исполнят, наконец, ту самую фа мажорную сонату. А иначе – зачем же это всё? Иначе – что же потом? Nachher?

         Да, но рукавицы? Их куда Егоровна дела?..

         Рукавицы?.. Потом как-нибудь расскажу.