Точное время и даже точное число этого землетрясения не сохранилось в памяти немногочисленных оставшихся свидетелей. С той поры вообще мало чего сохранилось. Вот только известно, что это была зрелая и весьма прохладная осень. Ну, по крайней мере, картошка в огородах уже точно была собрана. Вдруг среди белого дня, совершенно неожиданно, земля напряженно и гулко вздрогнула и тихое, но широкое, низкое эхо заметалось между далеких гор, покрытых сереющими лесами. Было такое ощущение, что почва внезапно осела под ногами сантиметров на десять, а потом мгновенно, спружинив, возвратилась на прежнее место. Никаких разрушений и больших повреждений замечено не было. Только где-то треснуло стекло в кухонном буфете, где-то упала с края стола на пол и разбилась тонкая стеклянная стопка, повалился на землю пасшийся на поляне старый стреноженный конь, да несколько старых кирпичей осыпались с печных труб.
А какие великие разрушения могут быть в таёжном селе? Где все дома сделаны из вековых лиственниц, скреплённых толстенными шкантами и сложенных по торцам в мудреные замки. Но разговоров потом хватило на неделю. Или даже, пожалуй, на целых две.
Бабы, ежедневно собираясь у магазина, коновязи или у колодца, обязательно с подробностями и сладострастием, перебивая друг друга рассказывали:
- Я ось так у печі стояла, а кума ось так під образами сиділа. А воно як гупне! Ой, Божечка мій!
- Не встигла я воду в діжку налити, а воно як плесне на спідницю. Немов дошка провалилася!
- Що воно таке думаю? Або мене вже ноги не тримають? Петро, кричу, що ти там на горищi робиш? От, бісова дитина....
Истории в большинстве своём были совсем мало занимательные. Но главное их достоинство было в скрупулёзности и эмоциональности, с которой были выложены мелкие подробности: кто, как и где в это время находился и что успел подумать во время этого необычайно скоротечного события. Да может быть через месяц все бы благополучно и забыли об этом, но случилось так, что за этим событием последовало другое, вызвавшее небольшую панику и ещё большие ежедневные пересуды во всех концах длинного села. Из деревенских колодцев стала постепенно уходить вода. Они медленно мелели, пока не высохли почти полностью. Тяжёлое деревянное ведро, долетая до дна, глухо ударялось во влажный песок и чавкающее и громыхающее цепью эхо испугано выскакивало стаей воробьёв наверх.
Народ не то чтобы запаниковал, наш народ невозможно застать врасплох и заставить рыдать из-за таких мелочей, но как-то недоумённо тихонечко затосковал. Беда собственно не была глобальной. Под крутояром, за огородами протекала полноводная речка, безостановочно бурлящая по перекатам с самих отрогов гор. Можно было взять берёзовое, изогнутое под женские плечи коромысло и, осыпая глиняную ленту узкой тропинки, принести пару вёдер чистейшей воды, не уступающей по хрустальной прозрачности родниковой. Но наши женщины не очень обрадовались такой возможности потренировать и без того тренированную осанку. Ну ладно, два-три ведра для приготовления нехитрой снеди и мытья посуды. А если понадобится для стирки или для бани…? Это же сколько розовых мозолей вырастет на нежных женских плечах и сколько пота прольётся в ложбинки, едва прикрытые вышитыми сорочками…? Не-е-т! Кто хорошо знает наших женщин, тот даже и не рискнёт намекать им о пользе ежедневных физических упражнений. Потому что домашнее хозяйство и так обеспечивало их этими утренними и вечерними процедурами до конца их долгих дней. Коровы, куры и поросята, считались обязательными спутниками женского существования с самого времени замужества.
Поэтому мужики и стали царапать головы на предмет избежания семейных разладов.
Метод муравейника, где каждый сам по себе рыжий шестиногий мыслитель, таковым на самом деле не является, но общая сумма знаний и действий приводит к нужному результату в, казалось бы, абсолютно хаотическом процессе, как всегда сработал…. Поцарапав свои у кого лысые, у кого волосатые, у кого седые, или круглые, квадратные и огурцеобразные макушки, народ решил – нечего головы напрасно чесать, могут пальцы устать, нужно копать…!
И действительно! Через три-четыре дня, парочка самых нетерпеливых колодце- копателей выяснила, что стоит углубиться в мягкую земную твердь всего лишь на сажень, или по другому говоря на пару метров, и вода снова начинает плескаться на гулком дне.
Нужно отметить, что в нашем непростом селе число колодцев всегда практически равнялось числу дворов. Так как неистребимая украинская привычка к самостийности никогда не находила языка с коллективизмом. Хотя кругом уже давно был сплошной колхоз. Срубы глубоких колодцев делались в основном из неподъемного тёсанного листвяка, тяжёлого, как железо, и стойкого к влаге. И только пара колодцев, в том числе и тот, который был во дворе дедушкиного дома, были убраны в камень. Огромные красно-серо-белые валуны, поросшие зеленоватым мхом, даже в самую большую жару были всегда прохладными. По семейному преданию, колодец этот был обустроен беглым с каторги поляком, в обмен на «пачпорт» одного из наших умерших родственников. Профессия камнетёса у нас в Сибири была весьма редка, каменные строения встречались только в относительно крупных поселениях. Но, впрочем, рассказывали об этом шёпотом и вспоминали в полголоса, поэтому более точных сведений я об этом так больше и не добыл.
Так вот. В один осенний день, через неделю после такой природной катастрофы, мой дед Андрей вручил моему дяде Ивану и моему отцу, тоже, между прочим, Андрею, остро наточенную штыковую лопату, бадью с длинной пеньковой верёвкой и приказал спускаться в колодец и любой ценой добывать воду. Хотя бы им пришлось жить там безвылазно месяц и докопаться до самой раскалённой преисподней, где черти жарят грешников на огромных медных сковородках и варят в бронзовых котлах со смолой. И хоть доверять столь опасную работу пацанам он не очень хотел, но уж слишком узковатым был колодец для широкой дедушкиной души, и ему там было не развернуться даже одному, не то, что с лопатой. А мой отец и мой дядя были как раз в том возрасте, когда нарастающие мужские мышцы ещё не очень мешают детской гибкости. Отцу шел пятнадцатый год, а его брату четырнадцатый. Да и не очень-то было в последнее время разогнать деда на работу. Сказывалась генетическая не предрасположенность к кропотливому ковырянию в почве. Не был он прирождённым хлеборобом. Вот покурить свою пропитанную табачным дымом чёрную трубку, сидя на крылечке, или помахать топором и рубанком в пахнущей сосновой смолой столярке, или постучать молотом и зубилом в жаркой и тёмной, покрытой зелёным дёрном, кузне, он очень любил. Это было у него ещё от его деда, а стало быть, уже моего прапрадеда Максима. О нём тоже осталось очень мало сведений, да и те не очень достоверные из-за вольных интерпретаций родственников, не очень желающих афишировать факты его малоизвестной, но явно непростой биографии.
А она действительно была неприглядна по любым меркам. Скорее всего, он был казачьим сотником или есаулом, осужденным на каторгу за убийство женщины. Так почему-то предполагали его потомки. Но точно что-либо утверждать было сложно. И что это была за женщина, тоже так и осталось загадкой. Была ли это его, не дождавшаяся невеста, или заподозренная в неверности молодая жена, или любовница отдавшая предпочтение другому – ни кто не ведал. А только, отмахав больше десяти лет тяжеленым кайлом, набив кровавые мозоли громкими кандалами, и почти дотянув каменную дорогу до самого Белоцерковска в Урянхайском крае, он решил навсегда остаться в наших местах. Пришел по таёжной просёлочной дороге в деревню голодный, босой, оборванный, заросший густой чёрной бородой, зато с заплечным мешком, наполненным настоящими мужскими сокровищами! Лучковой пилой, топором, рубанком, теслом, стамесками и железным заступом, и самым главным инструментом – умелыми руками! В нашем краю такие мастера были нарасхват. Землепашцы сами по себе были не очень хорошими плотниками и столярами.
Вырыл в обрыве реки себе на зиму небольшую землянку, выложил в ней маленькую жаркую печку из речных голышей и сразу же приступил к строительству дома, вкладывая в него все, что мог заработать своим умением и старанием. Жил скромнее некуда, питался большей частью тем, что давала протекающая внизу река и стоящая над ней тайга. Благо леса в ту пору, как говорили старики, кишели разнообразной дичью, так что зайцев и лис можно было ловить прямо у себя на огородах. Маральи тропы проходили по окраинам села, а налимов в реке было столько, что они выбрасывались из прорубей и промоин прямо на берег. Ну, по крайней мере, так утверждали наши старики. Поди теперь проверь, были эти маральи тропы за околицей, или это им почудилось…? Умели наши седобородые аборигены шутить с самым серьёзным видом.
Года через три он отстроил хороший дом, через некоторое время женился на молодой девушке и зажил жизнью простого пахаря-крестьянина, почти ничем не выделяясь среди и так невыразительных жителей таёжного села. Ещё из оставшихся преданий о нём, известно мне, как однажды в уездном городке Минусинске, приехав на хлебную ярмарку, выиграл он в карты упряжку коней. На этом, все, что мне было о нём известно и заканчивается. Даже отчество его не сохранилось в памяти моих предков. Да и то, даже эти факты остались в памяти потому, что их вспоминал дедушка в минуты расслабления томящейся души, промытой чистой горилкой.
Вот и тогда, сидел себе наш дед Андрей на высоком крылечке дома, покуривал трубку, отхлёбывал изредка из широкого горлышка бутылки по маленькому глотку горилки, настоянной на рябине, и лениво наблюдал, как оба его сына возятся у колодца, изредка меняя друг друга. Одному из них приходилось с лопатой, у которой был обрезан черенок, спускаться по верёвке вниз, на самое дно холодной колодезной шахты. А второй стоял наверху и вытаскивал наверх бадью, когда другой до края наполнял её донным грунтом. Это только на первый взгляд кажется, что работа не очень мудрёная, на самом деле в ней таится масса опасностей. Мало того, что, как оказалось, слухи о том, что со дна колодца даже днем на небе видны звёзды, оказались абсолютно не достоверны. Так нужно ещё и быть очень внимательным и страховаться на случай обрыва верёвки или случайного срыва бадьи. Находящемуся внизу, нужно следить не только за спускаемой и поднимаемой бадьёй, но и за кладкой из скользких замшелых камней. Так как в любой момент любой из них мог вывалиться на голову и обрушить весь колодец. Кто его знает, как поведёт себя давнишняя кладка, подрываемая вглубь…? Тут всё нужно делать осторожно и неторопливо. За пару часов работы пацаны даже успели набить мозоли от жёсткой верёвки и спиленного черенка лопаты. Хотя белоручками не были и к деревенскому труду были приучены с пелёнок.
На некоторое время дедушка отвлёкся созерцанием вселенского великолепия, окружившего село кольцом из гор, соприкасающихся снежными вершинами, с голубыми небесами, и заметил, что его сыновья у
|