Ашшурбанапал

Отец бросил нас сразу же. Просто взял и бросил. Без объяснения причин. Здоровым, независимым, битым жизнью мужикам причины не нужны. Мы с братьями  даже ни разу не видели его, да и не понимали ещё ничего. Мать, видно, понимала, но у неё были иные заботы. Кормить троих сыновей. Да,  родилось нас сразу трое. Кто-то скажет, что такое случается редко, и отцы в подобных случаях пугаются. Возможно и так. Но нам с братьями это не помогло.
Потом, не сразу,  умерла мать. То ли устала от вечных бытовых неурядиц, то ли от тяжёлой болезни – Бог ведает. Так мы стали бездомными. Бездомными и беспризорниками. Из квартиры, где прошло наше младенчество, нас вышвырнули новые жильцы. Пожилая соседка, Анна Петровна умерла вслед за матерью. Она любила нас, кормила и помогала, насколько это  было по силам стеснённой в средствах старой женщине… Так мы с братьями оказались на улице. Надо было как-то выживать, существовать. Старший брат, рыжий и бесшабашный, хотел только одного – есть, есть. Есть.. Младший… Младший всегда был слабеньким. Я оставлял ему лучшие куски. Если, конечно, эти куски можно было назвать лучшими.
Из всех троих только я любил читать.  Беспризорникам, уличной шпане  недоступны библиотеки и интернет. Именно я дал своим братьям имена, отличные от тех, что они получили при рождении. Да и кому понравятся Вася, Петя и Алёшка? Как-то раз, на свалке, среди прочей макулатуры, я нашёл книгу, выброшенную каким-то недоумком – «История Ассирии» Ганчковского. Именно эта книга стала для меня настольной. Дурацкое слово…Никогда я не сидел за письменным столом, не довелось. Впрочем, игра слов - не мой конёк.
Так на свет появились Ашшурбанапал, Салманасар и Адад-Нирари. Правда, братья не приняли новых имён. А тот, кого я назвал Салманасаром, и вовсе не мог произнести своего непривычного имени. Только блестел шаловливо зелёным глазом. О, играть и шалить они любили! Да, пожалуй, ничего другого они и не хотели знать! Заботиться о хлебе насущном приходилось мне. Это выражение я тоже почерпнул в одной из книг, подобранных на свалке. Жить мы остались у того же дома, где раньше была наша квартира. Из него теперь вываливался жирный потный дядька, а иногда и его блондинистая жена. Увидев нас, она визжала, словно…словно свинья:
- Опять эти ублюдки здесь! Сеня, вызови милицию, пусть их уберут!
- Какую милицию, Галюша! – пыхтел бегемотообразный Сеня. – Разве милиция будет ими заниматься?
Сеня был прав. Никакая милиция не станет заниматься беспризорниками. У беспризорников нет денег, а милиция, как известно, «за так» может только по заднице надавать. Да и куда нас девать? В приют? Зачем «служителям порядка» лишние проблемы? Бумаги, хлопоты…
Старший, Адад-Нирари, больше всего ненавидел милиционеров.
- Понимаешь, как тебя, Ашшурбана…пал? О, Ашшурбанапал! Менты и себя-то не любят, а нас…
Я не спорил со старшим. В конечном счёте, он был прав. Кому какое дело до троих маленьких беспризорников. Значительно проще делать вид, что их не существует вовсе.
По старой памяти нас подкармливал только дворник. Его все называли Ильичом. Ильич, в своё время, лет двести пятьдесят назад, «подбивал клинья» к Анне Петровне.  На самом деле Ильича звали Михаилом Илларионовичем, как Кутузова, а прозвище он своё получил за сходство с неудавшимся вождём мирового пролетариата Владимиром Ильичом Лениным. Та же игривая бородка, та же картавинка… Впрочем, клинья остались клиньями, без последствий, а вот нам с братанами повезло. Помогал, чем мог, и его напарник, узбекский гастарбайтер Кахрамон. Именно он приучил меня к отвратительной китайской лапше. Мы с матерью и раньше жили не богато, но такую дрянь в пищу не употребляли никогда. Тем не менее, Кахрамон кормил нас от чистого сердца. Как говорится, что сам ел, тем и нас снабжал. Во время процветания несуществующей нынче державы – Советского Союза – Кахрамон Абдужалилов в поте лица работал  заместителем директора хлопководческого совхоза. Поимел пару грамот, маленький блестящий значок с профилем вышеупомянутого Ленина и язву желудка. Потом, как известно, пришла горбачёвская перестройка. Директор совхоза, родственник партийного босса из Ташкента, стал, по всем понятиям, местным баем, а работяга Кахрамон превратился в никому не нужного нищего дехканина. Несколько лет Кахрамон безрезультатно насиловал оскудевшую узбекскую землю допотопной киркой, а потом, взял, да и по примеру своих земляков отправился на заработки в благодатную Россию. По всей области (Самаркандской или Ургенчской) ходили слухи о людях, заработавших в этой волшебной стране с молочными реками и кисельными берегами огромные деньги и ставших миллионерами, уступающими в богатстве разве что Абрамовичу с Вексельбергом. Кахрамон расцеловал свою не слишком молодую жену Гулбахор и семерых детей и, собрав последние деньги, отправился на заработки. В России он сразу же столкнулся с местными милиционерами и подивился их образованности. Любой сержант мог с вызовом, по-узбекски, произнести целую фразу – «юз сом», что означало «сто рублей». Кахрамон, заплатив несколько раз те самые сомы или рубли, добрался до нашего дома и получил завидную должность помощника дворника, то есть, Ильича. С тех пор его семья в Узбекистане могла, если не жировать, то, по крайней мере, с уверенностью смотреть в своё унылое будущее.
Адад-Нирари с Салманасаром принимали помощь по-детски. Благодарность их ограничивалась ясностью взгляда и едва заметным кивком головы. Они думали, что так будет всегда. Беда пришла неожиданно. А кто же её ждёт?...
Сеня, новоиспечённый хозяин нашей бывшей квартиры, разбогатев на продаже какого-то товара, приобрёл по случаю подержанную иномарку. Да не простую, а… Ну да, золотую! Под названием «Лексус». Всю ночь Сеня с женой Галей глушили импортный алкоголь под русскую попсу.  А когда в их закромах обнаружилась недостача вискарика, Сеня решил прошвырнуться в близлежащий «магаз», дабы пополнить запасы закончившегося спиртного. Салманасар в это время сидел на травке у выезда со двора и разглядывал ночное небо. Моего младшего брата не интересовала наука история, а об Ассирии он слыхом не слыхивал. Зато среди нас троих не было никого, кто бы так здорово  разбирался в астрономии. Я не раз удивлялся, откуда он так много знает о звёздах?
- Ты когда-нибудь задумывался о том, что представляет из себя Луна? – как-то спросил он Адада-Нирари.
- Кусок сыра? – засмеялся тот. Ему всегда было плевать на науку.
- Нет, - серьёзно ответил Салманасар. – Есть версия, что это осколок астероида или даже разрушенной  планеты Фаэтон, который Земля притянула к себе много миллионов лет назад.
- Какой-то бред, - Адад-Нирари потёр глаза. – А что это даёт нам?
- Ничего, - вздохнул Салманасар. – Хотя нет… Даёт. Знание.
Сеня, пьяный в хлам, уселся за руль свежекупленного семилетнего «Лексуса» и, задев по дороге угол нашего родного дома, вылетел со двора на скорости, близкой к скорости света. Салманасар, задумавшийся о звёздах, не успел отскочить…
Услышав крик, из дворницкой выскочили Ильич с Кахрамоном. Они подбежали к Салманасару, но тот был уже мёртв. Сеня даже не остановился. Зачем останавливаться? Кто предъявит претензии за убитого беспризорника? Брат? Он такой же бездомный и бесправный.
- Я отомщу, - прорычал Адад-Нирари. – Я отомщу.
- Похоронить бы надо, - промолвил Ильич.
Кахрамон принёс лопату. Дворники, пыхтя, вырыли яму в самом центре так любовно выхоженного ими газона. Мы постояли над могилой.
- Пойдём к нам, помянем парня, - пробормотал Ильич.
Кахрамон только вздохнул.
На столе стояла бутылка дешёвой водки, банка с килькой и набившая оскомину китайская лапша.
- Выпей, - протянул мне пластиковый стаканчик Ильич. – Брат всё-таки…
Я отвернулся. Никогда не пробовал раньше водку. Не буду пробовать и сейчас. Разве от этого Салманасар воскреснет?
- Я бы за брата убил, - Кахрамон закусил килькой. – У нас не положено оставлять так…
Я промолчал. Я знал, что Адад-Нирари отомстит. Он не бросал слов на ветер.
- Вот как бывает, - Ильича потянуло на разговор. – Ещё вчера бегал по двору, всё на звёзды глядел, а сегодня…
- Вы, русские, многое оставляете без наказания! – бросив взгляд  на меня, укоризненно покачал седой головой Кахрамон.
Я опять промолчал. Да и что сказать? Адад-Нирари уже дал обет мести. Хотя, что он может сделать? Маленький пацан – взрослому сильному дядьке?
Запах водки дурманил мой мозг. Глаза закрывались. Сквозь сон я слышал, как Кахрамон опять ругал русских за мягкотелость. Но вот уже открылась перед взором огромная пустыня. Я, царь Ашшурбанапал, снова вёл нескончаемые ряды бородатых воинов на Миттани. Проклятые миттанийцы в который раз изменили союзному договору и выступили на стороне наших старых врагов, хеттов. Мы, ассирийцы, никогда не брали пленных. Этим и славились. Никто не мог противостоять моей армии. Мы снова вернёмся с победой в Ниневию. Впрочем, на этот раз я пощажу хеттов. Они всегда сражались честно. А вот миттанийцев мы вырежем всех, до единого. Женщин, детей… Но прежде всего мои воины уничтожат армию врага. Сегодня или никогда. Пыль, опять пыль застилает глаза…Что доносит мой вестовой? В тыл ударили хетты? Развернуть арьергард! Миттанийцы идут во фланг? Ничего! Армию Ашшурбанапала невозможно победить! Никто не справиться с гвардейцами из Ниневии! Что? Гвардейцы бегут? Изменили вавилоняне? А лидийцы? Неверный Крез! Коня! Ваш царь сам поведёт вас в бой!..
Я проснулся…
Ильич и Кахрамон храпели в два голоса. Поминки удались.
Я выбрался на улицу. Луна, которую так любил разглядывать мой младший брат Салманасар, уставилась на меня кровавым глазом.
«Адад-Нирари отомстит» - подумал я. – «Обязательно отомстит. Но я, Ашшурбанапал, боевой кот, сделаю это чуть раньше, чем мой брат».
Тихо, как это могут делать только кошки, я подобрался к скрипучей входной двери дома, где мне были знакомы все запахи. Я знал, что Сеня выйдет из этой двери через несколько часов или несколько минут. Мне было всё равно. Это будет последний бой ассирийца. И скорее всего, жирный тюфяк убьёт меня. Убьёт… Что ж, мы, воины великой Ниневии никогда не брали пленных. Так стоит ли мне рассчитывать на снисходительность врага. Я не смог спасти Салманасара.  По крайней мере, я спасу жизнь Ададу-Нирари…


Маленький худой чёрный кот лежал у входной двери  парадной элитного дома. Он ждал. Он понимал, что никогда больше не увидит Солнце. Но он смотрел на Луну. Его брат, которого он называл Салманасар, любил смотреть на Луну.