Бегут, бегут, уносятся минуты...
- Половина девятого, а его все нет! – отчаянно произнесла вслух Эмма. – Может, что-то случилось?.. Но как же, как же, как же мне узнать?
Вот уже как почти два часа она безрезультатно дожидается в своей пустой квартире своего «Бога». Без малого два часа она ходит из угла в угол. Она то присядет на краешек дивана, то подойдет к окну и простоит у него, не шелохнувшись, с минуту или с две, то пойдет на кухню и поставит греть чайник. А чайник уже давно вскипел, а она про него и не вспомнит. Эмма не находила себе места. И надо думать: ее Бог был всегда пунктуален, как Бог. Он никогда не опаздывал, он всегда приходил минута в минуту – всегда! А сегодня… «Но, черт возьми, где же он!.. Господи, сделай так, чтоб с ним ничего не случилось, чтоб ничего плохого! Сделай так. Сохрани его для меня». Эмма опять подошла к окну, отдернула тюль и стала вглядываться в темную и сырую улицу. Ее мысли все куда-то неслись и бурлили, как только что поставленное вино. Она передумала все, но так и не нашла ответа. Эмма не знала, какая причина могла заставить не прийти ее любимого, который даже не позвонил и не предупредил. И что это за такая причина? И почему она такая веская? «А может… Нет, нет, нет! Он не мог так по-свински бросить. Кто угодно, только не он…»
Для Эммы все это было как-то необычайно неправильно. Она сердцем чувствовала, что что-то не так, что опоздание на два с половиной часа – это уже не просто опоздание, а нечто большее, что-то такое, от чего кровь стынет, и сердце перестает биться. Вся эта «необычайность» ее невыразимо пугала, и главное в этом испуге было то, чего боятся без исключения все женщины: остаться одной. Но Эмма не боялась просто остаться одной, а именно: без какого-то эфемерного мужчины, без мужика в обобщенном смысле этого слова, - нет, только не этого боялась Эмма. Она боялась лишиться только его - своего Бога. Тогда б у нее иссякла вера. Тогда б у нее кончились жизненные силы. Ведь так сложно жить с пустым сердцем. «Как я без него?» – спрашивала она себя. – «Он же - всё. Я же его так долго ждала, и искала, и нашла. А не кого-то там, не кого-то другого, я ведь его ждала. Мне уже тридцать пять, а ведь сколько раз предлагали и руку, и сердце, и все остальное… и в любви клялись. А я только его ждала. Вот на четвертом десятке Господь и обо мне вспомнил, внял и к моим мольбам. А то уж подумывала, бывало, что так и доживу свой век в грустном одиночестве, в скорби по своей несостоявшейся личной жизни. А повстречала его – и обрела сразу все, чего так жадно желала: и счастье, и ласку в сердце, и успокоение души. А тут… Нет, я взрослая женщина; все обязательно образуется и объяснится. Никакие силы не смогут помешать моему личному счастью… тем более, мои собственные слабости».
Эмма никогда сама не искала знакомства с мужчинами. У нее была шикарная внешность, тонкая божественная фигура, грациозная походка. Ее черные шелковистые волосы и аппетитный бюст сводили мужчин с ума. Мужчины падали ей в ноги и не переставали умолять. Они говорили комплименты, дарили огромные букеты цветов, приглашали в рестораны. Они были настойчивы и целеустремленны – они просили и требовали. Они говорили глупости и сочиняли стихи. Они унижались, закатывали истерики и плакали у ее ног, и в итоге из благородных мужчин превращались в жалких баб. Ни один из них не достиг своей цели, ни один из них не растопил холодное сердце Эммы. Мужчины посвящали ей оды – а она лишь смущенно улыбалась и говорила «нет». Мужчины тратили на нее деньги – а она вежливо им отказывала. Мужчины скандалили, били тарелки, рыдали, валяясь у ее двери, - и вызывали в ее сердце только жалость и неприязнь. Ей никто не нравился, никто не был нужен. Она ждала своего Бога. Эмма непонятно откуда знала, если она встретит Его, то ее сердце должно больно дрогнуть – дрогнуть и сжаться до размера маленькой пуговки. Она знала, она поймет это. Она почувствует любовь. Она узнает ее.
И случилось все так, как она неведомо откуда знала. Ее сердце словно пронзила насквозь толстая тупая стрела; и не просто сжалось до размера маленькой пуговки, а точно совсем куда-то исчезло: оно на мгновение перестало биться. Случилось это год назад. Эмма ехала на своей машине домой, уже почти доехала: оставалась улица, поворот, по этой улочке еще чуть-чуть – и в арку, к себе во двор. Вот на этом самом повороте и возник он перед самым носом машины, точно с неба свалился. Вроде бы и обзор был хороший, и Эмма не отвлекалась, ан вырос он внезапно, и застыл в ее зрачках, и среагировать не успела.
Эмма вскрикнула и прикрыла лицо руками. Но тут же выскочила из машины и подбежала к нему. Он лежал ничком. Эмма перевернула его на спину. На ее счастье мужчина был невредим: он открыл глаза и улыбнулся.
- Вы целы, целы? – лепетала Эмма. - Что я наделала! У вас кровь, здесь, вот, дайте я вам помогу, у вас кровь на лбу, и на руке. Боже, что я наделала! У меня нет платка!.. Это же кровь. А вы улыбаетесь. Почему вы улыбаетесь?..
- Где моя книга? – спросил он.
- Книга? Что значит «книга»?
- Вон же она. Лежит у вас на капоте. Дайте.
Он приподнялся и сел. Эмма растерянно посмотрела по сторонам, видимо мало еще что соображая. Наконец она увидела книгу, которая действительно лежала на капоте ее машины, и тотчас принесла ее пострадавшему. Мужчина взял у нее книжку, при этом улыбаясь не как прежде – еле заметно, а уже широко, открыл ее и перелистал несколько страниц.
- Нашел. Смотрите. Вот здесь. Видите? – тыкая пальцем в строчки, проговорил он. – «И тут, в этот самый миг, его сбил грузовик». А!.. Как вам это нравится? – Он оглянулся на Эммину машину и опять повернулся к ней. – Ну не совсем, конечно, грузовик, но зато как похоже! Я же читал эту самую строчку! А тут вы!.. И-и-и – бабах! Вот прямо на этих самых словах! Это же, черт возьми, мистика! Как вам это нравится?..
Эмме это совсем не нравилось. Она не стала ничего отвечать, ибо не знала, что отвечать. Эмма не могла тогда не только что-то говорить, но и думать. Она была в каком-то тумане, в каком-то совсем не ее мире – в мире иррациональном и неправильном. Эмма все как бы наблюдала со стороны, и ей виделось, что все это происходит не с ней, что якобы она все это только слышит и на все это смотрит, но не участвует. По ее собственным словам, она «пребывала в эфире».
Из этой прострации ее вывел пострадавший. Он перестал улыбаться, сложил книгу и попытался встать на ноги. Но только лишь он стал опираться на правую ногу, как почувствовал в ступне сильную боль. Его лицо исказилось в мучительной гримасе, и он опять сел на асфальт.
- Однако! – выдавил он. – Вот так «мистика»!
Эмма, ни слова не говоря, взялась помогать ему. С ее помощью он доковылял до ее машины. Она открыла дверцу и усадила его на заднее сиденье.
- Не беспокойтесь, я цел, - сказал он. – Вот ногу только ушиб, ступать больно. Я не стану никуда жаловаться, если вы об этом печетесь. Тем более сам виноват: по сторонам надо смотреть, прежде чем дорогу переходить… а не в книжку.
- Я не беспокоюсь. Я отвезу вас к себе и осмотрю вашу ногу. Вам повезло: я врач; к тому же – травматолог. Если окажется что-то серьезное, уверяю вас, лечить дома не буду, - отвезу к себе в отделение.
- Что? Врач-травматолог? – удивился пострадавший. - А вы еще говорите, что никакой мистики здесь нет! А это – что? Разве не мистика?
- Я ничего подобного не говорила.
- Ах, ну да! Это, должно быть, я подумал. Но все равно, ведь совершеннейшая мистика, вы ведь согласны?
- Думаю, вы правы: нечто подозрительное во всем этом есть.
- Что? «Подозрительное»? Ха-ха-ха! Ну вы выразились. Слушайте: меня в детстве, в четвертом, кажется, классе сбила машина, вот как сейчас, но только посильнее, поопаснее. У меня тогда сильнейшее сотрясение головы было, аж даже сознание потерял. И как вы думаете, какая это была машина?
- Могу предположить, что грузовая.
- Нет, нет, что вы! При чем здесь грузовая!..
Эмма стояла возле открытой дверцы и внимательно его слушала.
- Хорошо, - продолжал он, - я не буду вас путать. Эта машина была каретой скорой помощи. Представляете, меня сбила машина скорой помощи, которая сама же меня и доставила в приемный покой! Вот номер, а?
- Да уж, - протянула Эмма.
- А вы говорите «подозрительное», - как-то стушевавшись, заключил пострадавший.
Он замолчал. Эмма прикрыла с его стороны дверцу. Через некоторое время он уже был у нее в квартире и, вытянувшись, лежал на ее диване. Эмма его внимательно осмотрела и оказала первую помощь. У больного она выявила сильный ушиб ноги и несколько ссадин и синяков. Эмма обрадовалась, что все так хорошо обошлось. Она сделала ему на ногу компресс и наложила повязку. Затем обработала щеку, которая была содрана до крови, и забинтовала руку. Как гостеприимная хозяйка, и еще больше чувствуя перед пострадавшим разумеющиеся обязательства, Эмма напоила его чаем и угостила тортом, который сама же накануне испекла. Больной беспрекословно и благодарно все выпил и съел, и даже выразил приятные для Эммы слова: «Я уже почти сорок лет мечтал о таком торте. Моя жена, к сожалению…» - но тут хозяйка намеренно загремела чашками, торопливо собираясь их помыть, и, к счастью, не слышала окончания этой фразы.
Эмма уже помыла чашки, вернулась в комнату к своему больному, а он все что-то продолжал говорить. Она пододвинула стул к дивану, села на него и стала слушать. Он говорил много, не переставая, а она, не переставая, слушала – внимательно, жадно, ловя каждое слово. Он рассказывал ей про Эрмитаж, он водил ее по его залам, открывал все двери и посвящал во все тайны. Эмма не один раз была в Эрмитаже, но ни от одного экскурсовода она не слышала ничего подобного. Слушая его, у нее сложилось впечатление, что она сейчас слушает не простого человека, а духа, хранителя Эрмитажа, домового, если хотите, который ей выдает такие подробности, такие детали, о которых даже не слышали знатоки, ученые мужи, профессора и академики. Он рассказывал ей о своей работе (а работал он ювелиром), о драгоценных и полудрагоценных камнях, о металлах, о холодном и огнестрельном оружии. Он рассказывал ей об инкрустации и о малахитовой шкатулке… А Эмма все слушала, слушала, слушала. Он остановился.
- Эмма, я вас утомил?
- Нет. Вы меня не можете утомить.
И действительно: как он мог ее утомить? Он - которого она уже давно узнала и разглядела. Да она же его так терпеливо ждала все свои тридцать пять лет! Эмма почувствовала это сразу же, как только заговорила с ним, с первой его фразы. Так Эмма нашла свою любовь. Как раньше она знала это неведомо откуда, так теперь она знала это наверняка: этого человека она будет любить всегда.
Так, впрочем не совсем обычно, пересеклись и сплелись в одну их жизненные тропинки. На следующий день пострадавший от Эммы пришел к Эмме на прием. Забавнее не придумаешь, но и придумывать незачем, ибо это правда. Затем пришел еще раз. Затем – еще. Все его болячки уже давно зажили, а он продолжал хаживать к ней на приемы. Эмма – сияющая и радостная – сияющее и радостно принимала. Как-то под конец рабочего дня заявился с