I
Когда-то в юности я прочитала одно произведение зарубежного автора и долго пребывала под впечатлением. Книга описывала случай, произошедший в 30-х годах на Американском континенте. В те годы была слишком юна, чтобы допускать подобные факты в реальности. Однако жизнь непредсказуема, сложна, нежели любая наша фантазия.
К нам в институт поступили несколько привлекательных студенток. Они все приехали с Украины. Одна из них была младшей сестрой моей подруги Лиды. Лиду же Бог создал красавицей. Ее приглашали часто сниматься в кино. Но она оказалось трезвой красавицей, вопреки расхожему мнению, единственным ее желанием было – создать прочную семью. Ей всегда нравились умные мужчины.
Нас объединяло «провинциальное существование» в столице. Мы с ней не курили, не выпивали, в одиночку не шатались в сомнительных местах. На дискотеках бывали всего пару раз и только вместе со своей группой.
И те пару раз на нас шибко обращали внимание иностранные (особенно африканские) студенты, а местные относились к этому факту чрезвычайно болезненно и ревностно. Последствия оказались непредсказуемы - драки, скандалы, разборки. Вызовы в деканат и т.д.
После чего Лида перестала общаться с несолидными студентами. И ее интерес сфокусировался на состоявшихся породистых и сдержанных парней.
Вскоре она познакомилась с мужчиной своей мечты, красивым грузином, вышла замуж и уехала в Грузию.
Я же со своей тусовкой посещала рок – концерты, премьеры всех академических театров. Сутками читали классику, пели под гитару свои авторские песни. В свободное время развлекались почти как дети.
Как-то раз поднимались на крышу шестнадцатиэтажного общежития и с песнями встречали майский рассвет.
Младшая сестра Лиды, Света, и две ее подруги оказались настолько застенчивыми и консервативными, что наиболее креативная часть молодежи нередко поднимали на смех их манеру одеваться и провинциальную зажатость.
Но по истечении некоторого времени девчонок как будто подменили. Они быстро вошли в образ “Маленькой Веры”. (*)
Однажды я вышла из лифта и напоролась на этих девчонок. При боевом раскрасе, с невероятными перьями на голове, они сидели на корточках с сигаретами. При этом громко выговаривали крепкие словечки.
Лишь одна из них, Алена, не изменяла себе. Она так и ходила в образе классической провинциалки, не внимая усмешкам.
Ее искренность и скромность были редки и неподдельны. Она просто не замечала иронию в свой адрес. Жила исключительно своей внутренней жизнью. Одевалась в платья и юбки. Жениха у нее не было, хотя многие ухаживали за ней и достаточно активно. Отвергая внимание парней, она тем самым дестабилизировала последних.
Я часто вычерчивала сложные технические чертежи под усиленным светом и громкую музыку.
Однажды долго корпела над кульманом и, притомившись, решила передохнуть.
Из магнитофона доносился голос Ray Charles. Звук, безусловно, оставлял желать лучшего, но в том возрасте не заморачивалась и легко "ловила" и эту волну.
Увеличив громкость звука, я принялась танцевать. Даже не танцевать, а дурачиться под музыку.
В дверях появилась Алена. Она была в восторге! Скинула туфли и присоединилась ко мне. Будучи едва знакомыми, мы с Аленой «сходили с ума» еще несколько песен подряд. Когда сели передохнуть, с радостью выяснили, что и Алена влюблена в музыку, ровно как и я.
- Я больна black музыкой, особенно люблю джаз и блюз! Безмерно рада, что познакомилась с тобой. Теперь будет с кем делиться, – выпалила Алена с восторгом. - Только ты можешь почувствовать мою страсть к блюзу! Потому как сама воспринимаешь музыку невероятно глубоко. Никто и никогда не разделял моих музыкальных пристрастий! – огорчалась она.
В отношении моей страсти к музыке она попала в точку. Правда, я не делила музыку «на цвета». И в отличие от Алены, часами слушала «Битлов» и мировой классический рок, и Вивальди, и разное другое.
Меня захватывали все жанры и все «цвета» музыки. Если только распознавала в ней душу и качество. Одним словом, не существовало в музыке ограничений. Не люблю до сих пор никаких разграничений ни в музыке, ни в литературе, ни в кино… Не хочу ограничивать внутреннее пространство и восприятие мира.
II
Как-то раз мы с Аленой поехали на Пушкинскую площадь, в магазин «Букинист». Я приобрела себе старенький сборник стихов Пушкина 1837г. Спустившись в переход, остановились послушать уличных музыкантов. Мы попросили одного саксофониста сыграть что-нибудь красивое. Музыкант с удовольствием принялся исполнять блюз «The thrill is gone» B. B. King. Сколько необычайно интересных музыкантов играют в переходах!
Наш саксофонист играл трогательно, самозабвенно.
Меня захватило с первых аккордов. Алена же слушала музыканта со сверкающими от слез глазами.
В ту эпоху, в последние годы СССР, мы с Аленой были одиноки в своем увлечении. В стране слушали другую музыку.
Постепенно знакомясь со студенческой средой, Алена подружилась с африканскими студентами. Частенько захаживала к ним в гости послушать неформатную музыку. После прибегала ко мне и выкладывала:
- Ты знаешь, у них такой классный звук! Если бы ты только слушала голос James Brown! – восторгалась
она.
Как-то даже приглашала с собой к африканцам, но у меня оказался билет в Малый Театр на «Вишневый сад».
Алена порой отвергала мое восприятие и других жанров музыки. И, вообще, я отвлекалась и на литературу, кино, спорт… и еще любила театр.
- Почему ты ставишь на равных театр и блюз? – кипятилась она как-то. - Понимаю, Чехов – да, но театр, они же всего-то играют мысли Великого автора!
- Разве кататься на коньках меньше драйва, чем от музыки или после парилки плавать в ледяной воде? – я пыталась ее образумить.
- Ты понимаешь, блюз он лезет ко мне в душу, пропитывая каждую клеточку тела и души. И тогда я забываю обо всем на свете! – делилась она, ведомая страстью.
Откровенно выражаясь, я не только разделяла ее любовь к музыке, граничащий с фанатизмом, но порой ощущала острее, чем она могла себе представить. Однако меня останавливала боязнь потерять связь с внешним миром...
Подруга же с радостью уходила от него. Уходила с головой, пренебрегая окружающей реальностью.
Алена часто захаживала ко мне в гости. Мы с ней часами слушали музыку и делились эмоциями. Иногда я захаживала к ней.
Ее частые визиты к африканским студентам не могли оставаться незамеченными. Да и сама Алена выглядела слишком эффектной, чтобы оставаться в тени.
III
В один из дней я шла с чайником на кухню и приметила Алену, выходящую из лифта. Не успела она выйти, как один парень накинулся на нее с кулаками:
- Африканская шлюха, будешь знать, как пропадать у негритосов!
За секунду хулиганы исчезли в лифте. Когда я опомнилась, Алена валялась на полу с окровавленным лицом.
Я бросила чайник и побежала к старосте этажа, коим являлся серьезный и дипломатичный парень. Мы с ним перетащили Алену ко мне в комнату, и Юра поспешил на вахту вызывать скорую помощь.
Алена лежала на моей кровати бледная, растерянная. Из носа без остановки текла кровь. Я неустанно вытирала ее лицо ватой, смоченной в холодной воде, она же прикладывала бинт к носу. Слезы тихо текли по ее бледному лицу, размывая раны и превращаясь в кровавые...
Подруга изъявила желание встать и пойти к себе. Алена жила этажом ниже, и в свете последних событий, я никак не могла ее отпустить.
Облик того парня, ударившего Алену, я запамятовала. Их было двое. Один придерживал лифт. А лицо второго закрывал широкий шарф. По моим наблюдениям оба были не из числа наших студентов.
«Их, вероятно, наняли свои же местные», - вертелось в голове.
Тем временем, придерживая на носу бинт, Алена норовила поведать о том, как вчера у африканцев ей довелось послушать неизвестные доселе записи B. B. King.
Глаза, наполненные слезами, заблестели от охвативших ее эмоций. Она выглядела чрезвычайно перевозбужденной.
- Алена, солнышко, полежи тихо, - просила я. - боюсь за тебя, они не верят, что ты заглядываешь к ним исключительно из-за музыки, понимаешь? И, вообще, не надо нынче об этом! – тщетно пыталась ее утихомирить.
- У них столько всякой музыки джазовой, блюзовой, чистейший звук аппаратуры! Я не смогу теперича слушать музыку по кассетнику «Весна», понимаешь? Я испытываю величающую радость, когда в наушниках льются волшебные звуки! Даже ты не улавливаешь! - разревелась она.
- Как же мне не понять? Я тупо беспокоюсь за тебя, Алена, очнись! – восклицала я.
- А зачем же я тогда хожу к ним? – рыдала Алена.
- Ты девчонка приметная, нравишься парням. Ты же многим отказываешь в отношениях? А тут зачастила к неграм. Таковые только и подозревают дурное. Думают, что ты прикидываешься скромной. Парни - народ странный. Они в этом возрасте даже короткую юбку воспринимают, как заигрывание.
Остановись, подумай... В этом мире столько неадекватных людей! Человек не так свободен, как думаем мы с тобой... И, в первую очередь, мы не свободны от дураков, глупцов и инакомыслящих! – пыталась отрезвить я Алену.
- Знаешь, вначале, когда я только приходила к ним, они принимались ухаживать за мной. Даже ревновали друг к другу. После, осознавая истинную причину моего визита, потеряли ко мне интерес, как к девушке.
Вручают наушники, кучу кассет, а сами сидят и болтают о чем-то на своем языке. Иногда предлагают чай. Вот и все наше общение, - вытирая слезы, горестно выговорила Алена.
- Солнышко, я тебе доверяю, однако боюсь, что в своем порыве ты шибко одинока. Москва - огромный город. Мы в этом мегаполисе - исключение. Белые вороны. И потому надо быть осторожным, чтобы не попасть «под конвейер».
Случайно я приметила, что Алена меня не слушает. Подбежала к ней. А она потеряла сознание. Как раз подъехала скорая помощь. Врачи установили диагноз: сотрясение мозга, точечное кровоизлияние и отек.
Алену забрали в пятидесятую городскую. Я поехала с ней.
IV
Через десять дней ее выписали. Она много пропустила лекций и потому, находясь еще на освободительной справке, наверстывая пропущенные лекции. Иногда захаживала ко мне посидеть. И я нередко наведывалась к ней. В первое время покупала ей продукты. За тот период, что Алена находилась на "справке", несколько раз ее посещали африканские друзья и с корзинами фруктов. О случившемся никто не упоминал вслух.
Прошел месяц. Подруга оправившись, вернулась в прежнюю форму.
Девушка вновь зачастила к африканским студентам. Я нашла невозможным остановить ее. Она была одержима своей страстью, как Че Гевара революционной идеей.
Однажды побледневшая Алена примчалась ко мне с письмом. Она дрожащими руками протянула лист бумаги. Я быстро пробежалась по агрессивному и грязному тексту. Письмо заканчивалось следующими словами: «…Если не прекратишь свой Африканский разврат в центре общаги, считай, мы тебя достали…»
Я обессилено опустилась на стул. Сердце охватила тревога. Почувствовала привкус отчаяния и пустоты.
- Ты осознаешь, Алена, насколько уязвима? – обратилась я ней сдавленным голосом.
- Почему из-за кучки балбесов я вынуждена прекратить слушать любимую музыку со своими друзьями? Они хорошие
