Уния

            Лето от сотворения мира 6945, Рождество святой Богородицы

            Выехали засветло. Князь сам проводил до дальней заставы. Облобызался с митрополитом, велел нам построиться. Посмотрел сурово, только и сказал: «Буду ждать!». Сел на коня и поехал обратно.
            Всего нас пятьдесят человек. Служки митрополита всея Руси Исидора, владыки суздальского Аврамия, который с нами едет, все чернецы, из мирских – только я и говорливый Афанасий, сын шорника. Юнец, борода почти не растёт, но в науках сообразителен, за что князем и любим. «Я там всё подсматривать буду, запоминать буду, - хвастается Афанасий. – И по оружейной части, и по любой другой. Память у меня цепкая».
              Митрополит со мной не разговаривает. До последнего он противился, чтобы я поехал. Спасибо князю, тот настоял. «Толмач нужен для свиты толковый, - сказал князь. – Не ты же будешь челяди переводить. Твои-то чернецы, кроме «Иже еси на небеси» двух слов связать не могут. Не посрамиться бы, первый раз на такое важное дело зовут.  Он поедет, на то моя воля».
            Князь митрополита Исидора не любит, и не верит ему. Грек он, чужое ему всё у нас, противное. Ему бы в Киеве сидеть, только литовцы больно круто в Киеве заправляют. Чуть слово поперек, сразу кишки наружу. Да и мошна русская в Москве давно,  и сила, стало быть.
            Исидор грек, прислан к нам на митрополичью кафедру патриархом из Царьграда. Князь хотел Иону рязанского митрополитом сделать, но того в Царьграде не приняли, в кафедре отказали, к императору не допустили, патриарх его палкой побил как последнего дурака. Иона-то проворовался по дороге, хоть и говорит, что поганые ограбили. Князь озлобился, но стерпел.  Потому меня к Исидору  приставил, как свои уши в дальней дороге.
            Я и сам отчасти грек. Матушка моя родом из  Понтийской Гераклеи, девочкой совсем попала в гарем царевича Мустафы. Мустафа тот, при отце нынешнего князя, Василии Дмитриевиче, так в степи оголодал, что Рязань взял, зимовал в ней. По весне нехристям задали жару, царевич бежал, и обоз бросил, и жен. Отцу моему, который передовым отрядом командовал, очень худенькая гречанка приглянулась. Отец тогда уже был пожилой человек, сорока двух лет, вдовый. Как узнал он, что гречанка православная, тут же к себе забрал, вскоре и женился на ней. Греческому и татарскому меня мать учила, латынь сам изучал, по книгам в библиотеке Софьи Витовтовны, потому латынь у меня самоучная, бестолковая. Литовскому вдовствующая княгиня меня научила, благоволила она ко мне, велела князю  послать меня в Новгород на подворье, фряжские наречия постигать, с купцами иноземными общаться. Так я и выучил семь языков, служу у князя Василия Васильевича толмачом.