тому времени принадлежали.
Я начала с фильмов, потому что это было легче всего, и вместе с дедушкой, необыкновенно счастливым, что он может пересмотреть любимые картины не в одиночестве, мы посмотрели в последующие недели, наверно, больше сотни фильмов. Черно-белых, цветных, с четкой и смазанной картинкой, с дубляжом и без. Названия смешались у меня в голове в один липкий ком каши, не говоря уже об именах актеров и актрис, именах их персонажей, именах режиссеров и композиторов. Когда я сказала об этом дедушке, он посмеялся и сказал, что ни один человек не может в один присест впитать в себя такой толстый пласт культуры, тем более такой плотно сформировавшийся, как кинематограф. Только потом, постепенно, из этой мешанины стали выделяться мои любимые картины, которые по- настоящему меня впечатлили, с которыми я волшебным образом чувствовала себя уютно или, наоборот, приятно взволнованной, те, которые дарили вдохновение или заставляли надолго задуматься.
Разделить свои ошеломляющие открытия я ни с кем не могла. Родителям всегда было некогда, сестра один раз рассмеялась и сказала, что дед такой старый, что уже толком ничего не помнит и давно все перепутал так, что непонятно, что было и чего не было. Больше я с ними на эту тему говорить не пыталась. С друзьями - тем более. Внезапно я осознала, что теперь нас разделяет целая пропасть, и уже не могла общаться с ними, как раньше. Внезапно я осознала, что все наши разговоры, раньше казавшиеся очень интересными, на самом деле - бессмысленное перечисление известных фирм и марок, а еще - сплетни, жалобы и мечты, настолько плоские и банальные, что их даже нельзя назвать мечтами. Просто высказывание желаний в бесконечном потоке бесполезной информации, килотоннами которой каждый день забивают нам голову, и мы выплескиваем ее в этих ничего не значащих разговорах, даже не стараясь хоть как- то ее «переварить».
Осенью настала очередь книг. Я выбирала толстые тома и тонкие книжки, в потертых обложках, с пожелтевшими страницами, садилась с ними в кресло возле окна, под старый желтый абажур, и читала всю ночь напролет, пока не начинало светать, и заново открывала для себя тот, другой мир. Передо мной проходили времена и люди, которые рассказывали свои истории, заставляя плакать и смеяться, ужасаться и восхищаться, а потом внезапно уходили вместе с последней страницей, оставив меня в смятении смотреть им вслед. Лишь на какой-то краткий миг они выходили из тьмы под яркие лучи софитов, а потом снова исчезали в той же тьме давно ушедших дней.
Самым захватывающим было то, что реальность, описанная в книгах, какой бы невероятной она мне не казалась, мгновенно оживала, стоило лишь прочитать несколько страниц, и становилась более реальной, чем моя собственная, и в этом не было ничего удивительного.
В моей реальности я училась в выпускном классе, где нас загружали кибертехнологиями и геноинженерией до такой степени, что плавились мозги. В моей реальности люди ходили огромными толпами, где каждый, заткнув уши наушниками и уставившись в наладонник, жил в своем собственном мирке, любое посягательство на который воспринималось как личное оскорбление. В моей реальности каждый человек был предоставлен самому себе и компьютерам, даже дети, и семья не означала того, что все проблемы будут решаться сообща. В моей реальности чувства заменяли технологии, а искусство - бесконечные вечерние сериалы с одинаковым сюжетом и неестественными актерами. Моя реальность была жестока. Кто принимал условия игры, тот выживал. Кто не мог справиться с этим тотальным одиночеством, погибал в клинике для сумасшедших, и в основном это было, конечно, старшее поколение.
Почему так случилось? Кто был в этом виноват?
Виноватым не был никто, виноваты были все, потому что в один прекрасный день позволили технике решать человеческие проблемы. Но зато у нас давно были решены проблемы безработицы, болезней, перенаселенности и плохой экологии.
В книжной реальности, расцвеченной всевозможными цветами и оттенками, чувства били фонтаном. Люди совершали сумасшедшие поступки ради одного взгляда или цветка любимого человека, метались в поисках правильного выбора, помогали друг другу из любви к человечеству, отправлялись в далекие неизведанные земли ради любви к науке. Всеми людьми из книжной реальности, всеми их поступками руководила любовь или ненависть в самых разных проявлениях, и это было так не похоже на нашу жизнь, что у меня захватывало дух. Потом стало грустно, потому что я знала, что теперь уже никто не способен на такие поступки, и я в том числе.
А еще я по-прежнему слушала дедушкины истории, перекликающиеся с историями в книгах. Дедушка рассказывал о том, как он и его друзья любили жизнь и старались наслаждаться каждой минутой, потому что не знали, что их ждет завтра. «Мы были молоды и свободны, и впереди у нас лежала неизвестность, и это кружило нам голову,- говорил дедушка.- Мы никогда не упускали возможности развлечься, и то время, трудное для страны, было самым счастливым для нас. Это было время хлопушек, фейерверков, фонтанов газировки, конфетти и кассет с любимой музыкой». Сотни безумных идей, смех и лето. Старый дедушкин дом ожил. Его наполнили десятки людей из историй, которые сидели на подоконниках, болтая ногами, пили вино и газировку и смеялись. В своем воображении я видела их всех, и самой главной среди них была Эвелин Хейзер, с неизменными длинными серьгами и глазами, искрящимися весельем. Мне отчаянно хотелось быть похожей на нее, жить в то время, чтобы ради меня совершали сумасшедшие поступки, и совершать их самой. Хотелось жизни такой же брызжущей, как пена из открытой бутылки шампанского.
Однажды вечером, когда было время октябрьских звездопадов, мы с дедушкой сидели в его дворике и наблюдали, как темное небо расчертили миллионы сверкающих искр. А когда по небу пролетела одна, особенно яркая звезда, которая оставила за собой тонкий, но отчетливый, пылающий золотом росчерк, дедушка проводил ее глазами и, помолчав, сказал, что именно такой была жизнь Эвелин и большинства его друзей - сверкающей, слепящей своим блеском и такой же неизмеримо короткой… Ими можно восхищаться, но не стоит стремиться им подражать, особенно Эвелин. Она была героем своего поколения, и иначе жить не могла, и не стоит забывать о том, как трагично оборвалась ее жизнь.
Мое безоглядное восхищение после этих слов начало медленно угасать. Действительно, глупо было стремиться к тому, чтобы прожить жизнь так же, как и она – женщина - символ совершенно другой эпохи, ушедший в прошлое черно- белый призрак, грустно качающий головой в далекой дымке давно минувших лет, которая предпочла растратить свои дни и года, свою красоту и свои таланты на нечто эфемерное и блестящее, как пыльца ночных бабочек - фей, которая с детства боролась за жизнь, но сдалась так быстро, позволив себе уйти так рано. Нет, решила я, свою жизнь я хочу прожить сама, как хочется мне, и постараюсь, чтобы потом и я смогла рассказать о чем- нибудь своим внукам.
В Новый год я сбежала из дома, где родители устроили вечеринку. Меня раздражала толпа людей, бродивших по квартире и с умным видом говорящих ни о чем, под звуки новогоднего шоу, где люди, казалось, тоже болтали о первом, что пришло им в голову. Мне хотелось прийти туда, где можно вместе посидеть за столом и поговорить, мне хотелось внимания. За несколько месяцев я успела отвыкнуть от общения, где каждый говорит о себе и никогда- о других, если только это не сплетни.
В дедушкином доме было темно. Дедушка сидел на кухне и читал один из своих старых журналов при свете нескольких свечей, потому что его дом давно отключили от всех коммуникаций, а генератор, стоявший в подвале, давно не заправляли. Я села за стол рядом с ним и спросила:
- Скажи, неужели то, что мы знаем, не знает больше никто?
- Я не знаю,- дедушка впервые показался мне по-настоящему старым и очень уставшим. Может быть, это была игра света от дрожащих огоньков свечей, а может быть, и нет.- Даже если и нет, тебе придется искать очень долго, чтобы найти тех, кто будет тебя слушать, кто запомнит и передаст эти знания дальше. Ведь это самое главное. Смысл нашей жизни в том, чтобы передавать опыт от старшего поколения к младшему, и так было всегда. Я прожил очень долгую жизнь, но сделал это только сейчас, перед тем, как уйти. Удача мне улыбалась всю жизнь, улыбается и сейчас. И я благодарен ей. Все мои старшие дети погибли, все женщины, которых я любил, тоже, я думал, что умру, так не передав никому свои знания, но появилась ты, и теперь я счастлив. Теперь мне не страшно умирать. Самое главное- чтобы помнили.
- Дедушка, зачем ты так говоришь? Помнишь, врачи сказали, что ты будешь жить еще очень долго, что со здоровьем у тебя все в порядке?
- Дело не в здоровье,- дедушка улыбнулся и потрепал меня по голове.- Когда ты доживешь до моих лет, то поймешь, что нести груз стольких лет - это очень тяжело. И наступает день, когда это становится слишком тяжело, и с этим ничего не поделаешь.
А потом дедушка снова стал рассказывать, на этот раз - про Новый год и про то, что когда- то это был самый любимый праздник у миллионов людей, про то, как его ждали и заранее к нему готовились, про то, каким особенным он был. Про то, что теперь утрачено все его неповторимое волшебство, все его очарование, весь его смысл.
Про то, что как бы тяжело ни жилось, его мать весь год откладывала деньги, чтобы на Новый год купить ему подарки и приготовить что-нибудь вкусное. Про то, как он сам любил наряжать ёлку, сначала с родителями, а потом со своими детьми. Про ожидание чуда волшебной новогодней ночью, когда взрослые становились детьми, а дети верили, что чудо непременно произойдет.
Тот Новый год мы с дедушкой встречали вместе. Я принесла из дома портативный электрогенератор, и его хватило на то, чтобы мы смотрели старые фильмы при свете старинных гирлянд разноцветных фонариков, за которыми я лазила на чердак. Дом совершенно преобразился, как будто, как и дедушка, вспомнил юность. Все фильмы рассказывали свои истории про Новый год, и я впервые почувствовала, что это особенный праздник. В воздухе витало что-то удивительное и чудесное, а фотографии на стенах, казалось, ожили. Не хватало наряженной зеленой ёлки, но я пообещала себе, что на следующий Новый год я обязательно раздобуду и ее.
В середине весны я пришла к дедушке после долгого перерыва, в течение которого я усиленно готовилась к выпускным экзаменам. Дом казался заброшенным. Я нашла дедушку в его кабинете. Он снова выглядел уставшим и внезапно постаревшим, но обрадовался моему приходу так же, как и раньше. Нашарив узловатую палку, выструганную из светлого дерева, которую я у него раньше не видела, он, тяжело на нее опираясь, отправился на кухню - сделать мне чай. Я заглянула в бумаги, лежавшие ворохом на письменном столе, и поняла, что он пытался написать письмо в редакцию одной из газет. Здесь лежало не меньше десятка черновиков, исписанных мелким дедушкиным почерком. Буквы были неровными, словно у дедушки дрожала рука.
Оказалось, что дедушка решил опубликовать письмо, в котором он хотел открыть людям глаза на то, что творится в мире. На то, что
