Триста! Тридцать! Три!!

Швед, который слышал, к этому моменту, уже чуть-лучше своего наводчика, сразу  определил, что команды отдает не комбат, а Дуб, старшина батареи.
  Он бросил взгляд левее, правее — и увидел комбата, лежавшего на земле поодаль с окровавленной головой. Возле него хлопотали два бойца.
  Швед тронул за плечо Ярса, глазами показал ему на раненного комбата...
   Ярс скосил взгляд в указанном направлении — и через мгновение кивком головы дал понять Шведу, что видит Батю...
  Но повел он своего товарища не к раненному командиру батареи, а к орудиям и к развороченным попаданием танкового снаряда ящикам с БК. Эти ящики сейчас забрасывали землей, а уцелевшие снаряды оттаскивали подальше, пренебрегая тем, что вынутые из огня болванки были нагреты так, что о них можно было обжечься.
  Ярс, не долго думая, присоединился к общему труду...
  Когда все было закончено, он, распрямившись после того, как положил на землю очередной снаряд, спросил находящегося рядом с ним бойца с позывным «Шмель»: «Батя сильно ранен?».
  Слух уже начинал возвращаться — и Ярс уже более-менее отчетливо услышал ответ: «Батю в медчасть надо... Голову разбило и, кажется, осколочное там у него...».
  Он помолчал и спросил: «Орудия целы?».
  Шмель ответил: «»Двадцать восьмое» цело. Нашему механизм наводки расхерачило... Теперь разве-что в пределах визуальной наводки стрелять, да еще если она фиксированная будет...».
  За Ярса ему ответил Швед: «Ясно. Значит, осталось из батареи два полностью годных «ствола» - наше и «двадцать восьмая». Фигово...».
  В это время к ним подошел старшина, сказал: «Что за сходняк? Приказа прекращать «работу» не было, все — по своим орудиям. Проверьте налпчие раненных и контуженных, возместите убыль из расчетов поврежденных орудий. За раненными сейчас придет «Урал». И — продолжать, продолжать!».
  Ярс и Швед вернулись к своему орудию.
  Вскоре пришел «Урал» - и они отправили в санчасть контуженного Кремля и Гольца, которому осколком повредило руку.
  Их место заняли Барсук и боец с позывным «Титан» из расчета поврежденного «двадцать седьмого» орудия.
  И снова Ярс командовал «Триста! Тридцать! Три!!» - еще громче, еще злее. И две гаубицы беглым огнем били по вражеским позициям.  Теперь к ним присоединилась и батарея «Рапир», вторя их залпам слитным частым грохотом своих четырех орудий...
  ...Вновь закончился боекомплект, подвезли еще — перерыв в стрельбе был краткий, а Ярсу показалось, что его не было вовсе.
  Было только тяжелое дыхание и вскряки Барсука, мат Шведа и Титана, тяжкий лязг закрываемого затвора...
  И раздававшееся со всех сторон: «Триста! «Тридцать! Три!!» - оно доносилось и со стороны «двадцать восьмого» орудия и от позиций «мушкетеров».
  И тяжелое упругое «Бум!!», тут же повторяемое «соседями» и грохот «Рапир» за спиной...
  Спустя несколько часов, когда солнце почти уже закатилось за горизонт, донесся охрипший ор старшины: «Все, отбой!! Уступаем ристалище ракетчикам!! Сейчас подкатят МТ-ЛБ, цепляем орудия — и по коням!! Отбой!!».
  И Ярс тоже устало выдохнул своим таким же охрипшим голосом: «Отбой, робя!!».
  ...Подъехали, деловито рыча, два МТ-ЛБ, подались задками к орудиям — и вскоре расчеты зацепили за крюки прицепных устройств сведенные и скрепленные «лапы» гаубиц, разместились на броне — и машины с орудиями на прицепах тронулись...
  Отъехали от передовой, встретили спешащие на смену им «Грады» с потушенными фарами — какие-то, по-особенному, обыденно, угрожающие...
  Кто-то затянул на броне впереди идущего МТ-ЛБ: «Если завтра война, Если враг нападет, Если темная сила нагрянет...», песню прошедшей Великой Отечественной войны подхватил и его расчет...
  С сознанием честно исполненного приказа они возвращались в расположение части.
  Позади них, где-то, уже, казалось, далеко, «Грады», залпами по шесть ракет, накрывали тылы врага и горел чадным пламенем обстрелянный ими передний край...
  На сегодня для них «работа» закончилась...