Этот день был самым счастливым за всю десятилетнюю Сашкину жизнь.
Рано утром его разбудили родители.
- Вставай, вставай, родной! – тормошили они его. – С днём рождения! – И загадочно улыбались. – Вставай! За подарком поедете с отцом!
И они поехали. Сначала на троллейбусе до железнодорожного вокзала, а затем четыре остановки на электричке, до станции Сосновка.
В маленьком поселке быстро нашли нужный дом, постучались громко в калитку. Но до появления хозяев из собачьей будки у крыльца появилась овчарка и замерла, внимательно и молчаливо глядя на них.
Затем на крыльце появился старик-хозяин и, слегка подволакивая правую ногу, поспешил к ним. Рядом шла собака, заглядывая ему в лицо.
- Здравствуйте.
- Здрасьте, здрасьте. Вы по поводу собаки? – Руки хозяина как-то суетливо и бестолково шарили по калитке, ища щеколду. А глаза виновато и вопрошающе смотрели на Сашкиного отца, будто ждали в ответ: «Нет, мы не по этому поводу»
Но батя Сашки не глядел на старика. Он широко улыбался и с интересом разглядывал молчаливо сидящую овчарку.
- Мы, вот, за ней. Я вам звонил.
- Заходите. Дарка, сидеть! Свои! – Старик, наконец-то, распахнул калитку. – Идёмте в дом, там поговорим.
Дом показался Сашке маленьким, грязноватым, холодным, хотя погода на дворе стояла июльская, жаркая. Он присел на стул у окошка, чтобы не мешать разговору взрослых. А хозяин уже доставал из серванта без стекол коробку из-под обуви, положил её на стол перед отцом, попутно объясняя:
- Это её родословная… Это грамоты с выставок… Это жетоны, медали… Это прививочная карта…
Сашку поразило: ладони у старика ходили ходуном. Не пальцы тряслись, а сами ладони! И жетоны, и медали из них падали и падали обратно в коробку.
- Пьяница какой-то, - брезгливо подумал Сашка. – Или больной…
Сидеть в доме становилось ещё неприятней. Он вышел на крыльцо.
Овчарка лежала у будки, положив морду на лапы. К Сашке даже не повернулась.
- Собака! – позвал он её. – Иди ко мне! Собака хорошая.
Та не шевельнулась. Лишь пряла ушами, отгоняя назойливых мух. И лишь когда из дома вышли взрослые, она встрепенулась, села и уже не отрывала глаз от хозяина.
А старик провожал гостей до калитки, жестикулировал и что-то негромко говорил Сашкиному отцу. Тот машинально кивал головой, прижимал к себе коробку с документами и всё оглядывался на понуро бредущую позади овчарку. У калитки остановились, а старик всё продолжал и продолжал говорить, будто его прорвало.
- …Она морковку, Дарка моя, любит… Мы с женой всегда её морковкой баловали. И капусту тоже… А кашу – лучше овсянку, с рубцом…
- Я знаю, чем их кормить, - прервал его отец. – Держал раньше собаку.
- Ага, ага, - будто и не слышал его хозяин. - А вот здесь, вот, очень любит, когда чешешь. Аж замирает! – Он положил ладонь на собачью морду, почесал между ушей. – Она ласковая, всё понимает…
- Вы намордник свой обещали, - напомнил отец. – И ошейник… А я вам свой оставлю.
- Да зачем он мне? – старик так и не убрал ладонь с собачьей морды. И Дарка морду не убирала. – Сейчас я… Принесу… Сидеть, Дарка.
- Вот, сынок, - отец присел на корточки перед Даркой. – Это тебе подарок от нас с мамой. Ей сейчас год и десять месяцев. Она уже почти взрослая и обученная.
Сашка присел рядом. Ему почему-то до сих пор не верилось, что они приехали сюда ради собаки. Думал: какие-то дела у папы, а потом уж за подарком… Хотя, в душе что-то шевелилось… так… неопределенное… несбыточное… А оказалось – свершилось! Вот он, пушистый и красивый друг-подарок! Только грустный какой-то «подарок», невесёлый, хмурый…
Он с опаской погладил Дарку.
- Пап, а ты не обманываешь?
- Нет, сынок, не обманываю, - тот почему-то тяжело вздохнул. – Я сам давно хотел собаку. И мама сейчас согласилась.
Подошел хозяин, неся собачью амуницию. Молча надел на поднявшуюся Дарку ошейник и намордник, подал поводок отцу.
- Всё, идите. – Он даже слегка подтолкнул коленом овчарку. – Только построже пока с ней… пока не привыкнет…
Отец потянул поводок. Собака не двинулась. Стояла и не сводила изумленных глаз с хозяина. А затем изумление сменилось страхом и тоской. Она опустила морду.
- Идите, идите! – с отчаяньем поторопил их хозяин, но почему-то обернулся, присел рядом с Даркой и обнял за шею.
- Иди, Дарьюшка, иди… Прости ты меня, паскудника, - плачуще вдруг вырвалось у него. – Иди, доченька! – И он уткнулся в неё сморщенным жалким лицом. Костлявые плечи его в клетчатой выцветшей рубашке затряслись.
Сашка отвернулся. Ему стало так неловко от вида плачущего старика, что лицо у него пошло пятнами и у самого чуть не навернулись слёзы.
- Пойдём, пойдём, сынка, - ладонь отца легла на плечо. – Пойдём. Дарка! Рядом!
И они побрели по тропинке. Рядом плелась собака. А сзади, у калитки беззвучно, опустив голову, рыдал старик. Будто мёртвую оплакивал.
- Пап, а чего он плакал? Взрослый же дядька, а при посторонних… - спросил Сашка в электричке.
Отец долго молчал.
- Жена у него в больнице. Болеет очень сильно, лекарства нужны. А денег у них нет. Сам же видел, как живут, - он почему-то неприязненно посмотрел на сына, будто тот был виноват в этом. – Вот, он и решил продать собаку. Может, вылечит жену… - И, видя, как Сашка непонимающе смотрит на него, добавил: - Дурачок ты, Сашка. Он же её, как дочку любит. Нельзя так… Будто предаёшь кого-то. А если б я тебя кому-нибудь продал? – И он отвернулся к окну.
Собака понемногу привыкала к новым хозяевам, становилась общительной. Вечерами они – Сашка, отец и Дарка – делали пробежки в близлежащих посадках, играли, тренировались.
Но днём, когда родители были на работе, а Сашка приходил из школы, собака почти не реагировала на него: лежала на подстилке и смотрела куда-то в сторону. Сашка пробовал проследить её взгляд: Дарка смотрела в окно и будто ничего не видела и не слышала вокруг.
Он нарезАл ей сосиску, подносил к самому носу. Та нехотя жевала кусочек, остальное так и лежало россыпью вокруг неё. Он собирал остатки, выбрасывал на дно мусорного ведра, чтоб не видели родители. Затем садился рядом и начинал разговаривать с ней, рассказывая о школьной жизни. И гладил, гладил её. Та изредка косилась на Сашку, а, вот, неделю назад даже лизнула в ладошку! Сашка замер. Душа сжалась от счастья! А собака, будто почувствовав его состояние, продолжала лизать. Потом тяжело вздохнула и вновь завалилась мордой на лапы.
Вечером Сашка взахлёб всё рассказал родителям, и они дружно радовались и хвалили Дарку.
А Дарка умерла через два месяца, как появилась у них. Наскочила в посадках на разбитую бутылку. Ветеринар плохо обработал рану, и заражение крови скрутило её за два дня. Ничего не ела, только пила и лежала на подстилке с перевязанной окровавленными бинтами лапой. Отец взял на это время отгулы и безвылазно сидел рядом с ней. Он же её и хоронил. И шептал, засыпая могилу: «Слава Богу, что Сашка в школе, слава Богу…»
А Сашка, придя из школы и увидев пустую подстилку, чуть не зашелся в падучей, захлёбываясь от слёз. Родители кое-как его успокоили, отпоили водой, мёдом.
- Не плач, сынок, не плач. Ей ещё хуже от этого, - утешал его отец. – Не плач. Мы потом вместе к ней на могилку сходим, попрощаемся. Иди, умойся...
Сашка долго плескал на себя холодной водой, но слёзы катились и катились. Он посмотрелся в зеркало. И увидел сморщенное зарёванное лицо десятилетнего старичка, продающего свою дочку. И снова завыл от горя.
А из зеркала ему вторил старик-ребёнок.
|
