маленького роста, даже ниже ее первого супруга. Дине вообще “везло” на крошечных партнеров – самый высокий среди них едва достигал ее подбородка. Рост женщины, похоже, являлся для них самым сильным сексуальным раздражителем, увы, единственным. “В постели рост не важен” – говаривал очередной ее воздыхатель, подносимый ею на руках к ложе любви. Беда заключалась в другом. В новом ее избраннике мало было все: и руки, и ноги, и... Это нивелировало исполнение им супружеских обязанностей, довелось ему найти иной способ, не вполне, правда, традиционный.
Ревность его проявилась со временем, обретя невероятные размеры и изуверские проявления. Она не могла понять причины, ведь на нее мало того, что никто не зарился, не смотрел даже. Так нет же! Приходилось давать поминутный отчет – где была, что делала. Она постоянно замечала следящего за ней супруга. Дошла до маразма, заходя в общественный туалет, проверяла нет ли его там. Ревновал даже к коту, любимое животное пришлось отдать соседке. Когда же благоверный поднял скандал в метро, подключив к нему весь вагон, не выдержала. Развод супруг не давал, в суд не являлся. Лишь пообещав, что доставит его туда на своих руках, Дина получила, наконец, развод.
С тех пор ее никто не беспокоил, что досаждало лишь отчасти, больше тешило…
Уйти, чтобы остаться
…Подошла очередь Лины – немногословной женщины с печальными глазами. Ей не очень хотелось откровенничать, но чего не сделаешь за компанию, да под действием выпитого…
– Мне трудно оценивать жизнь с мужчинами, поскольку знала и любила одного – своего мужа, с которым прожила более четверти века. Я – однолюб. Других мужчин не знала, и знать не желаю. Любить единственного, данного судьбой, быть верным ему – позитив это, негатив? Лина умолкла, колеблясь, стоит ли продолжать? Наконец, голос ее тихо зашелестел.
…Вышла замуж она сразу после школы за одноклассника. Любовь познавали вместе. До сих пор считает, что любовь – это дар, обоюдная же любовь – величайший, но и редчайший, увы, подарок судьбы. Ей в этом повезло.
Вначале это была неистовая страсть, бывало, что и в обеденный перерыв срывались с работы…
Один за другим родились сын и дочь, чего еще желать? Она купалась в счастье долго, непозволительно долго. У нее даже мысли не возникало изменить Володе.
Шло время. Увы, все хорошее когда-нибудь кончается!
Кризис среднего возраста любимый ознаменовал изменой. Влюбился, правильней сказать, – заболел. Это и не назовешь иначе!
Какими виноватыми глазами он смотрел на нее, на детей! Но ничего не мог с собой поделать. Мир для Лины потускнел, потерял краски. Муж ждал скандалов, срывов, так ему было бы легче, но добился лишь признания, что она не знает, как ей жить без него дальше, не уверена сумеет ли, но он волен распоряжаться собой.
Володя разрывался между семьей и новой любовью.
Покинутой женщине трудно противопоставить что-либо юности и привлекательности разлучницы. Тем не менее, включилась в неравную схватку, занялась собой, привела в порядок лицо, тело, душу и… ждала, просто ждала. Ей бы разлюбить изменщика или хотя бы притвориться. Не смогла, не умела притворяться, любила еще сильнее и… ревновала, изошлась ревностью…
По выходным Володя приходил к детям, они его безумно любили, казалось, больше, чем мать, с нетерпением ожидали. Как и мать, они ни разу не упрекнули, что для него стало вовсе невыносимым. Лина уходила, не мешала общению отца с детьми, терзаясь ревностью, а еще более любовью…
…Прошло полгода.
Дождалась!!!
Володя не выдержал, вернулся в семью. Явился, как побитая собачонка. Ее же будто заклинило, простила, но близость отвергала, полагая, что навсегда.
Продержалась лишь год. Но не забыла, хотя ни она, ни дети ни разу не напомнили ему. Жизнь потекла своим чередом…
Шло время. Отметили серебряную свадьбу, дети один за другим покинули родное гнездо, появились внуки. Новый виток счастья, что еще надо?
Увы. В последнее время Лина стала ловить на себе тревожные взгляды мужа. Тотчас отводил глаза, но успевала поймать – нет, это не было чувство вины, он словно прощался с ней. Допытывалась:
– Тебя что-то тревожит, болит, ты не скрываешь от меня?
– Нет! Мне нечего скрывать.
И не врал. Это было предчувствие беды, предвидение…
…Пятидесятилетие Володи отмечали в ресторане. Много гостей, дети, внуки. Подали фирменное блюдо – горшочки с картошкой, мясом и грибами. На следующий день муж почувствовал себя скверно. Впрочем, не он один, притравились многие, но все отделались легким испугом. По-настоящему зацепило лишь его одного. К вечеру вызвали скорую, забрали в больницу с диагнозом панкреатит.
Болезнь стремительно прогрессировала. Поджелудочная отказала – некроз.
…Через неделю мужа не стало. Уходил он в сознании. Любящие глаза его молили о прощении. Похороны лучше не вспоминать…
С уходом мужа жизнь для нее потеряла всякий смысл. Солнце померкло, погрузилась в сумерки. Дети пытались отвлечь ее, хотя и самим было нелегко…
Девять дней отмечали у дочки. Она возвращалась домой. Поднялась на лифте на свой этаж и… едва не рухнула без чувств – на коврике перед входной дверью сидел большой кот. Поразило ее не то, что кот не собирался уступать дорогу, и что был рыжим, как Володя в молодости, пока седина не посеребрила волосы, а то, как смотрел на нее. Это были Володины глаза, насмешливые, из-под бровей. Отперла двери, переступила порог, шатаясь, удерживаясь за косяк. Кот, не колеблясь, зашел вслед за ней, проследовал на кухню и сел на любимое кресло мужа. Во всем его облике, в движении, в повадках проглядывал Володя, разве что не говорил. Когда легла спать, кот примостился подле нее именно с той стороны, где обычно спал Володя...
Назвала кота Рыжиком, он легко прижился, спал с ней, будил по утрам, как это делал муж, и она не очень бы удивилась, обнаружив на тумбочке у кровати чашку с дымящим кофе, что случалось каждое утро при жизни Володи. Как-то она проснулась от… ласк мужа. Легкие прикосновения – так делал только он. Боялась спугнуть блаженство. Открыла глаза, это был Рыжик. Прорвалась рыданиями, Рыжик смотрел на нее добрыми Володиными глазами. В них были: и сочувствие, и понимание, и любовь.
Реинкарнация? Она с недоверием относилась к идее переселения душ, теперь поколебалась в своей уверенности…
Лина притихла, голова ее поникла. Стало ясно – из нее больше не вытянешь ни слова…
Любовь – это яд
– А я всю жизнь обходилась без мужчин, – разорвала затянувшуюся паузу Надя, – обойдусь и в дальнейшем, и двумя руками голосую за то, что несут они сплошные неприятности и страдания, короче, негатив и сплошные минусы.
Надя – странный до нелепости участник их женских посиделок и походов выходного дня. Неизвестно, откуда взялась, не гнали, держали из жалости. Невысокая, мужеподобная, абсолютно седая. Моложе большинства присутствующих, она казалась самой пожилой. Ее лицо не знало косметики, волосы – краски. Уродлива? Отнюдь, просто блеклая, пройдешь мимо – не заметишь. Мужской взгляд если и останавливался на ней, едва ли выражал нечто большее, чем скуку.
В прошлом – активная комсомолка, жесткая, бескомпромиссная, ей неведомы полутона. Увы, комсомол остался в прошлом…
В последнее время нашла альтернативу – ударилась в религию, соблюдая посты, отмечая все православные праздники, и не дай бог кому посмеяться над этим! До пенсии ей еще далеко, но нигде не работала. Денег у нее, соответственно, никогда не было, при этом имела байдарку, ходила в водные походы, зимой ездила в горы кататься на горных лыжах. За счет чего жила – неясно, скорее всего, сдавала квартиру, сама же вела себя как приживалка, жила то у одной подруги, то у другой, пока не прогоняли. Имелся у нее еще один пунктик – никогда не упускала случая выпить. Надурняк, естественно. Пьянела стремительно. Сидит болтает, вдруг брык навзничь – готова! Хорошо, если это происходило в середине застолья, в противном же случае не преминуть какой-нибудь сердобольной волочить ее на себе…
– Я безразлична к мужчинам. Нет, я их ненавижу хотя бы за то, что они меня в упор не видят!
И ко всеобщему удивлению присутствующих призналась, что однажды стала объектом насилия.
Это было давно. Она возвращалась с комсомольского собрания. Шла через парк. Чувство праведного гнева распирало ее, – не на кого положиться, никто не исполняет поручений! Вдруг дорогу преградил невысокий тщедушный парнишка. От него разило перегаром и… чесноком. Он был настолько пьян, что лишь мычал. Попытался обнять, облапил, но к своему изумлению не обнаружил на девичьем теле положенных неровностей. Это его не остановило, дотащил до скамейки, бросил на жесткие перекладины. Она яростно молча отбивалась. Спас ее фонарь над скамейкой. Он неосторожно уронил свет на нее, что почему-то подействовало на насильника, как ушат холодной воды – тотчас отрезвел. А ведь сам был едва ли краше: рябой, крошечные близко посаженные глазки бессмысленно пучились, липкие пряди волос свисали с головы, лицо и шея были усеяны подростковыми угрями.
Сел на скамейку, спросил примирительно:
– Сигарет нет?
Отрицательно помотала головой. Тогда она еще не курила (не свои). Невлюбленная парочка долго сидела на лавочке, с недоумением разглядывая друг друга. Ей даже почудились искорки сочувствия в его глазах. Надо же? Пожалел! На себя бы глянул! Затем горе-насильник поднялся, смачно сплюнул, и, качаясь, поплелся прочь, бормоча:
– Ходют здесь всякие! Покою не дают!
Ей тогда еще было невдомек, что в тот вечер ей представился, возможно, единственный случай стать женщиной. В этом она, впрочем, не призналась, а с многозначительным видом соврала, что в дальнейшем нимало мужчин добивались ее благосклонности, но снискали лишь самые достойные…
– Ты почему-то молчишь, Инга, все выспрашиваешь, а ведь тебе и самой небось есть что порассказать, – прервала затянувшееся молчание Татьяна, пышногрудая расплывшаяся женщина неопределенного возраста, – у тебя было достаточно мужчин, больше, чем у многих из нас, возможно и всех вместе взятых. Какие они, по твоему?
– Что ты имеешь в виду?
– Дело в том, что мне в основном попадались какие-то не те, из чего я сделала вывод, что мужики в большинстве: импотенты и альфонсы, голь и пьянь. А я ведь не обижена Богом! Это на самом деле так или со мной что-то не то?
Инга почувствовала, что ее втягивают в нечто, куда не хотелось бы:
– Да, вниманием мужчин я не обижена. И было их предостаточно: и не импотенты, и не алкаши, и не голь. Какой рядом мужчина, зависит от женщины.
– Ты хочешь сказать, мол, по сеньке шапка? Ну, уж нет! Ты просто выгораживаешь мужиков, только благодарности не дождешься! Все они подонки! А кому из вас известно, что такое альфонс-импотент? Парадокс? А я прошла и через такое!
Но расскажу не об этом, а о своей нелепой любви, разрушившей и мою жизнь, и жизнь моей семьи.
Заговорила сбивчиво, торопясь, глотая слова вперемежку со слезами, выбрасывая наружу накопившуюся горечь и обиду…
Любовь зла.
Вначале у Татьяны с Сережей были обычные производственные отношения. Они вместе работали в СМУ, она – бухгалтером, Сережа – прорабом. Он был молод, слишком молод, чтобы затевать с ним что-либо. Она и не думала, хотя он ей нравился, но
