Трасса не была оживлённой. Иногда то с одной, то с другой стороны появятся две-три машины и, не останавливаясь, промчатся мимо по своим делам.
Держа в одной руке корзину, полную подберёзовиков-подосиновиков, а в другой – внушительный нож, Пётр переступил через поваленное бревно и вышел на обочину. Нет, он не собирался ловить попутку. Просто увлечённые «тихой охотой» Андрюха и Славик, чтобы не разминуться, договорились встретиться с ним здесь. Только б не заблудился Андрюха, а то ж в первый раз в этих местах! Вот Димыч – он бы и в лабиринте Минотавра дорогу нашёл. Когда ходили по грибы в Костино… Давно это было – ещё в прошлой жизни. И больше не будет. Никогда. Даже если Димыч и захочет возобновить дружбу, с предателями он, Пётр, не желает иметь ничего общего. Пусть и дальше заискивает перед общественным мнением и поливает грязью тех, на кого ему укажут сверху – но без него.
Пётр едва успел отойти в сторону, когда на обочину, тормозя на полном ходу, вылетел синий «Опель».
- Куда прёшь, мать твою! – возмутился водитель, открывая дверцу. – Не видишь…
Следующие слова застряли у него в горле, когда он разглядел пешехода. В его взгляде, наглом и самоуверенном, всё больше проявлялся испуг, который при виде ножа и вовсе сменился ужасом.
Не говоря больше ни слова, он торопливо заскочил обратно в машину, захлопнул дверь, дал задний ход и затем понёсся прочь на полной скорости.
Пётр глядел ему вслед с некоторым злорадством. Вот так, капитан Шауркин! Легко быть героем на Болотной площади, в бронежилете и шлеме, с дубинкой против безоружных демонстрантов! Тем более, когда знаешь, что отвечать не придётся. Вернее, придётся, но не тебе, а тому, кто попадётся под горячую руку. Тому, кого твои коллеги будут избивать и возить по асфальту, недовольные, что посмел вступиться за девушку. Тому, кто, по твоим показаниям, сорвал с твоей головы шлем. Неважно, что он этого не делал, что на видеозаписях он к тебе даже не приближался. Ты знаешь, что суд не примет во внимание ни это, ни показания свидетелей защиты – ты прав уже потому, что омоновец, представитель власти. А что надо этой власти? Посадить инакомыслящего – посадить вопреки закону и здравому смыслу, чтобы другим неповадно было выходить на митинги, портить инаугурацию президенту. Ты служишь этой власти, и власть тебя любит – покроет любое твоё беззаконие, да ещё и наградит квартиркой.
Совсем другое дело – на пустой трассе, лицом к лицу с человеком, отсидевшим, по твоей милости, три с половиной года. Да ещё и с ножом в руке. Вот так прирежет – и свидетелей не будет. А грибники, может, потом найдут в лесочке твой полуразложившийся труп. Да и то если найдут. Это только в ментовских сериалах убийцу рано или поздно разоблачают, а в реальности – висяков тьма тьмущая. Тебе ли как сотруднику полиции этого не знать? Тут уж, как говорится, не до героизма, живым бы остаться.
- Слушай, Петруха, я тут такие боровики видел! Закачаешься!
Вышедший из леса Андрюха был весьма доволен. Весь верх его корзины покрывали шляпки этих благородных грибов.
- Ух ты, клёво! – откликнулся Пётр. – А где это?
- Да вон там, - Андрюха показал рукой на сосновые заросли.
- Ладно, вот дождёмся Славку и сгоняем… Прикинь, я тут своего потерпевшего встретил.
- Да ладно!
- Вот точно – не вру. Я этого Шауркина сразу узнал.
- А он чего?
- А ничего. Даже нужду справлять побоялся – в тачку прыгнул и дёру.
- Так, может, у него уже и нужды не было? – рассмеялся Андрюха. – Тебя увидел, и со страху в штаны наложил.
- Может быть, - согласился Пётр.
Это тебе не Андрюха! Того, похоже, ничем не запугаешь. Пётр хорошо помнил, как мужественно держался его подельник на процессе. Вот что значит – иметь твёрдые убеждения! В своём последнем слове он яростно обличал лицемерие правительства и президента, что, говоря красивые слова о толерантности, вовсю потакают фашизму. Интересовался, где наши СМИ, криком кричащие о преступлениях «киевской хунты», были тогда, когда в центре Москвы убивали его товарищей-антифашистов. «Если в нашей стране путь к свободе лежит через тюрьму, - добавил он в заключение, - то я готов его пройти!»
Тогда Пётр с ним и познакомился. Потом они оказались в одной колонии, где и досидели остаток срока (большую часть которого провели в СИЗО). Андрюхе тоже дали три с половиной – за то, что якобы кинул круглый жёлтый предмет омоновцу в глаз. Притом, что на видео лимон был отброшен в сторону, а сам «потерпевший» в суде заявил, что видит этого человека впервые в жизни.
Так часто бывает – что-то находишь, а одновременно что-то и теряешь. Пётр за время сидения приобрёл друга в лице Андрюхи, но потерял Димыча. А ведь с первого класса были не разлей вода. Славик присоединился к ним чуть позже – классе в третьем. Потом «неугомонная троица» закончила школу, поступила в МГУ, Пётр на исторический, а Димыч со Славиком на экономический. После окончания института гуляли на свадьбе у Димыча. Славика с женитьбой уже поздравлял один Пётр – из тюрьмы.
Испытание, выпавшее на долю друга, оказалось для Димыча непосильным. Первое время он ещё писал Петру письма со словами поддержки. Но когда «антимайданная истерия» стала набирать обороты, и всё больше знакомых и коллег уверялись, что любой протест против власти есть зло вселенского масштаба, Димыч, опасаясь общественного осуждения, решил пожертвовать дружбой. Об этом он так и написал в последнем письме.
Зато Славик не побоялся и даже не счёл нужным ничего скрывать. Как его только ни называли – и изменником, и эсэсовцем, и майданутым! И самое печальное – Димыч тоже в этом участвовал. Но никакие унижения не заставили Славика изменить школьной дружбе. За что Пётр ценил его ещё больше. И с Андрюхой-то как сразу общий язык нашёл! Разве что ещё в движение антифа не вступил. Но похоже, и это не за горами.
А вот и он! Лёгок на помине! Идёт из леса с наполненной до половины корзиной.
- Что-то плоховато тут с грибами, - пожаловался он друзьям. – Едва половину насобирал.
- А пошли туда – в сосенник, - предложил Андрюха. – Там белых завались!
Славик охотно согласился, и все трое устремились в чащу…
Следователь недоверчиво смотрел на допрашиваемого.
- Да говорю же, не насиловал я Ирку! И не убивал!
- Как Вы тогда объясните, что трусы потерпевшей оказались в Вашей квартире?
- Да не знаю я! Может, убийца мне их подложил?
- Ага, забросил к Вам на балкон на восьмой этаж. Да ещё и прикрыл коробками.
Мужчина безнадёжно вздохнул, а следователь тем временем продолжал:
- К тому же, на момент совершения преступления у Вас нет алиби.
- Да я был в Костерёво у Верки…
- Гражданку Крысобойникову мы уже допросили. Она утверждает, что с Вами незнакома и вообще Вас в глаза не видела.
- Так она мужа боится! Он у неё ревнивый… Вот стерва! А ещё говорила, что любит меня!
- Ничем не могу помочь, - следователь равнодушно пожал плечами. – Вспоминайте, может, ещё кто-нибудь Вас видел…
- Мам, ну, придумай что-нибудь! Я не хочу в тюрьму! Мне будет там плохо! – мужчина размазывал слёзы по лицу, едва удерживаясь от громких рыданий.
Старушка ласково поглаживала сына по волосам.
- Ох, Серёженька, я даже не знаю, что делать…
- Ну, скажи, что это ты.
- Да говорила. Даже показывала, как я там Ирочку душила. Только мне не поверили – руки слишком слабые. Я ими дверь с трудом открываю.
Сергей выругался и шумно вздохнул. Вот Борька оболтус! Говорил же ему: не дружи с Денисом! Этот: ладно, папка, - а сам, как его дома не было, тут же к себе пригласил. И взбрело же им в голову с балкона самолётики позапускать! Кто ж мог знать, что под коробкой, куда этот недоумок полезет, чтобы достать залетевший клочок бумаги, окажутся трусики, слишком маленькие для «тёти Лиды» и слишком кружевные для Борьки или Глебки?
Дома он, конечно, мамке наябедничал: мол, дядя Серёжа извращенец. Ну, а та сообщила в полицию. За Юльку ей, видите ли, страшно! Тем более, её младшей дочери шесть лет, как и Ирке.
Проклятый педофил! Не мог изнасиловать и задушить кого попроще! Скажем, Катьку из третьего подъезда. У неё мама учительница, папа электрик. Ни денег, ни связей. Или Таньку из соседнего дома, у которой одна мать, да и та алкашка. А Вохмянцевы люди серьёзные, если что – засадят надолго.
В общем, перерыли его квартиру вдоль и поперёк, нашли эти злосчастные трусики. Вохмянцевы сразу узнали: Ирочкины, в Париже покупали. Вот и попал, называется! С уликой, без алиби.
- Ты вспомни, Серёженька, - продолжала тем временем мать. – Может, тебя, кроме этой вертихвостки, ещё кто-нибудь видел?
- Да видел, видел. Григоренко.
- Так чего же ты молчал? – старушка едва не вскочила от волнения. – Скажи, пусть допросят этого Григоренко, или как его там. Он подтвердит, что тебя видел…
- Ни хрена он не подтвердит! – взорвался Сергей. – Наоборот, потопит, как пить дать. Он спит и видит, чтобы я у параши посидел!
- Да за что ж он тебя так не любит?
- За то, что я его самого посадил. На три года, кажется. Когда Болотную разгоняли, я сказал в суде, что он с меня шлем сорвал.
- А может, он уже и раскаялся?
- Ага, раскаялся! Фиг с маслом! Тем более, он шлем не срывал.
- Так ты что же его, получается, оговорил, что ли?
- Ну, а что мне оставалось делать?
Действительно, что? Продолжать ютиться в тёщиной квартире, ежедневно выслушивая: ой, Лидочка, за кого ты замуж вышла, мало того, что дурак, лентяй, так ещё ни одной юбки не пропускает! Или с женой и двумя детьми перейти в однушку к матери? А тут отдельную квартиру давали. Это тебе не какая-нибудь там съёмная, у чужого дяди. Глупо упускать такой шанс!
- Ты ж, мам, сама говорила: в наше время с принципами без штанов останешься.
- Говорила, Серёженька. Ну кто ж мог знать, что так получится?... А расскажи-ка мне, кто этот Григоренко? Как его найти?..
Грибной дух витал по квартире, смешиваясь с ароматами корицы и гвоздики. Грибы виднелись повсюду. Одни висели под потолком, нанизанные на тонкие верёвки, словно бусины, другие стояли на полках, закатанные в банки, третьи варились в приятно пахнущем бульоне со специями. Четвёртые купались в раковине, ожидая своей очереди. Пётр чистил их ножом и клал в глубокую миску. Он любил заниматься грибами с самого детства. Любил бродить по лесу вместе с отцом, соревнуясь, кто быстрее наберёт корзину, любил помогать матери перебирать грибы, мариновать, сушить и не меньше – лакомиться ими с поджаристой картошкой или грибным супом. Красота! Андрюха, правда, давал ему рецепты, как делает его жена, но Петру было всё же предпочтительней традиционное.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Открыв, Пётр увидел на пороге незнакомую пожилую женщину.
- Здравствуйте. Вам кого?
- Вы Григоренко Пётр Алексеевич?
- Он самый. А Вы кто?
Гостья вдруг разрыдалась и опустилась перед ним на колени.
- Пётр, я Вас умоляю! – голосила она, протянув к нему руки, словно к иконе. – Мой сын… Только Вы можете его спасти! Только Вы… Он там погибнет, мой Серёженька! Пожалейте нас, пожалуйста!
Ошеломлённый её поведением, Пётр не сразу обрёл дар речи.
- Женщина, Вы чего? Во-первых, встаньте, во-вторых, успокойтесь и объясните толком, в чём дело… Заходите, не стойте на пороге.
Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то из соседей увидел, как странная бабка ползает перед ним на коленях. Поэтому как только она вошла, он тут же поспешил закрыть
