За тридевять земель

покупателям, наплела им с три короба о том, как чау-чау веками услаждали длинные, южные вечера китайским императорам. Не уточнив, правда, в качестве чего - закуски к сладким китайским винам или как существа для общения? Поведала она и про неустрашимость его предков по линии булей при охране английских лордов, и про многотонную мощь их челюстей. И под эти россказни продала, развесившим уши покупателям, за дополнительную немалую плату, нарисованную ей же самой, в виде разноцветного древа, удивительную Оукеевскую родословную. В неё она поместила не только собак, услаждавших императоров и охранявших лордов, но также и львов, тигров, снежных барсов, пум, ягуаров и даже гималайского медведя.

Поэтому наш метис, возомнивший себя отпрыском знаменитых собачьих и звериных фамилий, требовал от дворовой живности заискивания, поклонения и подобострастия. И не только напрочь отказывался работать, сторожить – мол, не для того он создан! - но порой ещё, визжа и тявкая «Вау!», требовал деликатесную, достойную его небывалой смеси пищу. То каких-то невиданных в деревне жирных азиатских гусениц, то ящериц или змей. А то и бифштексов в пудинге, политым острым, испанским, под стать его эспаньолке, соусом. А иногда и неслыханных, зажаренных на дровах – непременно из баобаба! – рёбрышек австралийских кенгуру. В качестве запивки Оукей клянчил обычно, жалобно скуля, выдержанное в дубовых мисках не менее пяти лет, французское божоле.

И вот это-то чудо-юдо и собирались оседлать желторотый цыплёнок Желток и его друг, серенький котёнок Хвостик. О чём они только думали? Что там ковбойские скачки? Что укрощение мустангов? Что быки и корриды? Путешествие на Оукее могло оказаться дельцем и потруднее, и поопаснее любых скачек и коррид!

Однако трудным оно могло представляться для кого угодно, но только не для самоуверенного Желтка.

- Давай, просыпайся! – толкнул он крылышком храпящего Оукея. – Мы тебя будем осёдлывать. Пиу-пиу! – пропищал цыплёнок, хотя собирался, конечно же, пропеть гордое и грозное «Ку-ка-ре-ку!»

Но у пса в миске было пусто, поэтому он и ухом не повёл. Лишь мотнул похожим на помело рыжим хвостом, отмахиваясь от незваного гостя как от надоедливой мухи. Желток от этого удара кубарем покатился по траве. Но тут же поднявшись, и, обежав по дуге опасный хвост, решительно вскарабкался на толстый бок спящего Оукея. И подал крылышко котёнку, помогая залезть и ему.

- Н-н-о! Мы тебя оседлали! Н-н-о! – принялся понукать спящего сторожа не отросшими пока шпорами маленький петушок. – Пиу, пиу! Скачи в дальние страны! В иные края! Н-н-о!

- Он по-нашему, наверное, ни бум-бум. Мяу! – видя, что скакун не просыпается, решил котёнок. – Прикажи ему скакать по-китайски!

- Н-н-о! Гутен морген, гутен таг! Н-н-о! Хау ду ю ду! Пиу, пиу! Н-н-о! Н-о-о! – в ухо постарался крикнуть псу, как он посчитал по-китайски, Желток.

- У него в миске пусто, поэтому он и спит. И на нас, поэтому не лаял, когда мы на участок пролезли, - пояснил другу котёнок и спросил: – А куда мы скачем?

- Пока, как видишь, никуда. А когда эта лошадь проснётся, поедем на ней в Китай, потому что она помесь с чау-чау, и очень быстро должна туда доскакать. Там Жёлтое море и горы Тянь-Шань. Пиу! Пиу! Пиу! – глядя на жёлтую стену соседского дома, восторженно объяснил маленький путешественник.
        - Отлично! Будем загорать и купаться в Жёлтом море в Тянь-Шаньских горах! - обрадовался котёнок и тоже стал подгонять скакуна, колотя его лапками: - Н-н-о! Н-н-о! Мяу, мяу, мяу! Хау ду ю ду! Н-н-о! Н-н-о!

Однако обленившийся, разжиревший на своей службе пёс никого никуда везти не собирался. Он как возлежал на боку, так и возлежал. Мало того, от понуканий всадников Оукей, казалось, захрапел ещё громче.

- Ничего не получается. На этой собаке нам никуда не доскакать, - устав колошматить лапками по толстой псиной шкуре, решил цыплёнок. – Оукей – плохой конь. Пусть он будет поезд! Он храпит как паровоз!  Пиу, пиу, пиу!

- Поезд - это хорошо. Мяу! – поддержал друга Хвостик. - На поезде очень удобно ездить. Можно даже и подремать, - представил он, как прикорнёт, будто в спальном вагоне, на жирном, покачивающемся от дыхания боку Оукея. – Му-ррр, му-ррр, му-ррр, - размечтавшись, даже заурчал он.

- Я, чур, машинист, - придумал Желток. - Ту-ту! Пых, пых, пых! - загудел и запыхтел он. – А ты, Хвостик, пассажир. Пиу, пиу, пиу!

Он усадил котёнка сзади на широкий собачий круп, сам, вцепившись в шерсть на псиной холке водрузился впереди, и снова закричал:

- Ту-ту! Пых, пых, пых! Мы мчимся со скоростью сто километров в час! Вдали белеют горы Тянь-Шань, и желтеет китайское море! Пиу, пиу, пиу! Ту-ту! Пых, пых, пых!

Котёнок посмотрел в ту сторону, куда направлял поезд машинист. Там желтел обшарпанной краской хозяйский дом и белели за участком кусты черёмухи. И котёнок легко мог представить себе, что это желтеет вдали китайское море и белеют горы Тянь-Шань. И, домчавшись до них, можно будет полазить по крутым по кручам и побултыхаться в тёплой воде.

От этих мечтаний Хвостику тоже очень захотелось побыть машинистом, поуправлять поездом, погудеть и попыхтеть «Ту-ту!» и «Пых, пых!»

- Желточек, а когда мы меняемся? – спросил он. – Мне надоело быть пассажиром.

- Да хоть сейчас. Ту-ту! Пых, пых, пых! Пиу, пиу, пиу! Теперь ты – проводник. А я снова машинист. Срочно свешивайся со ступенек вагона и маши жёлтым флажком! Это будет означать, что всё в порядке и можно мчаться дальше! К Жёлтому морю! К горам Тянь и Шань! Пиу, пиу! Ту-ту! Пых-пых-пых!

Никакого флажка у котёнка, конечно, и в помине не было. Он быстренько спрыгнул со пса-поезда, сорвал одуванчик, проворно вскарабкался обратно и, свесившись с широкой собачьей спины, стал размахивать жёлтым цветком и кричать:

- Я проводник! Это означает, что всё в порядке! Можно ехать дальше! Мяу, мяу, мяу! К Жёлтому морю! К горам Тянь и Шань! Желточек, - поинтересовался он у машиниста, - а проводник может кричать «Ту-ту!» и «Пых, пых, пых!»?

И тут, спрашивая, котёнок как-то уж очень размашисто и неловко махнул одуванчиком и свалился с Оукея на землю. Он очень испугался, ему показалось, что поезд сейчас умчится вдаль без него.

- Стой, Желточек! – отчаянно закричал Хвостик. – Срочно давай задний ход! Проводник нечаянно выпал из вагона! Мяу, мяу, мяу!

- Ту-ту! Пых, пых, пых! Пиу, пиу, пиу! Срочно даю задний ход! Ту-ту! Пых, пых! – запыхтел цыплёнок. – Вечно из-за этих падающих проводников, поезда выходят из расписания! Ту-ту! Пых, пых, пых! Хвостик, вскакивай обратно в вагон и маши флажком! Это будет означать, что ты влез и всё в порядке! Пиу, пиу! Пых, пых! Ту-ту!

Котёнок быстро снова забрался на широкую спину Оукея, подал знак одуванчиком и поезд снова помчался вперёд.

- Желточек, скоро уже будет море, а я так и не побыл машинистом! - с обидой в голосе крикнул другу котёнок. – Мяу, мяу, мяу!

- Тогда меняемся ещё раз! Ту-ту! Пых, пых, пых! - смилостивился цыплёнок. – Ты – машинист, а я – главный машинист. Садись рядом со мной! Ты зорко вглядываешься вдаль и сообщаешь мне о разных опасностях! А я зорко слежу за поездом и за тобой, чтобы ты снова не вывалился на ходу. Мы мчимся с горы Тянь со скоростью тысяча километров в час! Пиу, пиу, пиу! Ту-ту! Пых, пых, пых!

- Желточек, а когда мы на эту гору залезли? – удивился цыплёнок. В его воображении они ещё даже не подъехали к жёлтому морю. – Пожалуйста, не гони так быстро, - попросил он друга. - А то я совсем мало успею побыть машинистом! Я ещё не кричал «Ту-ту!» и «Пых, пых, пых!»

- Давай, кричи, срочно! Надо вместе! Помогай! – попросил главный машинист. – Ту… ту… Пых… пых… пых… - с трудом продолжил пыхтеть паровоз. - Пиу… пиу… Пых… пых… Поезд Оукей залезает на следующую гору Шань! Ему тяжело! Подъём крутой!.. Пых… пых… – силился главный машинист. - Хвостик, помогай! Ту… ту… Пиу… пиу… Пых… пых…

Однако ни погудеть, ни попыхтеть как следует, котёнку так и не удалось. А поезд так и не сумел взобраться на вершину Шань. Потому что в это время к собачьей миске подлетела сорока Стрекотуха. Вначале она громко затрещала, как и положено сороке, и потрясла длинным чёрным хвостом. А потом вдруг звонко клюнула пустую железную миску.

Что она в ней нашла? Может быть какую-нибудь крошечку? Хотя вряд ли – прожорливый Оукей обычно старательно вылизывал плошку дочиста, до зеркального блеска.

Пёс от этого звука проснулся. И обнаружил пустую миску и сороку возле неё. Спросонья ему почудилось, что эта белобокая воровка съела его еду. Он совсем забыл, что сам опустошил миску, перед тем как заснуть.

Оукей зарычал, вскочил и с лаем «Вау!» бросился на воровку. Его зубы щёлкнули совсем близко от её длинного хвоста. Но Стрекотуха ловко вывернулась и взлетела на забор. И уже там, будто дразня толстого сторожа, продолжала стрекотать и трясти хвостом.

К забору улетела не только она. Когда пёс ринулся за птицей, стальная цепь вначале растянулась на всю длину, а затем, рванув за крепкий ошейник, резко остановила его. И оба сидевших на проснувшемся поезде машиниста – и главный, и помощник – слетели с него и кубарем покатились в сторону ограды.

Путешественникам повезло – они сразу оказались за пределами досягаемости собачьих зубов. Ведь кто знает, что творилось в голове у этого охранника собственной миски? Он запросто мог решить, что его плошку опустошила не одна сорока-воровка, а вместе с цыплёнком и котёнком! А потому, как он рвался за стремглав улепётывающими к забору друзьями, и как грозно гавкал им вслед «Вау! Вау!», можно было предположить, что думал сторож именно так.

Друзья нырнули в спасительную щель и на своём участке почувствовали себя в безопасности. Они помолчали, будто прислушиваясь, как поезд-призрак, грохоча колёсами на стыках и стрелках, мчится всё дальше и дальше, к морю, к горам. Но уже без главного машиниста, без машиниста, без проводника и без единого пассажира.

- А ведь совсем чуть-чуть не доехали. Мяу, - вздохнул котёнок. – Уже и гора Шань прямо перед носом белела.

- И море китайское перед клювом желтело. Пиу, пиу, пиу - тоже посетовал цыплёнок. – Наверное, сейчас уже загорали бы и купались. Если бы не эта глупая Стрекотуха.

- Но ничего, - попытался успокоить и себя и друга Хвостик. – Завтра попробуем добраться до Жёлтого моря на межконтинентальной ракете. Мяу!

- На межконтинентальной ракете очень хорошо добираться, - поддержал котёнка цыплёнок. - На межконтинентальной ракете можно ещё и дальше – до Красного или даже до Чёрного моря долететь. Пиу…пиу… ку-ка… - вдруг получился у цыплёнка почти петушиный крик.

И тут сорока Стрекотуха, всё это время продолжавшая трещать и трясти хвостом, вдруг сорвалась с забора и полетела вглубь соседского участка, собираясь видимо разносить по деревни свежие сплетни. Туда же, вслед за ней стало удаляться и гавканье «Вау! Вау!», как будто бы пёс помчался за воровкой. И друзья услышали шипение кошки Элеоноры. И увидели её, заглядывающую в дырку в заборе, хитрую и злую мордочку.

- Оукей с цепи сорвался! Ш-ш-ш! – шипела и пугала она чужаков. – Оукей хороший сторож! Он гонятся за ворами! – похвалила она своего товарища. - Он вас съест! Ш-ш-ш!

И кошка побежала в дом – жаловаться хозяевам на путешественников и науськивать на них охранника собственной миски.